Страница 16 из 41
Будто она делала это всю свою жизнь, тысячи раз.
Семён сжимает её ладошку в ответ. Тоже без взгляда и акцента. Так естественно и так… правильно.
И больно для меня. Потому что груз вины после его вчерашнего сообщения кажется таким непосильным, что колени подкашиваются.
— Добрый день, — первым начинает говорить Семён, а я как-будто замерзаю. Молчу, позволяя ему.
— Добрый, — врач улыбается. — Ну проходите.
Профессор — крупный седовласый мужчина лет пятидесяти в кипенно-белом халате поверх классического костюма, выглядит внушающим доверие и даже какое-то спокойствие.
— Так, с вашими документами и всеми выписками-заключениями я уже ознакомился — со всем, что вы выслали на электронку. Давайте приступим к осмотру, — говорит он, когда я кладу перед ним папку со снимками и прочими бумагами.
Настя сводит брови и как-то рефлекторно подаётся к Семёну, а тот так же на автомате поднимает её и усаживает на локоть. И только моё восприятие фиксирует всё очень внимательно и даже гипертрофировано.
— Это мой папа, — говорит врачу, как бы намекая, чтобы имел ввиду, что её есть кому защитить, если тот вдруг вздумает причинить ей боль.
— Я вижу, — кивает профессор. — Вы так похожи, что не понять того, что это твой папа, сложно.
Я не выдерживаю и опускаю глаза. Кажется, будто все вокруг меня сговорились.
— Давай, малышка, покажи доктору свою ногу, — говорит Семён, обращаясь к Насте. — И не бойся. Мне когда-то тоже исправили такое. И тебе поправят.
— Правда? — Настя поворачиватся к отцу и внимательно и серьёзно смотрит в глаза. — Ты вылечился?
— Именно.
— И потом смог танцевать балет?
— Нет, — усмехается Семён. — Мог бы, но я не хотел. Предпочёл футбол. Но познакомлю тебя кое с кем, кто очень даже знает балет.
— А это интересно, — хмурится врач. — Я имею ввиду, что у вас тоже это было. Вы ведь серьёзно?
— Конечно, — кивает Семён. — Взял все документы с собой, вдруг вам пригодится.
— Возможно, — профессор кивает энергично. — А пока давайте вашу ножку, мадам балерина.
— Я мисс, — важно поправляет дочь, отчего мы все улыбаемся.
Осмотрев ногу Насти, профессор забирает документы у Семёна и некоторое время изучает их, что-то кивая самому себе, потом отправляет Настю поиграть в детском уголке, а нас с Семёном приглашает сесть ближе.
Я замираю на стуле с деревянной спиной. От напряжения мышцы саднить начинает. Страшно узнать вердикт. Всё сейчас уходит на второй план.
— Ну, думаю, красавица ваша танцевать сможет. Не сразу и, может, не на пуантах, но полагаю, что справимся. Завтра приезжайте к восьми, вас подготовят к операции, возьмут все необходимые анализы. Послезавтра сделаем.
— Как послезавтра? — переспрашиваю, ощущая, как по телу прокатывается сначала горячая волна, а за ней ледяная. — Так скоро?
— А чего ждать? Сустав деформируется, ткани в хроническом воспалении — доза гормонов всё выше. Не вижу причины откладывать.
— Я…
— Мы согласны, конечно же, — кивает Семён и сжимает под столом мою руку на мгновение, а потом отпускает. — Если что-то нужно — что угодно — звоните сразу по этому номеру.
Он кладёт перед профессором на стол визитку, пока я пытаюсь прийти в себя и осознать, что уже послезавтра моя дочка окажется на операционном столе.
Да, знаю, именно за этим мы сюда и приехали, но… я думала, времени на подготовку будет больше.
Врач даёт последние наставления и отпускает нас. Я выхожу из кабинета, ощущая себя потерянной какой-то. В голове крутится, как правильно сообщить Насте.
— Ну что, по мороженому? — предлагает Семён. — Тут рядом я видел неплохое кафе.
— Пожалуйста, мам, — Настя снова делает эти самые свои брови, против которых устоять очень сложно.
— Хорошо, — соглашаюсь, представляя, как непросто мне сейчас будет.
