Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 74 из 78

Глава 37

Иван

Настоящая любовь: тот, кого можно представить

родственникам без иррационального страха

(за родственников).

(с) «Интимный дневник. Записки Лондонской проститутки»,

Бель де Жур.

Ловкие пальцы скользят по моим скулам, осторожно очерчивают подбородок и в нерешительности замирают около губ. Ненавязчивый персиковый аромат щекочет ноздри и ассоциируется с одной вредной девчонкой, вымотавшей мне все нервы своим отсутствием. И я думаю, что это лучший сон за последний, наверное, месяц. Хотя, стоп!

Я медленно приоткрываю один глаз, чтобы встретиться взглядом с голубыми озерами, в которых плещется щемящая нежность и что-то очень похожее на… любовь? И осознание того, что я небезразличен своей в меру вредной и не в меру обаятельной соседке, выбивает дух и на какое-то время лишает способности говорить.

Поэтому, единственное, что я могу — так это сгрести в охапку нависшую надо мной Кнопку, пристроить ладонь у нее на пояснице и неторопливо любоваться россыпью редких веснушек на аккуратном носу, очаровательной ямочкой на правой щеке и искрящейся задорной улыбкой, освещающей купающуюся в предрассветных сумерках спальню.

— А где те две близняшки, с которыми я уснул вчера? — я не могу отказать себе в маленькой слабости, поддразнивая хищно прищурившуюся Васильеву, и с нескрываемым удовольствием переживаю град легких ударов, обрушивающихся мне на грудь.

Без особого сопротивления позволяю втянуть себя в бой на подушках и без сожаления уступаю победу Аленке, после чего выпрашиваю утешительный приз в виде поцелуя. Чтобы спустя пару мгновений раствориться в нехитрой, но жизненно необходимой ласке и в полной мере насладиться накрывшей нас с головой страстью, затмевающей необходимость выбираться из постели и планировать грядущее знакомство с Васькиными родителями.

— Не передумал? Если не уверен, я могу позвонить маме и все отменить, — после вымотавшего нас двоих марафона, Кнопка устраивается у меня под боком, поджав ноги, и вырисовывает на моем предплечье понятные ей одной витиеватые узоры. И я бы, возможно, поверил, что ответ на повисший между нами вопрос совсем ее не волнует. Если бы не видел, как испытующе меня изучают ее аквамариновые глаза, и не чувствовал, как нервно подрагивают замершие на моей коже пальцы.

— Не дождешься.

Приятная истома разливается по венам, вынуждая поваляться на смятых простынях вместе с Аленкой еще добрый час, а потом я волевым усилием все-таки выдергиваю себя из кровати и топаю в ванную. Правда, вместо ожидаемой бодрости я нахожу в отражении нарисованные черным карандашом усы и прикидываю, как громко бы ржал персонал «Кабриолета», ввались я туда с таким мейкапом.

— Я тоже тебя люблю, Кнопка, — бросаю застывшей в дверном проеме девчонке, так и не удосужившейся переодеться из моей рубашки во что-то более приличное, и выхожу в подъезд. Борясь с тихой досадой от того, что не могу весь день провести наедине с занимающей все мои мысли соседкой.

По дороге в салон красоты я скупаю пол цветочной оранжереи, намереваясь поблагодарить выручившую меня Истомину, а позже произвести хорошее впечатление на семейство Васильевых. Не забываю про бутылку коллекционного коньяка для Евгения Александровича, цепляю шоколадный торт для обожающего сладкое Петьки и с чистой совестью отправляюсь в Лизкину обитель, чтобы там столкнуться с ней нос к носу.





— Что, ностальгия по былым временам замучила? — хозяйка «Кабриолета» встречает меня иронично изогнутой бровью и с царственным кивком принимает букет темно-фиолетовых ирисов. Бережно опускает их в вазу с водой и возвращается, взъерошивая мою шевелюру. — Давно не предлагал какой-нибудь гламурной фифе с мопсом подмышкой глубокую эпиляцию зоны бикини?

— Умеешь ты все испортить, Истомина, — фыркнув, я щелкаю Лизавету по носу и осекаюсь, заметив кажущийся знакомым затылок. Пересекаю зал неторопливыми тяжелыми шагами и, остановившись у дальнего кресла, стучу костяшками по иссиня-черной макушке. — Шеф, а давай ее в розовый перекрасим? Или в салатовый?

— Ваня, ты… — Ирэн резко дергается и так же резко поворачивается в кресле, купая меня в осязаемом испуге, когда мои пальцы ложатся ей на шею.

— Я очень зол и откручу тебе башку, если ты еще раз приблизишься к моей невесте. Невзирая на то, что ты девушка. Ферштейн?

Какое-то время я пристально разглядываю испуганно хлопающую длинными наращенными ресницами инста-диву и искренне не догоняю, что связывало нас в прошлом. Потому что сейчас меня не привлекают ни манерно надутые губы ярко-алого цвета, ни острые крылья длинного носа, ни скрывающиеся за невинной улыбкой прагматизм и стремление использовать людей ради своей выгоды.

Я чуть крепче сжимаю пальцы на тонкой шее и борюсь с желанием повернуть голову бывшей одноклассницы до характерного щелчка. И даже пару секунд на полном серьезе прикидываю, как много сейчас дают за непреднамеренное убийство.

Сделав глубокий выдох и разжав хватку, я возвращаюсь к Лизе, как ни в чем не бывало, и в который раз радуюсь, что выложил ей все о вечере встреч. Пожалуй, без вмешательства Истоминых-Волковых мы бы с Кнопкой мирились намного дольше.

— Ну, помчал сдаваться Аленкиному отцу, — с неубиваемым оптимизмом сообщаю Лизавете под грохот свалившихся на столешницу щипцов и лукаво подмигиваю придерживающей челюсть обеими руками Юльке.

— Если что-то пойдет не так, мы за тебя отомстим, мой верный миньон, — как обычно не лезет за словом в карман язва-Истомина и успокаивающе поглаживает меня по спине. Ну, а я притворяюсь, что не испытываю ни капли волнения перед семейным ужином у Васильевых.

И спустя полчаса вдавливаю кнопку заливающегося оглушительной трелью звонка, напевая под нос незатейливый мотивчик из мультфильма, и ковыряю носком кроссовка резиновый коврик.

— Нам не страшен серый волк, нам не страшен серый волк, — примерно на середине моей арии дверь открывается, и я утыкаюсь взглядом в подтянутого невысокого мужчину, опирающегося локтем на ствол воздушки и раскладывающего меня на составляющие рентгеновским зрением.

И, пусть я не из робкого десятка, прочистить горло все-таки приходится.

— Ну, ты заходи, если че, — хмыкает Евгений Александрович, пропуская меня внутрь, и отказывается расставаться с винтовкой, пробуждающей позорные мысли о побеге. Но обдумать их как следует я не успеваю, потому что в коридор вылетает раскрасневшаяся Кнопка и сердито скрещивает руки на груди.

— Папа, ты обещал!