Не плачь, Рапунцель!

Помимо посуточной оплаты за полтора месяца – увы, без всякой скидки! – хозяйка взяла с нас залог и заставила подписать договор с приложением, в котором были перечислено все имущество, вплоть до чайных ложечек.

Уже на этой стадии нам следовало насторожиться: все предметы в длинном списке сопровождались ремаркой «состояние отличное», хотя сковородка, например, из-за множественных вмятин на конфорке не стояла, а плясала, а с ветхих хлопчатобумажных полотенец снежными хлопьями осыпались катышки. Но мы не стали придираться и подмахнули договор – а куда было деваться, не оставаться же на улице дождливой осенью? Быстро отыскать в чужом городе другое жилье с подходящими параметрами не получилось бы.

С квартирой мы не промахнулись – сама по себе она была хороша, с толковой планировкой и просторными помещениями. Но ей явно не повезло с хозяевами. Люди в высшей степени экономные, если не сказать – скаредные, они и ремонт сделали самый дешевый, и мебель поставили старую, скрипучую, обшарпанную, надеюсь, хотя бы не на помойках подобранную. Ладно, решили мы, перекантуемся. За номер в отеле вдвое больше платили бы.

В квартире не оказалось никаких чистящих-моющих средств, туалетной бумаги на полтора месяца нам оставили один рулон, шампуня и геля для душа – на донышке пыльных флаконов, но все эти мелочи мы, конечно, не затруднились купить. Проблема возникла с постельным бельем – его нам выдали по одному ветхому комплекту на спальное место, пришлось особо просить хозяйку расщедриться на второй набор, а потом самостоятельно стирать пододеяльники, простыни и наволочки, благо машинка, хоть и маленькая, в квартире имелась. А разномастные просторные полотнища, развешенные на просушку по всей квартире, по-своему даже украшали сиротский интерьер…

По-настоящему серьезным неудобством стал постоянный ночной шум за стеной. Хозяйка не предупредила нас, что в соседней квартире устроен то ли бордель, то ли общежитие гастарбайтеров. Когда, устав от ночных концертов, мы пожаловались ей на неугомонных соседей, она отрезала: знать ничего не знаю, делайте что хотите.

Я лично в пятом часу утра после бессонной ночи хотела бы всех участников этого клуба по интимным интересам жестоко убить, но муж – гуманист – сумел обойтись дипломатическим визитом. Он упаковал свое мускулистое тело ростом два метра, весом сто килограммов, в черный спортивный костюм, накинул на голову капюшон, взял в руку погрызенную мышами, но еще крепкую деревянную скалку и, постукивая ею по ладони, пошел искать консенсус… Нашел, однако. Правда, дипломатический визит пришлось повторять каждые выходные, поскольку представители второй договаривающейся стороны за стеной постоянно менялись.

За шесть недель в этой чудо-квартире мы заплатили пятьдесят тысяч. А когда съезжали, стали участниками отвратительного скандала.

Хозяйка пришла вместе с мужем, и они вдвоем провели детальную инвентаризацию, проверяя, не умыкнули ли мы что-нибудь из их добра. Недостачи не обнаружили, зато нашли, что газовая плита не сверкает – надо чистить, и коврик на полу в ванной нуждается в стирке, на основании чего отказались возвращать нам залог.

Эта последняя соломинка сломала спину верблюда! Мы с Коляном психанули, что вообще-то с нами крайне нечасто бывает, а хозяйка с супругом уже пришли в настроении поскандалить. Не хочу вспоминать, как это было, но вряд ли скоро забуду, как мы орали друг на друга, сражаясь за эти несчастные пять тысяч залога…

– И три тысячи из тех пяти вы все-таки отвоевали обратно, – кивнул, выслушав меня, участковый Чайковский. – Я читал ваш подробный отзыв на Авито.

– Целых две тысячи отдали крысятам за пыльный коврик и не начищенную до блеска плиту, – снова расстроился Колян.

– Не огорчайся, им это не пошло на пользу. – Я погладила его по руке. – Ты не забыл? Их уже убили. – Тут я посмотрела на опера и заверила его: – Не мы!

– А, кстати, как их убили? – спросил Колян.

