Мурчание котят

Ему не нравилась её чрезмерная бледность, пустой, невидящий взгляд и обмякшее тело. Жители Леса старались не влезать в природу человека, нужно было помогать, но не мешать. И Сверр стоял перед дилеммой: если он сейчас начнёт спасать жизнь этой женщине, не будет ли это помощь или помеха?

За спиной послышался шорох, Сверр резко обернулся — в двери, ведущие в приемную, заглядывал секретарь. Увидев лужи крови, Полит мгновенно побледнел и закрыл рот рукой. Перевёл полный ужаса взгляд на помощника Дукса и придушенно пробормотал из-под ладони:

— Спасай её! Если узнает Эрвин, он убьет тут всех.

Сверр рыкнул на вечно лезущего не в своё дело человека, и тот мгновенно исчез за дверной перегородкой, но наконец решился: помощник гранд-шефа не стал возиться с отваром, который, похоже не справлялся с сильным кровотечением, а сразу взял несколько препаратов, которые использовались для сужения сосудов, для свертывания крови и один ещё один — гормоны. С опаской оглянувшись к проему в помещение, где находился Дукс, собрал в пробирку компоненты, добавил несколько грамм крови Лилас и поместил в пасть лабораторного нагревателя. Когда пробирка с поменявшим цвет содержимым появилась из пасти, вставил её в центрифугу и влил сiлу, чтобы ещё один лабораторный зверь заработал.

Проводя манипуляции, внимательно прислушивался к происходящему в другом помещении, иногда отвечая на требования вернуться тем, что приходится готовить новый отвар, и все поглядывал на женщину. Она так и не шелохнулось ни разу за всё то время, что он возился, готовя не то чтобы запрещённое, но точно неразрешенное снадобье. Сверр только качал головой и неодобрительно поджимал губы.

Наконец, получив препарат, приподнял Лилас под плечи и влил ей в рот обжигающую жидкость. Она попыталась сопротивляться, но была настолько слаба, что у неё получилось только дернуть руками и, скривившись, попытаться отвернуться, но мужчина настойчиво поил лекарством и приговаривал:

— Пей, пей! Нужно поправиться!

Дукс опять истерично звал Сверра, и тот уложив женщину обратно, с досадой и ужасом увидел, что рука, которой он поддерживал родильницу, вся в крови. Закусив губу, Сверр взглянул на женщину и пошел на зов.

— Уважаемый, — настойчиво воззвал к гранд-шефу, — вашей жене нужна помощь!

— Не надо мне указывать! — завопил Дукс, не глядя на по локоть вымокшую в крови руку помощника. У него трясся подбородок, дёргался рот и пальцы скрючились в судороге. — Гибнет результат наших многолетних экспериментов! Мы можем потерять первого человека, способного к быстрому воспроизведению! Ставьте препараты для вливания!

— Это запрещено медицинской этикой, уважаемый! — проговорил Сверр, омывая руку под тонкой струёй водяного и размышляя о том, будет ли кто-то проверять не только то, что он сделает сейчас, но и то, что он уже сделал для Лилас?

— Если он умрет от нашего бездействия, — скрюченный трясущийся палец ткнул в сторону задыхающегося малыша, — я убью тебя, понял?! И никакая этика не станет мне поперёк тропы! — прошипел Дукс.

И столько было гнева с этом тихом свистящем шепоте, который прозвучал криком, что Сверр кивнул и вновь принялся готовить препараты. Как и тот, что он сделал для Лилит, этот был испробован только на животных. Да и то, в тайне от жителей Леса.

Пока смешанные элементы будущего препарата нагревались, ребенок, судорожно вздохнув последний раз, тихо пискнул и перестал дышать. И уже никакие действия — ни искусственное дыхание, ни массаж сердца — не смогли восстановить сердечную деятельность.

Новорождённый был окончательно и бесповоротно мертв. Дукс сделал шаг назад от столика, на котором лежал бездыханный младенец. Против обыкновения, он молчал, и помощники с затаённым ужасом наблюдали черное лицо, высохшее враз ещё сильнее, вяло висящие руки, подрагивающую походку. Дукс развернулся и прошел через комнату, затем через ту, где в забытьи лежала Лилит и, ничего не замечая, прямо как был, в рабочем комбинезоне, заляпанном кровью, вышел из лаборатории.

