Миллион миров

Одиссей с едва заметной улыбкой смотрел на кошку, вытянутое восьминогое тело которой оплетало спираль и задумчиво подрагивало в такт её эмоциям и словам. Глаза человека затуманились, лицо дрогнуло.

— Что? — спросил чуткий Фазиль. — Что такое?

— В ассамблее славы есть мемориал, посвящённый Основателям, я там была в детстве на экскурсии, правда, почти ничего не помню, — рассмеялась Миелла, которая смотрела в инфопоток своего нейра и не увидела лица Одиссея. — Вот, сейчас проверила: оказывается, в скульптурном комплексе даже стоит статуя безымянной пророчицы висай.

— Не безымянной, — хрипло произнёс Фокс. — Её звали Джанни Фло.

В зале повисла тишина. Кошка уставилась на человека, пытаясь понять сказанное. Ана открыла рот, её глаза округлились, а волосы просветлели светло-фиолетовым изумлением.

— Не знал, что ранцеллы одни из создателей врат, — хмыкнул Бульдог, который ещё не понял. — Вы кажетесь такими изнеженными. А гляди-ка.

— А я не знал, что её раса зовётся «ранцеллы», — улыбнулся Одиссей, вытирая глаза.

— Что? — напряжённо сказала Миелла, привстав на восьми лапах и выгнув спину. — Ты хочешь сказать… это моя система была там? Мой мир и расу стёрло искажение? Нас… спасли вы с Бульдогом?!

— Мы с Джанни, и с Граем, и с Гаммой, с Чернушкой, с научной группой, с гарранцами, с умпом и с тобой, — тихо ответил Одиссей. — И даже с президентом Сатори. Потому что именно он в конечном итоге отдал мне бомбу, которая аннигилировала центральный узел и разомкнула темпоральную петлю. Альтернативная реальность перестала существовать.

Он не сказал, что может быть, именно в этот момент и было выбрано и определено, какой из вариантов событий воплотился в реальность, а какой остался лишь призрачной темпоральной петлёй, замкнутой в себя.

В ангаре царила потрясённая тишина.

— Но почему Сатори это сделал? — внезапно спросил Бульдог, справляясь с эмоциями. Кажется, он хотел сбить градус шока и отвлечь всех простым и понятным вопросом, приземлённым, как его собственная натура.

— Может, потому что на самом деле он понял. Что истинное величие возможно лишь для тех, кто посвятил жизнь всеобщему благу, а не благу отдельной группы людей, — пожал плечами Одиссей.

В голове зашумело, человек задрожал от слабости, побледнел, откинувшись назад и закрыл глаза.

— Бедняга, — сочувственно сказал Грай.

— Всё, хватит! — резко прервала его Миелла. — У него больше нет сил!

Одиссей повис в своём скафандре, какое счастье, что тот держал измученное тело. У детектива и правда почти не осталось сил, ему нужно было спать и лечиться, это понимали все, даже грубый и бесчувственный Бульдог.

— Поправляйся и спи, Одиссей Фокс. Я очень рада, что с тобой встретилась. Я… как странно.

Кошку всю тряхнуло, по её гибкому телу прошла сильная, нервная дрожь.

— Моей планеты, моих родителей, меня бы не было, если бы не ваше путешествие во врата.

Она спрыгнула со спирали, метнулась к человеку и на мгновение приникла к его руке, пушистый лоб вжался в ослабевшую ладонь. Секунда, и кошка скакнула обратно, её шерсть сгладилась, а спираль поплыла к выходу.

— Будь счастлив, человек без апгрейдов, — шепнула Миелла.

— Ну, бывай, в самом деле, — смущённо кивнул Грай, глаза которого подозрительно заблестели, неловко развернулся и пошёл к выходу.

— А я побегу получать гонорар и считать наши долги, — тут же засуетился Фазиль.

— Давно пора! — сварливо заявила Бекки. — А то привели кучу народу, они тут натоптали, надышали, а нам уби… ай!

Трайбер крепко ухватил её за перекладину и молча покатил прочь.

Ана молча взяла Одиссея за руку, такая маленькая по сравнению с мужчиной в десяти скафандрах, и повела в свою комнату. Скафандр топал за Фокса, у которого не было сил.

— Раздевайся и ложись.

Ана открыла свою капсулу, которая была одновременно косметическим центром, поддерживающим медицинским блоком и идеальной маленькой спальней девушки. Одиссею было не до стеснений и не до споров. Скафандр послушно стёк под ноги, человек с трудом снял с себя одежду и лёг в мягкое ложе, которое медленно подстроилось и обхватило его сверху-донизу.