21
— А ты теперь будешь жить с нами? — спрашивает Настя, а я едва не давлюсь кофе. — У моей подружки Тани из группы папа живёт с ними. А ещё есть маленький брат. И хоть Таня говорит, что он вредный и вырвал у её куклы-русалки все волосы и поломал стол в домике Барби, я всё равно хочу брата. Просто воспитывать нужно с рождения, а не как Бог на душу положит.
Она назидательно кивает. Надо же, видимо, где-то услышала такую фразу.
— Нет, солнышко, — говорю мягко, — папа с нам жить не сможет. Не во всех семьях папы живут вместе с мамами.
— Ты живёшь с другими своими детьми? — она переводит взгляд на Семёна, а у меня кончики пальцев начинают покалывать от её вопроса.
— Нет, — спокойно отвечает Семён. — У меня нет других детей, кроме тебя.
Снова прячусь за чашкой кофе, чтобы никто не заметил мой неконтролируемый выдох, за который я и сама на себя злюсь.
Вряд ли Семён бы врал, чтобы сейчас угодить Насте. Правда ведь вскрылась бы достаточно быстро, и он бы получил подорванное доверие дочери в самом начале.
Почему-то внутри, несмотря на мои попытки это игнорировать, будто шарик какой-то надувается, расширяя рёбра изнутри и помогая лёгким раскрыться для свободного дыхания.
Настя ещё раз ложечкой зачёрпывает мороженое, а потом наклоняется и ныряет в мороженицу языком.
— Дочь! — удивлённо смотрю на неё. — Что за манеры?
А вот Семён хихикает и щёлкает её на камеру телефона.
Мне казалось, наши посиделки в кафе будут сложными для меня, но выходит иначе. Я даже расслабляюсь, несмотря на скорую операцию Насти. Кстати, об этом ей нужно сказать.
— Стася, — говорю мягко, но серьёзно, положив ладонь на её предплечье. — Завтра нам нужно приехать с вещами в клинику. Доктор начнёт лечение.
Улыбка на её лице меркнет. Да, она всё понимает, хоть и маленькая, знает, чтобы вылечиться, придётся пройти через сложности. Хочет скорее, чтобы это свершилось. Но это не значит, что она не боится.
— Профессор сказал, что можно покупать чешки, — поддерживает начатый мною разговор. — Но только сначала нужно ножку твою исправить.
— Больно будет? — спрашивает тихо, ковыряя ноготь на пальчике.
— Ты будешь крепко спать и ничего не почувствуешь, — Семён тоже серьёзен, но выглядит настолько спокойным и уверенным, что даже мой мандраж оседает. — А когда проснёшься, какое-то время ещё нужно будет потерпеть, но недолго. Всё быстро заживёт.
— А у тебя быстро зажило?
— Это было так давно, что я точно и не помню, — пожимает плечами. Он не врёт, и ребёнок чувствует эту искренность, поэтому и доверяет. — Но точно помню, что это было в середине апреля. А в мае на День Победы я уже гонял с друзьями во дворе, хотя и осторожно.
— Значит, и у меня всё получится, — Настя не спрашивает, а утверждает, в который раз поражая меня своей силой духа, совсем не характерной для пятилетнего ребёнка.
— Безусловно, — твёрдо отвечает Семён. — У меня в этом нет никаких сомнений. И я потом обязательно познакомлю тебя с твоей тётей Верой — моей сестрой, она была настоящей балериной.
У Насти загораются глаза, когда Семён начинает подробнее рассказывать ей о Вере и её дочке Арине, а ко мне приходит понимание, что как, оказывается, мало я знаю о нём, его семье, друзьях, близких. Наш роман был головокружительной вспышкой, обжигающей и стремительной, что я даже не успела многого узнать о нём.
Мы были околдованы друг другом, неслись по встречной, не разбирая дороги, пока не врезались, размозжившись. Просто не успели узнать друг друга лучше, прочувствовать уже без накала страсти. Сгорели. Но зародили под пеплом настоящее чудо — нашу Настю.
— Хочешь в парк, испробуем аттракционы? — предлагает Семён.
— Ой, нет-нет, — качаю головой. — Только не аттракционы! Я их жутко боюсь. Тем более, завтра непростой день.
— Вот тем более, сегодня нужно максимально расслабиться.
— Нет, Семён, эта идея…
— Мамуль, ну пожалуйста, — жалостливо смотрит Настя.
Ну вот началось. Мои решения начинают оспариваться. И вот только не надо мне про равноправие отца и матери, она его второй раз видит вообще-то!