А Сверр, выйдя следом, подошел к лежащей женщине и нащупал пульс. Он был слабый, нитевидный. Но главное — был. И вернулся за препаратом, который не пригодился младенцу, но мог помочь его матери. Взял пробирку и исподлобья глянул на молчавших товарищей, те отвернулись в разные стороны, делая вид, что не заметили его действий. Иногда каждому из них приходилось делать что-то, за Дукс мог расщепить их на атомы, но это что-то в будущем могло спасти их шкуры от самодура-шефа, и потому каждый из них умел вовремя не услышать и не увидеть то или другое.

Спасти сейчас Лилас было важно — это поможет избежать ещё одного взрыва негодования Дукса.

Глава 20. Эрвин. Дукс. Идона

Эрвин

Лилас лежала на высокой кушетке, и Эрвин не видел её лица — голова была повернута в другую сторону. Он тихо обошел кушетку. Глаза женщины были полуприкрыты, а взгляд неживой. Эрвин схватили её за руку и позвал, волнуясь:

— Лилас!

Она чуть шевельнула веками, с трудом разлепила ресницы и сфокусровала на нём взгляд.

— Привет, — из пересохших искусанных губ звук шёл еле-еле.

— Как ты? — спросил тихо Эрвин ища в её лице и не находя черты той весёлой девушки, которая смеялась без устали и любила танцевать.

В ответ она едва заметно сморщилась. Облизнула губы. Эрвин ощутил, какие эти корки неё на губах колючие и как они, наверное, царапают язык.

— Пить хочешь? — спросил, уже привставая, чтобы идти за водой. Она слабым движением остановила его, положив свою руку на его. Эрвин заметил, какие у неё пальцы — истонченные, бледные, полупрозрачные.

— Потом. Хотела сказать… — тихо прошелестела она, и глаза её заблестели. Сухой язык снова прошелся по пересохшим губам, только на этот раз судорожно, поспешно, будто из последних сил: — Хотела сказать… Прости. Я неправильно… сделала…

— О чём ты? — Эрвин нахмурился.

— Я… Тогда… Неправильно… Я виновата… Не прошу прощенья… Но знай… сожалею об… этом…

Охранитель закусил губу, рассматривая ставшие чужими черты. Уже не было той девчонки, что сто лет назад он хотел назвать своей, радостной, весёлой. А чтобы увидеть более красивую, но и более чужую женщину приходилось напрягать фантазию, убирая темные круги под глазами, измождённое, слишком худое лицо, рисуя здоровый румянец на щеках. Другая, не та, что Эрвин любил. Не та, что предала.

— Ты его хоть любишь? — тихо спросил он, пряча боль.

Она прикрыла глаза, затем снова открыла, всмотрелась в него. Едва заметно дернулся уголок губ.

— Нет… Никогда… не любила, — выдохнула.

— Но… Тогда зачем?

Слабая улыбка тронула больные губы:

— Он мог… больше… — прошептала Лилас. — Уходи…

Эрвин взял её тонкую руку в свою, не замечая ничего вокруг — ни тревожного запаха, что подспудно беспокоил его, ни звука капель, которые тихо отстукивали время.

— Что б он сдох, старый пень! — выругался, сжимая полупрозрачную тонкую ладонь.

— Иди… — почти беззвучно сказала она и закрыла глаза.

Эрвин рванул от кушетки, от предавшей его женщины, от прошлого. Выбежав из лаборатории, наткнулся на Полита. И всё, что он хотел сказать Дуксу, досталось его секретарю:

— Если она умрёт, я убью старого сморчка! — и развернувшись к своим парням, скомандовал: — По гондолам. Летим к первому пострадавшему поселению!

Вджолл, Андрэ, Матвей, Тимон бросились следом за своим навархом, выслушивая на ходу приказ направляться на восток, туда, откуда пришла первая весть о трагедии.

— Начнём с того, что найдём недоношенного рууда, который вывел эту тварь! — запрыгивая в свою гондолу, пояснил Эвин. Серой тенью за ним метнулась рысь.

Дукс

Полит медленно спускался из почтовой башенки, на ходу перечитывая послание:

— Погиб глава стейта… Свалился с…

И тут взгляд его зацепился за Дукса, который тяжело опирался о стол, но услышав голос, поднял голову.

— Откуда он свалился? — устало и совершенно равнодушно спросил гранд-шеф, глядя в пространство.