Страница 6 из 136
Другой причиной того, что Григорий Михайлович не мог заниматься научным китаеведением, являлось состояние его здоровья. Ведь не случайно с момента возвращения из Пекина он постоянно получал пенсию. Лишения и изнурительный труд, перенесенные им во время пребывания в миссии, не прошли бесследно.
И, наконец, известно, как дорого обходилось издание китаеведческих работ в то время, с какими финансовыми затруднениями сталкивался, например, Н. Я. Бичурин. Живя на оклад (600 руб. в год) и пенсию (500 руб. в год), Г. М. Розов фактически не мог себе позволить "лишние" траты. У него была довольно многочисленная семья: кроме трех детей, он воспитывал после смерти брата, бывшего в Новгороде священником, трех осиротевших племянниц. Из бюджета семьи, еле сводившей концы с концами, выделить любые, даже самые мизерные, суммы на книгоиздательство было бы непозволительной роскошью.
Между тем продвижение Г. М. Розова по служебной лестнице продолжалось без отклонений. За 15 лет службы он был награжден знаком отличия. Наиболее ярким эпизодом его деятельности в эти годы было преподавание маньчжурского языка членам 13-й духовной миссии, готовившейся в 1848 г. к отправлению в Пекин. Миссию формировал Палладий Кафаров, специально прибывший из Пекина. Он же, вместе с Н. Я. Бичуриным и А. Честным, знакомил будущих миссионеров с основами китайского языка. Маньчжурскому же их обучал Г. М. Розов, среди учеников которого следует отметить М. Д. Храповицкого, проявившего во время пребывания в миссии большой интерес к истории Цинской империи.
Опыт преподавания был вполне успешным. В декабре 1848 г. директор Азиатского департамента ходатайствовал о выдаче 600 руб. серебром "обучавшему членов помянутой миссии маньчжурскому языку коллежскому асессору Розову в награду за усердие, постоянно им оказываемое, и за особенные труды его по обучению членов Пекинской миссии"[34]. Ходатайство было удовлетворено.
В начале 50-х гг. здоровье Г. М. Розова значительно ухудшилось. Петербургский климат, очевидно, был не менее пагубным для его больного организма. 4 февраля 1853 г. Григория Михайловича не стало. 14 февраля 1853 г. директор Азиатского департамента писал в связи с этим: "Служивший в Азиатском департаменте главным переводчиком маньчжурского языка надворный советник Розов помер 4-го февраля, оставив жену и трех малолетних детей без всякого состояния. Розов с отличием служил с лишком 23 года, из коих 10 лет провел в Пекине, где вредный для него климат расстроил его здоровье. Тем не менее он, по возвращении в Россию, невзирая на слабое свое здоровье, с примерным усердием продолжал исполнять долг службы и, кроме прямых обязанностей по званию переводчика, имел постоянные занятия по Азиатскому департаменту"[35]. Этот отрывок из ходатайства о назначении Х. А. Розовой пенсии и устроение детей Г. М. Розова в учебные заведения на казенный счет является и своеобразным некрологом одному из первых и лучших русских маньчжуроведов.
Ему было всего 45 лет. Его учитель Н. Я. Бичурин скончался в том же году 11 мая в возрасте 76 лет. Современники и коллеги иногда сравнивали их, считая, что Г. М. Розов мог бы сыграть в русском маньчжуроведении ту же роль, что играл Н. Я. Бичурин в отечественной синологии. ""История династии Гинь или Цзинь (Золотой)", переведенная на русский язык Г. Розовым, — писал бывший в 11-й миссии китаевед А. Честной, — будет не менее и не хуже "Истории четырех ханов из дома Чингисова", переведенной о. Иакинфом"[36]. Перевод "Цзинь ши", выполненный Г. М. Розовым свыше 130 лет назад, не утратил своей ценности для науки. Данная публикация сделает его доступным не только для специалистов, но и для всех, кто интересуется "глубокой стариной" русского и зарубежного Дальнего Востока.
В.Е. Ларичев
КРАТКИЙ ОЧЕРК ИСТОРИИ ЧЖУРЧЖЭНЕЙ ДО ОБРАЗОВАНИЯ ЗОЛОТОЙ ИМПЕРИИ
В политической и культурной истории народов Дальнего Востока чжурчжэни занимают исключительно важное место. Не случайно в последние десятилетия к ним приковано особо пристальное внимание исследователей восточно-азиатской этнокультурной области.
