Оболочки

Хозяин дачи, Левон Геворкович Аграмян, в жизни оказался куда менее внушительным, чем на фотографии. Старичок небольшого роста, сухой и поджарый, в кителе с генеральскими звёздочками и кроссовках, он лично готовил шашлык, не подпуская к нему никого, хотя собрались все свои. Исключительно семейный выходной – сам Аграмян, его жена, Тамара Алексеевна, два сына с жёнами, трое внуков и четверо внучек с супругами, и их отпрыски. Тут же была и моя, то есть Соболева, бывшая жена Ирина, которая Аграмяна звала «папочка», но на «папочку» была совершенно не похожа, и дочка Леночка – дылда семнадцати лет, которая чмокнула папочку, то есть меня, в щеку и тут же перескочила в компанию внучек хозяина.

Итого, считая меня и не считая прислугу, около сорока человек. Около, потому что дети то появлялись, то исчезали, сколько их точно, я сосчитать не смог. То ли пятнадцать, то ли двадцать, начиная от подростков и заканчивая грудным младенцем. Потомки Левона Геворковича охотно размножались, глава семейства щурился от удовольствия, оглядывая многочисленных родственников, а вот на меня как-то странно смотрел, будто с опаской.

– Коленька, что тебе налить? – жена Левона и мать бывшей жены Соболева держала в руках две бутылки – с белым вином и красным.

– Нет, мне нельзя. Я газировки выпью.

– К полёту готовишься? Молодец.

Тамара Алексеевна, в отличие от хозяина дачи, относилась к Соболеву хорошо. И другие члены семьи, кстати, тоже. И руки жали, и по спине хлопали, и в щёку целовали – в зависимости от половой принадлежности, когда я приехал. По их глазам было видно, что они Соболеву рады, все спрашивали, как я себя чувствую, хорошо ли кушаю, потому что похудел и осунулся, и это были не формальные фразы, а настоящее любопытство и забота. Тем же я ответить им не мог, хорошо хоть имена заранее выучил.

Когда Ланская выложила, так сказать, карты на стол, я понял, что зря стесняюсь, и прямо сказал, мол, с памятью совсем плохо, после двух попыток отравления не то что тестя с тёщей – друзей детства не помню, всплывает лицо и тут же ускользает. Кэгэбэшницу это не удивило, и к утру у меня в комнате лежала тонкая картонная папка с распечатанными фотографиями и подписями к ним. Что интересно, у сыновей этого Аграмяна имена были армянские, а у дочек – русские. Память после постоянных синхронизаций и очистки работала отлично, за полтора часа я всех запомнил, а к двум часам дня, когда чёрный автомобиль без названия забрал меня из казармы в Дубне и доставил на дачу генерала, мог уверенно всех опознать. Там же, на этих листочках, раскрылся секрет с отчеством бывшей жены космонавта – Аграмян женился на её матери, когда Ирине было восемь лет.

– Мог бы дочке подарок привезти, – Ирина незаметно подкралась сзади.

На вид ей было лет тридцать пять, женщина явно молодилась и ухаживала за собой. Из салонов красоты в Устинове мне встречались только парикмахерские с небольшим набором услуг, не знаю, может быть в Москве всё иначе обстояло.

– Я привёз.

– И что на этот раз? Горстка лунной пыли или булыжник с орбиты? Опять что-то очень ценное и очень ненужное?

В таких разговорах мне всегда помогали другие люди. Точнее, то, как они общались при мне со своими знакомыми, друзьями и особенно жёнами. Тут наш реаниматолог отличался, жена у него была – та ещё стерва, и он за десять лет совместной жизни выработал свою тактику.

– Ты абсолютно права, дорогая, – сказал я. – Ценное и очень ненужное.

Этим ценным и очень ненужным была последняя модель телефона, Ланская рекомендовала серёжки с камушками, но я лучше знал, что нужно молодым людям почти моего возраста. Прозрачный прямоугольник толщиной всего в сантиметр, со светящимися кнопками, фотокамерой и небольшим экраном для видеовызова стоил почти восемьсот рублей, и, на мой взгляд, таких денег не стоил – с подобным я в школу ходил, когда мне лет десять было, и уже тогда он считался устаревшим и дешёвым. Но, собственно говоря, Соболев эти деньги заработал, а не я, так что жаба меня не душила. В коробочке, которую привёз утром сержант, лежали аппарат и пластиковая карточка разрешения на имя Елены Соболевой, с номером, фотографией и голограммой.

