Кадетка

“Клятва” прошла “на ура”. Все по очереди выходили из строя и произносили речь. Потом мы прошли торжественным маршем мимо руководства корпуса. Нас сфотографировали и всех, кому было куда идти (кроме иногородних), отпустили в увольнение делиться впечатлениями с родными и близкими. До “золотой недели” (неделя перед выпуском) это был первый и последний раз, когда наша батарея пошла в увольнение полным составом.

Первый курс. Без вины виноватый.

“СОС”, “дух”, “минус” (курсовка 1 курса – одна полоска), все эти слова были обращением к кадету первого курса со стороны старшекурсников.

Итак, мы 1 курс. Старшие наши товарищи, прикомандированные “замки” объяснили нам о взаимоотношениях среди кадетов. Учиться всего 3 года, то есть 3 курса.

Первый курс самый младший и самый запуганный. Второй курс, который совсем недавно был первым уже “оперился”. Второй курс теперь считает своим призванием и долгом научить жизни первый – шугает, гоняет и лупит. А третий курс заступается за первый и шугает, гоняет и лупит второй (иногда и первый, но редко). Ведь за них год назад третий курс получал “по соплям” от выпускников. Это бесконечный круговорот. Разница в 1 год между подростками возраста 9-11 класса, при хорошей физической подготовке (в корпусе этому уделяется особое внимание) это очень существенно.

Кадеты учат друг друга жизни путем “пробивания в душу”. Пробить в душу – это ударить кулаком в грудь. Если кто-то хотел сделать еще больнее, он мог ударить подушкой ладони по пуговице, которая находилась как раз перед солнечным сплетением. Пуговицы на кадетской форме имеют основание-петельку, которое при ударе больно давит на солнечное сплетение.

“В душу” в основном получали или за расстегнутый крючок, который находился на воротнике кителя (в качестве повседневной формы у некоторых кадетских корпусов выдается форма, у которой китель носится без рубашки и застегивается под горло), или за распущенный ремень. Первый курс должен ходить с постоянно затянутым ремнем на кителе. Причем за распущенный ремень можно было получить один удар “в душу”, затянуться и пойти дальше, а можно было получить столько ударов, сколько раз обернется вокруг своей оси бляха на застегнутом ремне, висящем на поясе первокурсника. А после этого еще быть затянутым “по голове”. То есть ремень обвивают вокруг головы, выставляют размер, а потом этот ремень одевают на пояс, получается очень затянуто. Не редко и третий курс затягивал второкурсников, чтобы не расслаблялись.

И первый, и второй курс так же могли получить в душу от третьекурсников за “седло”. Седлом становится фуражка, если ей чуть удлинить пружину. Передний и задний край у нее загибаются к верху.

Носить “седло” было привилегией только третьего курса. Причем, за такую фуражку можно было получить в душу, исправить “седло” (то есть сделать нормальную ровную фуражку, так называемую “таблетку”) и пойти дальше, а можно было напороться на воспитательный процесс: фуражку брали и выпрямляли “седло” об стену, причем об верхнюю часть стены, которая побелена. И так как фуражка черная, ее долго потом приходилось чистить. А могли просто достать пружину и сломать, тогда фуражка превращалась в бесформенную тряпку на голове.

Сначала многие хотели домой, тосковали, некоторые даже плакали. Были и такие, кто написал рапорта об отчислении и вернулся в школу. Но большинство перетерпело и доучилось до конца. Очень трудно было вернуться из первого отпуска, пожив 2 недели с родителями дома.

Первое построение корпуса.

