Ты меня поймал

— Устраивайтесь поудобнее. Сейчас, пока я начну делать УЗИ, расскажите мне ещё раз, что вас беспокоит.

— Марина Ивановна, просто цикл сбился. Вы же в курсе моего диагноза и того, что я принимаю заменители гормонов по специальному составу моего отца.

Она кивает, всматриваясь в монитор аппарата.

— Ну, вот обычно всё в порядке, но в последние два месяца я не пью лекарство. Возникли проблемы с поставкой нашему семейному другу фармакологу некоторых составляющих.

— И как ваше самочувствие?

— Кроме задержки? — врач кивает. — Да хорошо. Стала чуть чувствительнее грудь и как-то разок тянуло внизу живота, но такое и раньше было, но не так сильно, — поспешила добавить, чтобы мне тут лишнего диагноза не приписали.

— Это должен быть гормональный сбой из-за отмены препарата, — подтвердила мою догадку врач, всё также всматриваясь в монитор.

От прохладного геля и периодических перемещений датчика УЗИ в интимном месте было неприятно и хотелось уже поскорее в коридор, чтобы успокоить мужа моим здоровьем и долголетием на его будущую седую голову.

А ещё безумно хотелось домой к девочкам. Сейчас малышки должны спать, но скоро голод их одолеет и два курносика вынесут мозг нашей приходящей няне. Хотя мы не биологические родители дочерей, но кажется, эту способность они взяли от Лео на каком-то интуитивном уровне.

Только представила эти нежные щёчки и маленькие пальчики, как руки буквально заныли, желая почувствовать вес малышек. Безумно по ним скучаю, вот хоть плачь. Это всё гормоны. Совсем нюня стала.

— Это должен был быть гормональный сбой, но это не он.

Меня словно из седла вышибли одним точным ударом в голову. Падала высоко и приземлилась больно.

— Точнее, не совсем так, как вы это представили, — пугает ещё больше, но кажется, и сама напугана или чем-то удивлена.

— Что у меня? Киста? Опухоль? — неспроста женщина так долго изучала монитор.

Она растерянно снимает очки и потирает переносицу, затягивая свой ответ.

— Марина Ивановна, мне надо получить максимально точный ответ, так как за дверью меня ждёт очень взволнованный муж, а дома — две месячные дочки.

Она кивает и разворачивает ко мне монитор.

— Вы беременны. Срок небольшой, около восьми недель, но это точно, уже есть сердцебиение.

Я открываю рот и забываю, как дышать. В глазах неожиданно всё рябит и плывёт, так что просто их закрываю.

ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!

— Этого не может быть, — еле ворочая сухим языком, продолжаю лежать полумертвой рыбой на берегу — короткие вдохи без пользы для тела, так как всё равно задыхаюсь.

— Я сама в шоке. Профессор Илларионов никогда не ошибался в диагнозах, но вот … послушайте. Я запись на всякий случай сделала.

И тут раздаётся самый невероятный звук — частые ритмичные удары сердца ребёнка внутри меня.

Гинеколог убирает датчик, а я сажусь и начинаю реветь белугой. Глядя на меня, Марина Ивановна тоже начинает плакать, так что представляю, как офигел Третьяков, когда с грохотом ворвался в кабинет.

Вижу его и начинаю реветь ещё больше — понимаю, что вою как бабка на похоронах, но не могу остановиться.

— Что вы сделали с моей женой? — тут же включается Лев, и взгляд, которым он смотрит на моего гинеколога, не предвещает ничего хорошего, а за его спиной напряжённая голова телохранителя.

В последний раз я его таким видела, когда уходила из квартиры Ярового, а он остался там с его бывшей женой.

— Лев, нет, — пытаюсь успокоиться, пока муж не придушил женщину прямо на моих глазах. — И закрой двери, я не одета.

Зелёный взгляд немного проясняется, и дверь с таким же грохотом летит обратно.

— Действительно, а зачем нам лишние свидетели? Я вас и сам прибью. Что вы наговорили моей жене?