– Хочешь ребёнка купить? – бывшая жена поморщилась, когда я достал пакет и продемонстрировал ей подарок. – Думаешь, это ей отца заменит?

– Завидуй молча, радость моя, – процитировал я Семёна Семёновича Рудина, обычно после этих слов его жена бледнела, краснела и чуть ли не задыхалась, но Ирина ничего не сказала, деревянной походкой подошла к Лене и кивнула на меня.

Увидев подарок, девушка завизжала и бросилась мне на шею. Опрометчивый поступок, дочка Соболева хоть и не была красавицей, но и совсем дурнушкой тоже.

«Она моя дочь», – внушал себе, а точнее своему уже организму, чмокая Лену в щёку – несмотря на принадлежность Соболеву, мозг её близкой родственницей не признавал. Обошлось, обжимания прошли без последствий. Девушка было дёрнулась, чтобы показать подарок подружкам, но я её остановил.

– Погоди секунду.

Снял с руки часы из якобы метеорита, протянул.

– Я улетаю скоро, пусть побудут у тебя.

– Хорошо.

Девушка равнодушно застегнула браслет на запястье, ещё раз обняла и ускакала по своим молодым делам – хвастаться новым гаджетом. А тех, кто постарше, Аграмян позвал на шашлыки – чуть парящие куски мяса источали такой аромат, что рот наполнялся слюнями, а голова не могла ни о чём другом думать. Хотя я подумал – о себе, мне-то тоже предстояли шашлыки, воскресный мангал с друзьями и соседями, только не здесь, а на другой стороне. И я надеялся, что тот вечер мне никто не испортит.

(28). Сторона 1. 27 мая, среда.

(28). Сторона 1. 27 мая, среда.

Город был полон самыми разными слухами. Сходились в одном – над семьёй Нефёдовых нависло проклятье, которое планомерно уничтожало одного представителя этой фамилии за другим. Очень нервничали другие Нефёдовы, к старику никакого отношения не имеющие, например, Димкин сосед с вечно гадящей собакой, он тоже был Нефёдов, но совсем не родственник, и всё равно, теперь детей одних на улицу не выпускал, а прошлым вечером чистил охотничье ружьё и пересчитывал патроны.

- Какая разница, родичи или нет, фамилия одинаковая, маньяк, он разбираться не будет, - сказал сосед Димке, когда тот поинтересовался, на кого тот собирается охотиться. – Ты бы тоже вооружился, а то дом перепутают, ночью это как нечего делать.

Димка свою Сайгу доставать не стал, как он считал, если уж взял оружие, то для дела, а просто так размахивать это по-пижонски. Но остальным на его мнение было наплевать, общая истерия дошла до той планки, когда любой чувствовал себя вовлечённым в этот увлекательный сюжет.

– Мне бабка сказала, что мы с покойным в сродстве, – Виталик, водитель машины скорой помощи, помогал Димке вытащить очередного покойника по узкой лестнице пятиэтажки. – Вроде какой-то мой пра-пра-прадед был женат на пра-прабабке этой старой сволочи.

– Нельзя так про мертвецов, – Дмитрий держал за ноги тело, упакованное в мешок, каталка стояла в двух этажах ниже. – Про них или хорошо, или ничего.

– Погоди, давай передохнём, – шофёр остановился, уронив голову трупа на лестничную площадку. – Чёрт, опять череп треснет, Чуров орать будет, вечно он ко мне цепляется. И дочка его, будь она неладна. Давай, взяли и понесли.

Дочка Чурова, Зинаида Петровна, которая закрутила с Михаилом Нефёдовым-Кудельманом роман, последние три дня вообще на людях не показывалась, Василич говорил – заперлась у себя в квартире, мужа своего, Самойлова, выставила с вещами и пьёт. Из-за этого Герман Натанович поселился на работе, и житья никому не давал. Диме отменил все ночные смены, и теперь молодому человеку приходилось работать не как раньше, посуточно, а по плавающему дёрганному графику. Федьку Филина вообще уволил за очередную пьянку, хорошо хоть главный врач вовремя вступился и отправил медбрата в отпуск. С Чуровым Герман не разговаривал принципиально, даже распоряжения, когда тот работал в морге, отдавал через санитаров. Отлаженная система доставки покойников распадалась на глазах, обязанности вроде никто не отменял, а оплату за них зажали.