Наступил день, когда все кадеты корпуса приехали из отпусков. Зная, что второй курс сразу же захочет учить первокурсников жизни, третьекурсники прикалывались, они переодевались в форму первокурсников и стояли с ними возле общей лестницы, только с расстегнутым крючком или приспущенным ремнем, но обязательно так, чтобы было видно на рукаве курсовку первого курса. Ремень действовал на второкурсников, как красная тряпка на быка, еще бы, они сами целый год ходили с затянутыми ремнями, а теперь им хотелось, чтобы новый первый курс ходил так же. Очень хотелось самим почувствовать себя над кем-то и затянуть. Второкурсники нет, не подходили, подлетали к переодетым третьекурсникам и тут же получали “подачу” “в душу” или в лоб. Узнавая третий курс, они тут же разворачивались и с криком для своих: “Это третий курс!”– мчались дальше, вниз по лестнице, чтобы не “отгрести” еще.

Первое построение корпуса в полном составе.

Утром на плацу выстроились все 24 взвода, плюс офицеры кафедр, офицеры управления и оркестр.

Руководил построением заместитель начальника корпуса. Комбаты поочередно доложили ему о наличии личного состава. Он встал на трибуну и заговорил, что рад приветствовать кадетов и офицеров, что впереди предстоит новый учебный год, что выпускникам надо вести себя достойно и что нажитые материальные ценности, например, телевизор, видеомагнитофон, музыкальный центр после выпуска можно передать новому набору или отдать какому-либо из детских домов. Но не выбрасывать (как это сделал один из выпускных взводов) на плац с четвертого этажа, причем воткнув в него антенну и удлинитель, чтобы он показывал передачу, пока летит.

Вдруг он прервался, скомандовал: “Равняйсь! Смирно! Равнение на середину!” и одновременно с маршем заигравшего оркестра зашагал строевым шагом к появившемуся генералу – начальнику нашего корпуса.

Генерал принял доклад, встал на трибуну, произнес свою речь, затем отправил всех на занятия, подав команду: “В походную колонну! Повзводно! Управление корпуса прямо, остальные на право!

Равнение на право! Шагом марш!” Мы прошли строевым шагом мимо генерала и отправились на занятия. Рядом с трибуной стоял кто-то из заместителей начальника корпуса и выставлял взводам оценки за прохождение.

Первый день занятий.

Занятия напоминали мне уроки в школе, с небольшими исключениями, старший всегда докладывал преподавателю о личном составе, в учебной группе всегда был назначен дежурный, в классе царила тишина и дисциплина, говорил только преподаватель.

В каждом взводе был назначен журналист (у нас это был Антон Шурупов), он ежедневно получал журнал, носил на занятия и сдавал в учебный отдел. В журнале всегда лежала рапортичка на текущий день – это проштампованный листок, в котором преподаватель мог написать о благодарности или взыскании кому-либо из кадетов или целому взводу, если подготовка к занятию была хорошей или наоборот плохой. За взыскания, провинившиеся наказывались офицерами батареи путем лишения очередного увольнения или постановки в наряд на выходные, а за благодарности поощрялись.

И вот первый день учебы, и в одном из взводов первое замечание. Комбат объявил о построении.

Построение батареи проходило обычно на “взлётке”. “Взлётка” – это длинный коридор, на протяжении которого находились входы в кубрики (комнаты взводов). На “взлётке” вся батарея легко строилась в две шеренги.

Один из “замков” (обычно это делает кто-то из офицеров воспитателей, но в их отсутствие инициативу брал кто-то из “замкомвзводов”) скомандовал:

“Равняйсь! Смирно!” (и не громко, чтобы не услышал комбат, добавил: “Равнение на появление!”) Вообще-то он должен был сказать: “Равнение налево!” Но, видимо, решив “сострить”, подал свою версию команды. Потом подошел, доложил, что батарея построена.

Комбат встал перед строем, держа в руках тетрадь. Как выяснилось, это была тетрадь провинившегося кадета. Комбат скомандовал выйти виновнику из строя, затем объяснил, что этот нерадивый кадет принес первое замечание и зачитал записи в изъятой преподавателем тетради: “Препод – лох, лох, лох, история – фигня”. В строю раздался смех. Обратившись к кадету, он сказал, что с таким настроем тот ошибся учебным заведением. Фамилию того “артиста” я не помню, так как недолго проучился с ним вместе, его отчислили после первого семестра за неуспеваемость.