Если обратиться к эпохе раннего средневековья, то впервые название "чжурчжэнь" появилось на страницах источников первой половины VII в. Происхождение их в летописных хрониках по традиции связывалось с древними тунгусо-маньчжурскими племенами — сушень, илоу, уцзи, а затем — мохэ, которые с незапамятных времен, сменяя друг друга, заселяли горные районы и речные долины Маньчжурии, Приамурья и Приморья. Чжурчжэни считались безраздельными хозяевами земель по рекам Сунгари, Уссури, Нонни, Ялу и Амур, а также в пределах границ горной системы Чанбошань и отрогов Сихотэ-Алиня.
Богатая страна севера славилась среди соседей разнообразными природными ресурсами и продуктами хозяйства коренных племен: превосходными лошадьми, коровами, овцами, кабанами, тонкими холстами; ондатрами, белками, соболями и осетрами. Мастера по изготовлению оружия на востоке Азии хорошо знали медь и железо древнего края, а ювелиры помнили, что в долинах говорливых таежных и горных речек укрыты богатые россыпи золота и серебра. В укромных уголках роскошных лесов Маньчжурии и Дальнего Востока встречался таинственный корень жизни — женьшень. В тех же местах можно было, при удаче, подстрелить оленя, чтобы затем из пантов приготовить чудесный элексир, продлевающий жизнь. Там раскинулись благодатные земли, откуда во многие дальние страны востока издавна расходились экзотические товары севера — моржовый клык и зрачки кита, кедровые орехи и красная яшма, крабы и жемчуг, арбузы и воск. Охотники императорских дворов средневековой Кореи, Монголии и Китая гордились соколами и кречетами "страны восточного моря", а придворные красавицы мечтали о нарядах, украшенных нежным мехом соболей и белок, добытых в дремучей тайге, засыпанной осепительно белым, поблескивающим алмазной чистотой снегом. Вместе с тем, северо-восток издавна считался краем суровой природы. Глубокие снега надолго покрывали его землю; сильные морозы могли вынести только привычные к холоду туземные обитатели северных стран. Даже вода в речках там была необычна — если брали ее в пригоршню, то она казалась черной по цвету.
Однако такие подробности о стране чжурчжэней стали известны сравнительно поздно. Долгое время сведения о самых первых их предках — сушенях — и о землях, которыми они испокон веков владели, оставались предельно скудными и, главное, настолько рассредоточенными в труднодоступных и сложных для понимания и перевода источниках, что до сих пор воссоздать по ним события далекого прошлого Дальнего Востока — задача исключительно сложная. Данное обстоятельство предопределяет острую необходимость разобраться в существе дела, разработать хотя бы краткий очерк истории предков маньчжур — чжурчжэней, а также их предшественников, освоивших многие века назад дальневосточные горы и долины[37]. Главное внимание при этом, естественно, обращено на разделы, оставшиеся, по тем или иным причинам, неосвещенными в маньчжурском варианте "Истории Золотой империи", которая в переводе Г. М. Розова предлагается теперь вниманию читателей.
Археологические исследования на территории Дальнего Востока и прилегающих к нему районов Центральной и Восточной Азии со всей определенностью позитивных фактов свидетельствуют о глубоком и достаточно рано определившемся культурном и этническом своеобразии древнего населения бассейнов основных речных систем материковой части дальневосточного региона — Ляохэ, Нонни, Сунгари, Ялу, Тумангана, Уссури и Амура. В пределах этих областей располагалась одна из центральных по значению зон формирования на востоке Азии могущественного тунгусо-маньчжурского этнического пласта. Здесь же, главным образом, на северных окраинах Дальнего Востока, расселилась часть палеоазиатских народов, история которых особенно наглядно и живо раскрывает отдельные важные детали процесса освоения человеком горно-таежной и степной зоны севера Восточной Азии, пограничной с Сибирью. Культурно-этнические процессы в отдаленные эпохи, изучение которых может вестись лишь на основании археологических материалов, сложны и многогранны. Было бы наивно, учитывая отдаленность времени, а также, главным образом, скудость сведений, определить своеобразие дальневосточного культурного региона в сравнении с собственно восточно-, а также центрально- и североазиатской зонами культур древнекаменного века[38]. Но что касается последующих эпох неолита, бронзы и раннего железного века, то отчетливо выраженную оригинальность культур Дальнего Востока, при сравнении с соответствующими по времени культурами собственно Китая, в особенности бассейнов рек Хуанхэ и Янцзы, а также отчасти пустынно-степной зоны Монголии, не подлежит сомнению[39].