Я понадеялась, что не погрызенной мышами скалкой. В свете того, что я упомянула этот предмет как проверенный инструмент эффективной дипломатии, подозрение в наш адрес могло укрепиться.

– Им вкололи препарат, вызывающий временный паралич, и еще живыми полностью замотали в стрейч-пленку. А потом положили рядком, как два бревна, на балконе, где было открыто окно и стояла минусовая температура.

– И они замерзли, – содрогнулась я.

– Сначала задохнулись, – буднично поправил участковый и встал. – Ну, теперь, когда я точно знаю, где вас искать, ждите повестку, будем еще беседовать.

– Да, кстати! – встрепенулась я. – А как вы нас нашли? Мы же тут еще не прописаны.

– А вы в соцсетях фотографии разместили – всего жилого комплекса, своего дома, вида из вашей квартиры. – Чайковский кивнул на окно, вид за которым здорово портило пресловутое пухто, топорщащееся обломками плинтусов и досок, и впервые за время нашей беседы улыбнулся. – По фото мы вас и нашли.

– Вззз-жжж-ррру-ррру-ррру! – взвыла дрель за стеной.

Чайковский поморщился и потер челюсть, как будто у него заболел зуб.

Я хотела посоветовать ему относиться к этому, как к музыке, но не успела. Трель оборвалась, и снова стало слышно, как заливается звонок.

Еще кого-то принесло? Прямо день открытых дверей!

Интересуясь, кто это к нам пожаловал, я прошла в прихожую, распахнула дверь – и тут же отскочила от нее, пропуская внутрь гигантский тюк, за которым не было видно носильщика.

Зато его, вернее ее, было прекрасно слышно.

– А вот и я! Сюрпри-и-из! – радостно объявил знакомый голос.

Тюк мягко бухнулся на пол, и на его место в раскрытые объятия была притянута я.

– С новосельем! – Лучшая подруга звонко расцеловала меня в обе щеки, выпустила, поплыла к Коляну, облобызала и его тоже, по инерции переместилась к третьему участнику сцены «Те же и Ирка», но вовремя остановилась. – Ой, а вы кто?

– Участковый уполномоченный полиции Чайковский! – представился Валерий Петрович, осторожно пятясь.

– Опять?! – Ирка всплеснула руками и уставилась на меня. – Во что ты снова влезла? Без меня! Не могла чуть-чуть подождать!

– Вззз-жжж-ррр! – весьма своевременно взвыла дрель, избавляя меня от необходимости отвечать на этот риторический вопрос.

Часом позже мы с подругой пили чай и смотрели в окно.

Сверкающие снежинки мельтешили в конусе света уличного фонаря, как мотыльки в золотой сетке.

Ирка разнеженно жмурилась: ей, прилетевшей в снежную круговерть из южной теплыни, питерская погода казалась зимней сказкой.

Я ее восторга не разделяла. Люблю Питер, но сумерки в четыре часа пополудни – не великая прелесть. Как и рассвет в десять утра. Ужасно короткий день получается, куцый, как овечий хвост. Ничего толком не успеть!

– Пам-пам-пам, пам-пам-пам, пам-пам-пам-пам-пам, – тихо мурлыкала подруга на мотив рождественской песенки «Джангл беллз».

Я грустила. До меня наконец в полной мере дошло то, что поначалу восприняла чисто умозрительно: жестоко убиты два знакомых мне человека.

Да, наше общение не было приятным. Да, эти Смурновы не показались мне хорошими людьми. Да, я ни в коем разе не стала бы продолжать знакомство с ними, будь они живы. Но они погибли! И такой жуткой смертью, которой не заслуживают даже преступники. А эти двое – Александра и Кирилл – были всего лишь не очень честными и слишком жадными молодыми людьми.

Может, они даже не виноваты, что стали такими. Может, у них было трудное голодное детство. Или, наоборот, имелись на иждевении старенькие родственники, поэтому им так важно было отжать у благополучных постояльцев несчастные пять тысяч залога… Знать бы заранее, что так получится, я бы им эти злосчастные деньги подарила!

– О чем думаешь? – прервала мои покаянные мысль подруга.

Сама-то она явно думала о чем-то приятном, судя по ее «пам-пам-пам, пам-пам-пам, пам-пам-пам-пам-пам» на мотив рождественской песенки про звенящие колокольчики.