Он закрыл глаза, почти провалившись в сон, но вдруг ощутил Ану, она подошла и прижалась к его груди, уткнулась носом и щекой.

— Глупый, — прошептала девушка. — Какой же ты глупый.

— Знаю, — сказал Фокс.

— Ты нашёл «Мусорог» и выбрал место и время возвращения. Но я пятнадцать часов плакала по тебе. Почему ты не пришёл раньше?

— Раньше было невозможно, — пробормотал Фокс. — Аномалия распадалась и пространство распрямлялось эти пятнадцать часов. Я вышел в самый первый момент, который был.

— И ещё. Ты скрыл от остальных нечто важное, — отстранившись и внимательно на него глядя, сказала Ана. — Может, они догадались, а может и нет. Но я тебя знаю. Пока ты ходил по темпоральному лашдшафту аномалии, ты не мог выбраться за её пределы. А когда вошёл в двойственный сгусток энергии, тебе открылась и вся остальная вселенная. Иначе ты не сумел бы прийти на «Мусорог».

Одиссей молчал. И потому, что у него было мало сил, чтобы прерывать её, и потому что, когда Ана пыталась строить нарративное мифотворчество, она становилась особенно красива. Удивительно красива.

— Ты не мог упустить такую возможность. У тебя было сколько угодно времени там, в безвременье. Ты мог бродить тысячу лет, побывать где угодно и посмотреть что угодно.

Она смотрела на Одиссея сверкающими глазами, в которых затаилось ожидание и вызов. «Ну? Чего же ты узнал?» спрашивал её взгляд. Но в её точёном лице просвечивала мраморная античная гордость, говорящая, что она никогда и ни за что не задаст этот вопрос вслух.

У Фокса пересохли губы, ведь Ана угадала. Было бы невероятно глупо отказаться от такой уникальной возможности. И он не отказался.

— Да, — ответил Одиссей, и его рука нащупала и крепко взяла ладонь Аны. — Я пошёл в будущее и нашёл… две вещи. Я разрывался, не зная, смотреть или не смотреть. Во-первых, всё равно страшно. Откуда мне знать, сколько можно быть во вневременье и что там можно делать? Вдруг если промедлить, то упустишь момент перехода и уже не вернёшься?.. А во-вторых… Когда знаешь будущее наперёд, жизнь превращается в предопределённость и тюрьму. Я не хочу жить в самосбывающемся пророчестве, это не жизнь, лучше не знать будущего! Поэтому я прыгал, очень поспешно, чтобы найти самое главное. И отыскал. Увидел.

Ана смотрела ему в глаза неотрывно, словно пойманная в темпоральную ловушку; она вся пылала волнением, смущением и страхом.

— Что ты увидел? — наконец спросила она.

— Как мы с тобой любим друг друга на какой-то роскошной платформе, которая проходит через переливы искрящихся фейерверков и водопады звёзд.

Их обоих бросило в жар, когда он сказал это. Ана резко отвернулась, но её ладонь, наоборот, сильнее сжала его руку.

— И как ты уходишь, Ана. Поднимаешься на рейгат олимпиаров и улетаешь прочь.

Из груди девушки вырвался короткий судорожный вздох. Их глаза встретились, она смотрела неверяще.

— Нет, — с силой сказала Ана.

— Я видел будущее, — ответил Одиссей. — Оно свершится, и нам его не изменить.

— Значит, изменим! — в смятении воскликнула Ана. — И если ты не захочешь даже попытаться, я не стану с тобой… вот не стану!

Человек без апгрейдов не мог с ней спорить, у него больше не было сил. Он лишь гладил ладонь девушки, а сам вспоминал и не мог забыть третью картину. Ведь на самом деле, он увидел три момента будущего. И третий касался не Аны, а глаза сайн.

Он был позже, масштабнее, важнее и гораздо страшнее. Он был настолько серьёзным, что Одиссей пока не мог о нём говорить и даже как следует думать. Но то, что он увидел, было уже не забыть.

— Бедный, — прошептала Ана, склоняясь к Фоксу. Яблочное дыхание коснулось его лица, в нём захотелось раствориться. — Ты спас целую планету, а все опять от тебя чего-то хотят. Ведь ты герой… Всё говорило тебе, что этих гарранцев невозможно спасти, но ты нашёл способ. И по пути спас цивилизацию. Типичный Одиссей Фокс.