34
АВПР, ф. СПб. гл. архив, 1-5, 1823, д. 19, папка 48, л. 2 об.
35
Там же, IV-I, 1829-1863, д. И, л. 34 об.
36
РОГБЛ, шифр 2888/1, л. 325 об.
37
Помимо переводов отдельных биографий из "Цзинь ши" (в основном, военных деятелей начальной поры истории чжурчжэней, связанных с событиями, которые происходили на территории Приморья и соседних с ним районов Северо-Восточного Китая), при написании очерка использовались следующие издания: Бичурин Н. Я. История первых четырех ханов из дома Чингисова. — СПб., 1829; Васильев В. П. История и древности Восточной части Средней Азии. — СПб., 1857; Воробьев М. В. Чжурчжэни и государство Цзинь (X в. — 1234 г.). Исторический очерк. — М, 1975; Гончаров С. Н. Зависимое от чжурчжэней государство Ци (1130-1137): внутренняя политика // История и культура Востока Азии. — Новосибирск, 1985; Он же. Китайская средневековая дипломатия: отношения между империями Цзинь и Сун (1127-1142). — М., 1986; Малявкин А. Г. Цзинь-ши // Сб. науч. работ пржевальцев. — Харбин, 1942; История Кореи. — М., 1960; Кычанов Е. И. Чжурчжэни в XI в. // Сибирский археологический сборник. — Новосибирск, 1966; Он же. К вопросу о ранней государственности у чжурчжэней // Народы советского Дальнего Востока в дооктябрьский период истории СССР. — Владивосток, 1968; Он же. Формы ранней государственности у народов Центральной Азии // Северная Азия и соседние территории в средние века. — Новосибирск, 1992. — С. 44-67; Ларичев В. Е. История чжурчжэней (XI-XII вв.) // Материалы по древней истории Сибири. — Улан-Удэ, 1964; Медведев В. Е. Культура амурских чжурчжэней. Конец X-XI вв. — Новосибирск, 1977; Он же. Средневековые памятники острова Уссурийского. — Новосибирск, 1982; Он же. Приамурье в конце I — начале II тысячелетий. Чжурчжэньская эпоха. — Новосибирск, 1986; Он же. Корсаковский могильник: Хронология и материалы. — Новосибирск, 1991; Он же. Курганы Приамурья. — Новосибирск, 1998; Окладников А. П. Далекое прошлое Приморья. — Владивосток, 1959; Шавкунов Э. В. Культура чжурчжэней-удигэ XII-XIII веков и проблема происхождения тунгусских народов Дальнего Востока. — М. 1990.
38
Ларичев В. Е. Палеолит Маньчжурии, Внутренней Монголии и Восточного Туркестана // История и культура востока Азии. Сибирь, Центральная и Восточная Азия в древности. Эпоха палеолита. — Новосибирск, 1976; Он же. Палеолит Кореи // Там же; Он же. Палеолит и мезолит Японии // Сибирь и ее соседи в древности. — Новосибирск, 1970. — Вып. 3: Древняя Сибирь.
39
Ларичев В. Е. Неолит Дунбэя и его связи с культурами Северо-Восточной Азии // Археологический сборник. Улан-Удэ, 1959. — Т. 1; Он же. Древние культуры Северного Китая // Тр. отд. истории археологии и этнографии Дальневосточ. филиала АН СССР. — Владивосток, 1959. — Т. 1; Он же. Неолитические памятники бассейна Верхнего Амура // Материалы и исследования по археологии СССР. — 1960. — № 80; Он же. Бронзовый век Северо-Восточного Китая // Сов. археология. — 1961. — № 1; Он же. Неолит и бронзовый век Кореи // История и культура востока Азии. Сибирь, Центральная и Восточная Азия в древности. Неолит if эпоха металла. — Новосибирск, 1978; Он же. Палеолит Маньчжурии, Внутренней Монголии и Восточного Туркестана // Сибирь, Центральная и Восточная Азия в древности. Эпоха палеолита. — Новосибирск, 1976.