Страница 16 из 27
В магазине был земляной пол и кругом росли гвоздики. Будь помещение побольше, создалась бы полнейшая иллюзия сада. Пиркко успела написать матери открытку и подошла показать ее Юсси. «Желаем дорогой мамочке скорейшего выздоровления и возвращения домой. Пиркко и Юсси».
— Она ведь скоро вернется, правда? — спросила сестра и снова заплакала.
Они вышли на улицу и направились к машине. Юсси шел прямо сквозь толпу, а Пиркко держалась в сторонке, где было меньше народу. В конце бульвара назревала драка. Какой-то парень в желтой рубашке поднял ногу и заехал ботинком в лицо пожилому человеку. Тот дернулся, с него слетела спортивная шапочка, но он, не обращая на это внимания, рванулся к противнику. Молодой лягнул его еще раз. Старик упал. Видимо, нога у молодчика была тренированная. Главное, он не производил впечатление пьяного: слишком точны были удары. Никто из окружающих не вмешивался в драку, никто не хотел принимать чью-либо сторону.
— Ты видела, что там делается? — спросил Юсси у Пиркко, когда они поравнялись.
— Не оборачивайся, они могут и к нам прицепиться, — предостерегла Пиркко. — Не смотри на них.
У стоянки ждали трое. Один из парней пристал к Пиркко, одним прыжком догнал ее. Парень был ниже ее ростом и ничем не выделялся, самый заурядный. За ним подходил и второй. Юсси остановился.
— В чем дело? — резко спросил он.
— Который час, старик?
Парень вытянул вперед правую руку и стал лениво закатывать рукав рубашки. На оголившемся запястье сверкнули позолотой часы с пластинчатым, тоже позолоченным, браслетом. Юсси и парень пристально глядели друг другу в глаза. Третий обошел их справа и, не оглядываясь, пошел своей дорогой. Пиркко спряталась за машину и испуганно выглядывала оттуда. Дружки зачинщика, главаря, держась за руки, цепочкой приближались к ним — они были уже метрах в двадцати. События разворачивались рядом со Шведским национальным театром, действие на сцене которого едва ли когда-нибудь достигало такого накала и напряжения, как в этой уличной стычке.
— Так сколько же там настучало на твоих? — вызывающе повторил парень.
Юсси лихорадочно обдумывал ситуацию. Машина заперта, времени на то, чтобы открыть ее, не хватит. Нужно немедленно предпринять что-то, пока не подоспели те громилы. Центр города, вокруг масса народу, оживленное движение, пешеходы послушно собирались у светофоров, которые будто пасли человеческое стадо, — век цивилизации, но и сейчас может случиться все что угодно. Юсси вспомнил, что такое же чувство страха он испытывал, пожалуй, только в детстве на школьном дворе.
— Я же тебя спрашиваю, старик. Будешь отвечать или нет?
Какой-то восемнадцатилетний щенок терроризировал его, тридцатилетнего магистра физики, и заставлял дрожать, точно он первоклашка из сельской школы.
Юсси ничего не ответил, он вдруг повернулся и медленно, враскачку, пошел к машине. Они, конечно, могли догнать его и избить, но он продолжал молча идти вперед. Юсси ни разу не оглянулся, он не мог оглянуться. Вот уже и машина. Он достал ключ, открыл ближайшую дверцу, сел и пододвинулся на свое место за рулем. Пиркко впорхнула почти одновременно с ним.
— Нажми на кнопку, — приказал Юсси. Теперь он хорошо видел их в зеркальце: парни молча стояли плечом к плечу, устремив равнодушный взгляд в пространство.
— Почему полиция бездействует, это ведь продолжается из года в год, возмутилась Пиркко. — Как это понимать?
— Точно так же, как и все остальное. Сопляков следует проучить. Иначе нельзя. Свинья всегда грязи найдет.
— Чего ты ждешь? Почему не едешь? — удивилась Пиркко.
— Хочу посмотреть, что они теперь станут делать. Может быть, перевернут нас вместе с машиной, — мрачно пошутил Юсси.
Настроение было испорчено на весь день. Сердце отчаянно колотилось, казалось, в груди у него клетка с бешено рвущимися наружу птицами. А тем хоть бы хны! Они могли, шутки ради, испортить день еще не одной сотне прохожих. Почему они так себя ведут? А почему бы и нет?! Раз им все сходит с рук!