Врач, хлюпая носом, вжимается в своё кресло, но я перехватываю кулак Леонардо, которым он собирается вдолбить клавиатуру аппарата в стол.

— Нет. Успокойся. Всё хорошо, — я чувствую, как дрожат его пальцы, и перестаю реветь окончательно.

Кажется, сейчас придётся Третьякова тащить в реанимацию — кожа лица бледная, а губы едва не синие.

— Лев, что с тобой? Тебе плохо?

— Я волнуюсь. Очень. Так что начинай уже что-то говорить, — он словно забывает про своё желание прибить гинеколога и теперь обхватывает ладонями моё лицо, словно заключая в рамочку. — Но в любом случае мы справимся. Никого не слушай. Я всё сделаю …

Накрываю его рот ладонью.

— Молчи и теперь просто послушай, — прошу его и киваю врачу, та тут же клацает кнопкой на уцелевшей клавиатуре.

Когда раздаётся сердцебиение, глаза мужа округляются от непонимания, и он начинает искать источник.

— Это запись. Запись сердца нашего малыша, — на всякий случай поясняю ему, так как взгляд у него неадекватный. Наверное, как и у меня самой.

— Ты же… Илларионов, — хрипит муж, а я киваю.

Он отпускает моё лицо, смотрит диким взглядом на женщину, от чего та снова вся сжимается в комочек.

— Можно попросить сделать УЗИ. Ещё раз. Для меня.

Гинеколог тут же кивает. Моему графу Дракуле нельзя отказывать. От этой мысли меня отпускает, и я начинаю улыбаться.

Укладываюсь обратно, чтобы наш папочка смог убедиться в достоверности информации.

— Третьяков, у тебя будет трое детей. Ты рехнёшься с нами, — отвлекаю его, пока врач готовит датчик и вводит его в меня.

— Если только от счастья, Мотылёк. Я не против, — очень серьёзно заявляет мне, а сам, до боли сжимая мои пальцы, смотрит на экран.

Врач что-то ему так показывает и объясняет, а я просто любуюсь своим мужем. Он у меня самый волшебный, а ещё очень ранимый.

Лев не плачет, но так быстро моргает и часто дышит, что я вновь начинаю беспокоиться о его здоровье.

Из кабинета врача мы выходим пришибленными, держась за руки и с улыбкой вполовину лица. В моей сумочке лежит диск с записью УЗИ и сердцебиения малыша.

Третьяков прав. Я сейчас тоже так счастлива, что готова сойти с ума и полететь.

Как вернулись домой, едва помню. Только бережные любимые руки вокруг меня и поцелуи радости на губах. А ещё наши дочки.

Через неделю меня снова пригласили на приём к моему гинекологу.

В этот раз Третьяков наотрез отказался ждать меня в коридоре, и теперь мы оба чинно слушали Марину Ивановну.

— Я разобралась в вашей ситуации. И прежде, чем я всё поясню, хочу напомнить, Клара, о том, что родителям иногда свойственны ошибки, а такие гении, как профессор Илларионов, это отдельная когорта инакомыслящих.

— Спасибо, Марина Ивановна, но что-то вы меня ещё больше пугаете, — честно призналась женщине, тайно радуясь, что Третьяков таки меня переспорил, и сейчас находится рядом.

— Не волнуйтесь, Клара. У вас на данный момент всё хорошо, да и раньше тоже было всё отлично.

— То есть? Не было никакого диагноза?

Она отрицательно качает головой.

— И я столько лет пила ненужные заменители?

Гинеколог снова отрицательно качает головой.

— Марина Ивановна, давайте уже факты, пока я раньше времени не поседел тут с вами! — рычит Леонардо, теряя маску внешнего спокойствия.

— Да-да, конечно, — частит врач и протягивает ему небольшую стопку бумаг. — Графиня де Бомарше в последний визит отдала нам блистер просроченного лекарства, что принимала с шестнадцати лет. Вот тут результаты химического анализа препарата, который принимала ваша жена, — пероральное противозачаточное с небольшой добавкой витамина.