Страница 40 из 61
Глава 15
В эту ночь мы с Березиным спим в разных комнатах. Он что-то говорит, пытаясь удержать меня, но я не слышу. Вернее, не слушаю.
Мысль о том, чтобы лечь с ним в одну кровать, пусть даже просто так, без прикосновений, кажется мне чудовищной. Я ненавижу нашу спальню. Раньше это было место, в котором оставались только мы вдвоем, а теперь неизменно за его плечами будет маячить тень Марины, с которой интересно и волнующе. Или не Марины, а кого-то другого. Неважно. Суть в том, что прежних отношений больше нет и не будет. Получится ли создать что-то новое на прежних руинах — я не знаю.
Все чего мне сейчас хочется — это спокойствия. Погасить ядовитый костер, пылающий в сердце, вдохнуть полной грудью и не смотреть на мир, будто это самое отвратительное, что только могло со мной случиться.
Утром Березин встает первым. Я слышу, как он гремит на кухне, что-то готовит, жмурюсь и с головой забираюсь под одеяло.
Это могло быть простое утро простой семьи, а теперь словно издевка над прошлой жизнью. Все кажется ненастоящим. Даже щебетание синиц за окном и то сочится ложью. Я не хочу так воспринимать окружающую меня реальность, но пока не получается увидеть хоть что-то хорошее. Сплошное болото, затягивающее в зловонную трясину.
Я встаю, умываюсь, надеваю привычный брючный костюм и рисую себе лицо. Потом тихо выхожу в прихожую и обуваюсь. Только когда щелкаю замком, возня на кухню прекращается, и спустя миг Леша уже рядом:
— Ты куда?
— На работу.
— Так рано…
— Много дел.
— Не убегай. Я приготовил завтрак, надо поесть…
— Я не голодна, — выхожу на площадку, тихо прикрывая за собой дверь, но делаю всего пару шагов, и она снова распахивается.
— Кир, давай днем вместе пообедаем.
Я оборачиваюсь, удивленно глядя на мужа:
— Зачем?
Этот простой вопрос звучит как приговор. Я действительно не понимаю, зачем мне с ним обедать. Нет желания ни смотреть на него, ни говорить.
— Просто пообщаемся.
Останавливаюсь, подняв измученный взгляд к потолку:
— Леш, оставь меня в покое, пожалуйста. Если думаешь, что излишняя навязчивость как-то нам поможет, то зря. У тому же, тебе есть с кем общаться в обеденные перерывы. Не пропадешь. И голодным не останешься.
Эта шпилька так очевидна, что нет смысла играть в непонимание.
— Я же обещал, что ее больше не будет, — выдыхает Леша, — Я уберу ее.
— Вот когда уберешь, тогда и поговорим. А до этого не трать ни мои нервы, ни свои.
Я вызываю лифт и так больше и не обернувшись, уезжаю, хотя все это время Березин стоит в дверях.
Пусть хоть весь день торчит. Мне плевать. Я снова злюсь, поражаясь тому, как у него все просто. Вечером поругались, днем пошли вместе обедать. И все прекрасно, никаких проблем.
Спасибо, но в такие игры я больше не играю. Если он действительно на что-то надеется и хочет сохранить семью, то пусть решает проблемы. Ограждает нас от постороннего вмешательства, ставит на место это зарвавшуюся дрянь. Пусть доказывает, исправляет то, что натворил, старается, мать его!
Это теперь его проблемы, а не мои.
На работе становится легче. Там стоит такой грохот, что уши закладывает. Перфораторы, отбойные молотки, машинка для резки плитки. Все это сливается в дикий оркестр, который не позволяет сконцентрироваться на мыслях, напрочь выбивая все из головы.
В другой ситуации, я бы бежала отсюда, сверкая пятками, и пережидала бы весь этот хаос в спокойном месте. А сегодня я даже довольна. Мне неудобно киснуть и жалеть себя в их присутствии. Сто раз выхожу из кабинета, чтобы пройтись мимо рабочих, угощаю их кофе и смеюсь над плоскими анекдотами. Смешно, но эти потные, пыльные мужики в комбинезонах, с большими инструментами стали моим спасением.
