Страница 3 из 27
Обед за один доллар
Парк раскинулся на самом склоне горы. Снизу казалось, что пальмы лежат на земле, а люди разгуливают прямо по их макушкам. Еще снизу видна была широкая аллея, посыпанная песком, с двумя рядами скамеек вдоль нее. Духового оркестра не было видно — только слышно было, как он играл марши Соуса.
Мы шли по оживленной улице, бегущей вверх. Машины мчались вниз или ползли в гору, иногда движение транспорта замирало.
«За один доллар здесь можно съесть все что угодно и сколько угодно», приглашала незатейливая реклама, отпечатанная на листе картона. Не долго думая, Купаринен толкнул дверь ресторана и вошел, а я последовал его примеру.
Мы сняли шляпы и положили их на полку в раздевалке, там никого не оказалось; ясно, ответственность за их сохранность — на нас самих.
— Может, возьмем шляпы с собой? — робко предложил я.
— Да не волнуйся ты, здесь не крадут шляпы, — успокоил меня Купаринен.
— А что крадут?
— Деньги и власть.
— Как, в этом ресторане?
— Нет, конечно; я думал, тебя интересует Америка вообще.
Купаринен пригладил волосы перед большим, во всю стену, зеркалом. Розовощекий, весьма представительный мужчина; Так, кажется, говорят о тех, кому за сорок и у кого сохранилось отличное пищеварение?!
Мы направились в ту часть зала, которая видна была с улицы.
На металлической стойке в больших противнях дымилось горячее. Верхние полки уставлены холодными закусками, нарезанными тоненькими ломтиками, блюдами с овощным салатом, хлебом, маслом, пирожными и поджаренным хлебом. У конца стойки восседала кассирша. Мы заплатили ей по доллару.
— В Вашингтоне подобного заведения не сыщешь, — громко пояснил мне Купаринен.
— Вы что, из Вашингтона? — встрепенулась кассирша.
— Из Вашингтона. Ди Си {Деловой центр Вашингтона.}. Служу в Госдепартаменте, — небрежно бросил он.
На самом деле Купаринен жил в Нью-Йорке и перебивался на вольных хлебах. Он сопровождал меня лишь потому, что финский писатель, приезжавший сюда до меня, напрочь вывел из строя двух сотрудников Госдепартамента, им даже дали отпуск по болезни.
В финском консульстве Среднего Запада быстро отыскали человека, который охотно взял на себя роль моего гида. Это и был Купаринен. Его недавно бросила жена, и с горя он ударился в разъезды.
…Мое внимание привлекла кассирша. Нигде в мире у женщин нет столь энергичных и, я бы даже сказал, атлетических губ, как у американок. Именно такие были у кассирши. Они медленно приоткрылись и растянулись в ослепительной улыбке. Жемчужно блеснули вставные зубы. На вид ей было лет шестьдесят. Теперь девушки уже не улыбаются вот так, «а ля Голливуд».
Молодой официант в белом пиджаке застыл, как на посту, рядом с грудой грязных тарелок, а курносая блондинка на раздаче кофе вовсю распевала. Порой это пение почему-то переходило в тихое повизгивание.
В центре зала было довольно многолюдно, пустовали только столики у входа. Мы взяли кофе и с чашками в руках направились к ближайшему из столиков — второму от окна.
— Садись там, в уголке, чтобы лучше видеть, — буркнул Купаринен.
— Садись туда сам.
— Но ведь я должен показывать тебе Америку.
— По-твоему, та стена и есть Америка?! Кстати, когда мне предложили эту поездку, я сразу догадался, что меня ждет: забросят в какую-нибудь дыру, и я проторчу там все шесть недель, зато изучу ее вдоль и поперек, как свои родные места в Финляндии.
— Почему же не сказал об этом Марголиусу, когда мы у него были?
— Не решился.
— Ну и зря. Выразил же, например, какой-то ваш Матти желание встретиться с Генри Миллером и с Керенским, а еще посетить могилу Кеннеди.
— Но он же книгу пишет.
— А ты разве не пишешь?
— Не знаю, удастся ли. Теперь ведь не читают путевые заметки.
— А что читают?
— Да чушь всякую, американские бульварные романы.
