Только не|мы

Валдис поприветствовал гостей кивком. Он научился здороваться и прощаться при помощи такого нехитрого жеста. И пока это была единственная вербальная коммуникация, которую Валдис мог проявить при посторонних.

Со мной же наедине он изредка начинал читать вслух. Не по моей просьбе, а исключительно по собственному желанию. В такие моменты он глубоко уходил в себя и просто произносил вслух буквы, которые видел перед глазами. Он свободно читал на латышском, русском и немецком языках. Проверить, насколько Валдис вникает в текст, было сложно. Вероятно, он понимал далеко не всё из того, что доводилось ему прочесть. Однако не каждый девятилетний ребёнок со стандартным мышлением может похвастаться глубоким пониманием «Игры в бисер» или «Войны и мира», которые полюбил Валдис. А уж его мышление вообще не вписывалось ни в какие стандарты.

Иногда он мог запереться в комнате и не выходить по двое суток, а затем приходил, садился со мной рядом и протягивал расчёску. Мы хоть и укоротили ему немного волосы, ухаживать за ними сам он то ли не научился, то ли не хотел учиться. Я баловала себя мыслью, что Валдису просто приятны мои прикосновения во время расчёсывания. Другие прикосновения он едва ли допускал и по-прежнему начинал нервничать, если кто-то задавал ему лишние вопросы.

Валдис оделся в куртку и пошёл гулять с Тичем. Я свободно отпускала их двоих, не боясь, что они заблудятся или чего-то испугаются. У маленького белокурого мальчика и его громадного шерстяного друга было больше общего, чем у нас всех вместе взятых друг между другом. Они понимали без слов: Тич не умел лаять, а Валдис не желал разговаривать. Но сообща они бродили часами по лесу, затем ели, забившись в углу, каждый из своей посуды, а после могли улечься спать возле самой тёплой стены в доме, где проходили центральные батареи, или уходили наверх и спали в кровати Валдиса. Тич приходил и уходил, когда ему вздумается. Ни я, ни Эми не возражали против этой странной, но искренней дружбы.

Ближе к вечеру я закинула промариновавшуюся индейку в духовой шкаф.

Сначала я чуть не купила гуся, но в последний момент отдёрнула руку, вспомнив об Андрисе — это было его любимое рождественское блюдо. Но я поклялась себе, что не позволю больше скорби брать надо мной верх. Если существует мир иной, то Андрис, глядя оттуда на мою новую жизнь и мой дом, непременно бы одобрил такое решение — я это знала.

Только его проигрыватель, который я сегодня поставила под ёлку, рядом с праздничным столом, напоминал усталым и вечным звучанием сюиты номер три Баха о том, что есть в мире нечто такое, что никогда не умрёт.

И Андрис, и Роза, и мой папа, и Клаус, и все, жившие с нами и до нас, навсегда живы в бесконечных осколках, из которых соткана вся вселенная. И имя им — любовь.

— Давайте включим что-нибудь повеселее, — сказала Эми, которая в это время накрывала на стол и находилась ближе всего к музыке.

— Там в коробке есть другие пластинки! — отозвалась я из кухни. — Поставь джаз!

— О! — услышала я радостный голос Тома. — Тут есть Чарли Паркер! Можно?!

— Том, ты ещё спрашиваешь?! Конечно, включай!

Вскоре по дому разлился нестареющий хит «Summertime», который совсем не подходил к Рождеству, но зато непревзойдённо подходил к нашему общему настроению.

Краем глаза я заметила, что Том решился пригласить Эми на танец. Они неспешно кружились по комнате, а я тем временем готовила бутерброды с красной икрой и украдкой, с восторгом и стыдом, иногда облизывала пальцы.

Покинув Россию, я возлюбила все её дары с двойным благоговением и, конечно, скучала порой по московским пыльным дорогам, по суматошным лицам, тем не менее, точно зная, что моё место здесь. И, конечно, я понятия не имела, куда закинет меня судьба дальше, но в эту минуту я находилась ровно там, где мне положено быть.

В дверь постучали, и я обернулась. Валдис и Тич уже давно вернулись с прогулки и заняли своё место в углу, потому это не могли быть они, но я и так знала, кто стучится в дверь. Я ждала этого стука.

Через секунду на пороге появилась Габи. За ней — Вова с годовалой Маргошей на руках. И вслед за ними — моя мама. Все трое выросли живой стеной в прихожей, охладив жар кухни ворвавшимся через открытую дверь морозцем и принеся с собой в дом настоящий праздник.