— Наш лейтенант, он звание это еще в войну получил, — припомнил Юсси, рассказывал, как осенью тысяча девятьсот сорок четвертого его командир, бывший капитан запаса, строитель, демобилизовался из Лапландии, с самого севера. До дому ему нужно было поездом ехать двое суток. А лейтенант сопровождал его. Так он рассказывал, что они всю дорогу простояли в тамбуре, поскольку сесть было негде, даже на полу не было свободного места. Лейтенант, правда, утверждал, что тамбур — самое лучшее место в поезде, во-первых, там всегда свежий воздух, снаружи тянет, а во-вторых, легче протиснуться в туалет. Капитан этот был женат, как-то съездил в отпуск домой и женился. Жена родила ему сына, и родственники отложили крестины до возвращения отца. Капитан не успел еще сына своего повидать, он родился за два месяца до демобилизации. Всю дорогу капитан с лейтенантом думали и гадали, как наречь ребенка, какое имя придумать в послевоенной ситуации. А когда прибыли в Хельсинки и, радостные, поспешили к зданию вокзала, в дверях их встретили десять молодчиков. У капитана, естественно, обе руки были заняты, на крестины все-таки ехал. Он толкнул дверь. Толкнул, хотя они стояли сразу за дверью и вид их не предвещал ничего хорошего. Но капитан подумал: черт возьми, в общественную-то дверь каждый имеет право войти. Войти-то он вошел, но был встречен дикими воплями: «Солдафон проклятый! До каких пор офицеры будут командовать?! Надоело!» Они измолотили его до смерти тут же, у самой двери. А полиция стояла рядом и смотрела. Это не выдумка, это быль. Теперь они хотят, чтобы такое снова повторилось, в наши дни.
— Расскажи эту историю Мартти, когда он опять заведет свою проповедь, вставила Пиркко. — Только он все равно не поверит.
— Как бы научиться хитро жить, внушить себе, что меня это не касается?! Дудки, это касается каждого из нас!
Юсси подъехал к тротуару и остановился в том месте, где выступала скала. Отсюда виднелась часть дома и белая труба теплоцентрали. Над трубой вился дымок. События, связанные с матерью, на время как бы отодвинулись на второй план. Казалось, с утра прошло уже много-много времени.
— Нас, наверное, давно ждут, — сказала Пиркко. — Давай пройдем этой дорогой, как всегда.
В гостиной их встретила Синикка.
— Отец приехал! — крикнула она детям, игравшим в комнатах второго этажа.
— Пусть пока побудут там, не зови их, — сказал Юсси.
— А что случилось? Как мама? — сразу заволновалась Синикка.
— Диагноз подтвердился.
Лицо Синикки при этих словах как-то жалобно скривилось, точно она пыталась улыбнуться, но вместо этого заплакала. Пиркко громыхала посудой на кухне. Дверь гостиной была распахнута, она выходила во двор, в центре которого стоял круглый щелястый стол и несколько шезлонгов. На шезлонгах лежали белые поролоновые подушки с красной аппликацией. В саду благоухала свежескошенная трава, ее разложили вокруг декоративных кустов, чтобы просушить на солнце. Тонкий нежный аромат витал в гостиной и в комнатах.
— Кофе пить будете? — спросила, появляясь из кухни, Пиркко.
— Ой, какой кошмар, Пиркко, — в ответ вздохнула Синикка.
В гостиную из своего кабинета вышел Мартти, писатель. На первом этаже размещались лишь его кабинет, большая, замысловатой формы, гостиная и кухня, устроенная в нише. Мартти был в рубашке с короткими рукавами и в шортах. Остальные домочадцы одевались гораздо приличнее, чем он.
— Я вам искренне сочувствую, — неловко буркнул Мартти, прошел в сад и закурил. Выкурив сигарету, Мартти подошел поближе и прислонился к дверному косяку: ему хотелось сказать что-нибудь утешительное.
— Ужасно все это, но от судьбы никуда не денешься, — вместо этого сказал он.
— Слушай, позвонил бы ты лучше Олави, — перебила его Синикка.
Мартти поговорил с Олави. Выяснилось, что тот сам звонил в больницу и был в курсе дела.
— Как мама себя чувствует?
— Мы ее еще не видели, только цветы отправили. Вечером пойдем повидаться.