— Неужели есть такие? Вот жаль, мне что-то не попадались.
— Ни за что бы раньше не поверил, что путешествие может быть столь утомительно. Прямо как работа. Я уже совсем выдохся. Смотри-ка, а она все поет. Веселая девочка.
— Хочешь узнать, почему она поет?
— Так она тебе и сказала.
— Ну все же, хочешь услышать?
— Только, пожалуйста, не вгоняй меня в краску, не говори, что это мне интересно.
— Хей, Джейн, когда у тебя обеденный перерыв? — заорал Купаринен без всякого стеснения.
— Перерыв? Уже был, — отозвалась девчонка. — А что?
— А когда он закончился?
— Десять минут назад.
— Вот тебе и ответ, — торжествующе сказал Купаринен.
— Какой же это ответ?
— Разве ты не знаешь, что современный вариант любви — это любовь в обеденный перерыв?!
— Откуда мне знать? Я уже целых десять лет без обеденного перерыва.
— Слушай, как это делается. Портье вручает один из ключиков, висящих на гвозде, клиенту. Стоит это семь или десять долларов, в зависимости от кошелька клиента. Номер занят, постель в нем с утра не застелена…
— Хозяин номера где-то гуляет, так, что ли? А если он вернется?
— Портье позвонит и прикажет немедленно исчезнуть.
— У-ух!
— Обычно выбирается номер в конце длинного коридора. И кроме того, портье всегда может задержать его владельца.
— Как же это, интересно?
— Скажет, что для него есть письмо, и примется долго искать.
— А-ха! А как же те двое? Он что, предоставит им другую комнату или вернет деньги?
— Разумеется, вывернется. Кому охота, чтобы ему морду разукрасили!
— А если он слабак?
— Кто? Портье или клиент?!
Мы пошли за закуской, выбрали крохотные бутербродики и заодно пробили в кассе пиво. За спиртное нужно было платить дополнительно.
— На каком языке вы разговариваете? — спросила кассирша.
— Он финн, из Финляндии, — сказал Купаринен, сочувственно поглядывая на меня.
— А где это находится, в Европе?
— Йес.
— Я прожила четыре года в Западной Германии, мой муж служил там в авиации, — похвасталась кассирша.
— А я воевал в Корее, — не остался в долгу Купаринен.
— В авиации?
— Нет, к сожалению.
Пока мы ели, я рассматривал посетителей. В глубине зала сидели элегантные женщины — пожилые и среднего возраста. У некоторых на спинке стула висели меховые накидки или жакеты. Такие дамы часто встречаются летом на улицах Сан-Франциско. Это был высший пилотаж, как говорят летчики.
Дождь кончился, и выглянуло солнце, но оно светило не ярко, ослепительный лик его был еще подернут вуалью. Шел одиннадцатый час утра.
— Здесь такие очаровательные женщины. И совсем почти нет мужчин. Почему?
— Потому что мужчины менее очаровательны.
— А что это за женщины?
— Вдовы и разведенные.
— По этой причине ты привел меня именно сюда?
— Разве тебе не нравятся жующие женщины? — вопросом на вопрос ответил Купаринен.
— Это уже из области социологии, — отрезал я.
Светловолосая толстуха отправилась за добавочной порцией. Она с трудом передвигалась, словно стреноженная.
Худенькая старушка со сморщенной шеей направилась к выходу, опираясь кончиками пальцев на стоявшие рядом с ней стулья.
— Спасибо, что зашли, — по-голливудски улыбнулась ей кассирша, приходите опять.
— На следующей неделе Джек приезжает, — просияла старушка.
— О, это большая радость!
— Да, он у меня учится в Пенсильванском университете.
— Кто, ваш сын?
— Разумеется.
— А-ах!
Светловолосая толстуха пыталась утрамбовать на тарелке побольше курицы и риса.
— Они так нажираются, что потом в дверь не могут пролезть, — хмыкнул Купаринен. — Смех, да и только.
— У них, наверное, денег мало, вот они и норовят запастись на весь день, — подхватил я.
В это время толстуха уронила тарелку на пушистый коричневый ковер. Тарелка перевернулась вверх дном и похоронила под собой курицу. Подскочил официант.
— Ничего страшного, — вежливо успокоил он ее.