— Сюрприз! — заорала Габриеля в полные лёгкие.

— Тише! Валдис не любит резких звуков! — с улыбкой попросила я и опрометью кинулась обнимать всех разом. — Ну, наконец-то, вы приехали!

— Да-да! Мы помним! — громким шёпотом ответил Вова, которого я тоже придушила в объятиях, стараясь действовать аккуратно, однако чувства, распиравшие меня, я едва сдерживала.

— Можно не шептать, — передразнила я, из последних сил сопротивляясь подступившим слезам. — Господи, как я рада вас всех видеть… Мамочка!..

Я бросилась к маме, которую всегда почитала ближе мне всех остальных людей в мире. Но так уж вышло, что моя взрослая жизнь надолго разлучила нас. Потому маму я обнимала с особым трепетом. А она в свою очередь с особым трепетом и нетерпением искала глазами своего первого и пока единственного внука.

— Здравствуй, моя любимая… — прошептала мама. Она, как и я, держалась на пределе, чтобы не заплакать. Потом она мягко отстранила меня и улыбнулась, заглядывая в моё лицо. — Ну?.. Где же он?

— Вон там… — я аккуратно, еле-еле заметно кивнула подбородком в сторону нашего праздничного стола.

Чуть поодаль от него Валдис и Тич самозабвенно игрались в шарик. Мама нетерпеливо покачала головой, но я заранее предупредила её, что не стоит с порога подходить к Валдису. Потому мама просто послала ему приветливую улыбку.

А тем временем Томас и Эмилия уже подскочили к дверям, чтобы поприветствовать новых знакомых и помочь им с тяжёлыми сумками.

Габи, будто всамделишний Санта Клаус, принесла подарки в громадном мешке. Мама приволокла сразу два чемодана — и свой, и Габриели. А Вовке, как настоящему мужчине, доверили самую сложную и самую ответственную работу няньки.

Они прилетели самолётом два часа назад и дальше добирались на машине — об этом я знала, потому что Габи написала мне сообщение, но я никак не могла отыскать среди новоприбывших водителя, который их, собственно, привёз.

— А вы никого не забыли случайно? — спросила я у своих гостей.

— Да нет! — откликнулась Габи, стягивая заснеженные сапоги. — Мы столько пакетов навезли, что за один раз даже все вместе не утащили. Сейчас разгрузит машину и придёт.

И в доказательство словам Габриели следующей в дом пожаловала целая куча пакетов, сумок и коробок в неисчислимом количестве. Куча еле протиснулась в двери, цепляясь за все косяки и подрагивая на ходу. А следом за этой кучей вошёл Тони, который и взвалил на себя всё, что только смог физически осилить.

Я перехватила часть его ноши и мимоходом спросила, хмурясь и одновременно дразня:

— Тебе не стыдно?

— Нет, — ответил Тони и чмокнул меня щёку.

— Можно было позвонить из аэропорта.

— Можно, — согласился он, утаскивая груду привезённых вещей ближе к кладовке, которая находилась справа от кухонного уголка.

— Илзе, отстань от него, — скомандовала Габи.

Она поцеловала меня, наконец, с легкостью и в полную силу, уже раздевшаяся, свободная от обуви и верхней одежды.

— Не могу я от него отстать, — ответила я. — Он — всё-таки мой мужчина.

— Тогда тем более отстань, — поддержал Габи Вова. — Мы всю дорогу слушали какие-то важные деловые переговоры.

— Деловые переговоры в Рождество — это кощунство, — тихо заметила моя мама.

— Ингрид, — проходя мимо нас, ввернул Тони, — я, в конце концов, стараюсь на благо семьи.

Он подмигнул и ушёл в дальний угол, чтобы поздороваться с Валдисом и потрепать по холке Тича.

Они втроём давно разработали какой-то свой, понятный только им ритуал приветствия. Обычно Тони садился рядом с двумя неразлучными друзьями, Тич поворачивал морду, кашлял один-единственный раз своей зубастой пастью, а затем утыкался носом в колени Валдиса и закрывал глаза, больше не обращая внимания на второго человека. Тони протягивал руку Валдису, тот долго и неотрывно смотрел на ладонь, а после сжимал её однократно и отпускал. Других коммуникаций с Тони у них обычно не происходило. И я догадывалась, почему.