В обед все затихает. Они греют в микроволновке контейнеры с едой, я перебиваюсь кофе и плюшками из соседней кондитерской. Аппетита почти нет, а потом он и вовсе пропадает, потому что приезжает курьер с огромным букетом кремовых роз.
— Вы Кира Березина? — бодро спрашивает он.
— Ну, допустим.
— Это вам! Распишитесь.
Я ставлю закорючку в бланке и забираю веник. Он такой тяжелый и колючий, что моментально вызывает отторжение. А уж когда нахожу среди бутонов открытку с подписью «любимой жене» и вовсе передергивает.
С кривым лицом прохожу мимо тактично притихших рабочих и возвращаюсь к себе в кабинет. Мне не хочется искать вазу, чтобы поставить букет, я бы лучше выбросила его, потому что каждый цветок воспринимается как свидетельство чужой лжи.
Я точно невменяемая. Но у меня нет внутреннего резерва, чтобы насильно переключить себя на положительную волну. Слишком рано и слишком больно.
От угрюмого созерцания цветов меня отвлекает деликатный стук в дверь:
— Хозяйка, — на пороге прораб, — я тут это…
Мнется, смотрит на небрежно брошенный букет. Потом прокашливается и продолжает:
— Вы же их выбросить хотите?
— Так заметно? — криво усмехаюсь и отворачиваюсь.
— Заметно. Когда женщина рада цветам — у нее глаза блестят, и улыбка появляется, как у маленькой девочки.
— Вы чего-то хотели?
— Я подумал…если они вам не нужны…Могу я их забрать?
Я не спрашиваю зачем они ему, и кого он хочет порадовать, просто передаю букет в его руки, и чувствую при этом облегчение.
Правда длится оно не долго, потому что вечером, когда рабочие выходят из кафе, навстречу им попадается Леша. Надо видеть, как вытягивается его лицо, когда он узнает этот веник. Смотрит на него, потом на меня, и в глазах такая искренняя растерянность, что мне почти смешно. Почти.
Безразлично жму плечами и ухожу в кабинет, прекрасно зная, что муж пойдет следом.
Так и есть. Слышу его шаги за спиной и морщусь. Нарыв на душе хоть и прорвался, но еще неизвестно, сколько будет болеть сама рана, затянется ли она или все-таки сожрет мои чувства полностью. Она и так уже всасывает то, что у нас осталось.
Несмотря на давление в подреберье, чувствую апатию. Будто эмоции скрутили на минимум. Не злюсь — потому что жалко натянутого спокойствия, которое кое-как удалось обрести, не ревную — мне реально насрать, пусть что хочет, то и делает. А самое странное, что даже если бы меня пытали, выкручивали руки и ноги, я бы не смогла сказать ему простое «я тебя люблю». Это раньше я легко бросалась такими словами, а теперь строго дозировано, по особым показаниям. Сейчас таких показаний нет, и не предвидится.
— Ничего себе, — присвистывает он и выглядит очень удивленным, заглядывая в развороченные ремонтом помещения, — просто руины. Я в шоке.
Нет, все-таки злюсь.
— Так ты бы чаще интересовался, как дела у твоей жены, тогда бы для тебя это не стало сюрпризом.
— Я просто…
— Ты просто был очень занят развозом левых баб вместо того, чтобы помогать мне, — ласково улыбаюсь, — ничего страшного. Я понимаю. И, как видишь, прекрасно справляюсь сама.
Он мрачнеет, его улыбка, с которой он приехал, постепенно гаснет.
Я не могу понять, он действительно думает, что стоит немного подождать, поулыбаться, и все пройдет? Само собой рассосется?
— Я просто хотел поддержать беседу, — кисло заканчивает фразу Леша.
— Увы, такая поддержка мне и даром не нужна, — я развожу руками.