Страница 90 из 94
— Сродства второго выжившего не выяснили? — спросил я.
— Танцор «учуял» Воду. На маршруте отхода. И заявил, что этот водник пытался затереть следы крови, то есть, вероятнее всего, тоже серьезно ранен. А Секач клянется, что природников среди них нет.
— Что ж, бежим знакомиться с этими уродами… — холодно усмехнулся я, убрал пакетик в пространственный карман и вместе с Томилиным пошел к ядру группы. По пути чуть приотстал, «убирая» в перстень фотоаппарат, вроде как автоматически ушел под марево и сохранил координаты полянки на браслете-телепортаторе. На всякий случай…
…В том, что сродства с Природой нет ни у одного беглеца, я убедился в первые же минуты преследования, оценив плотность аурного следа. А где-то через полчаса, почувствовав, что она упала практически вдвое, остановил группу, вернулся метров на сорок назад и после недолгих поисков обнаружил характерное остаточное «пятно» от испепеления, тщательно замаскированное каким-то заклинанием Земли. Потом Долгорукая «учуяла» развеянный пепел и еле слышным шепотом озвучила очевидный вывод:
— Он что, сжег своего напарника?!
— Видимо, тот был не в состоянии передвигаться достаточно быстро. Или умирал…
— Такие упертые огневики нам, помнится, уже попадались! — с намеком сообщила она. — И если мы хотим взять его живым, то придется постараться.
Я был того же мнения, так что описал свой вариант технологии захвата, выслушал дополнения старших, чуть скорректировал исходный вариант и дал команду продолжать движение. А чуть менее, чем через полтора часа получил море удовольствия от работы с группой опытных профессионалов — китаец, попавший в нашу засаду, потерял сознание, оглох и ослеп еще до того, как сообразил, что его песенка спета. Не смог самоубиться и потом — Язва, «выстрелившая» собой в его сторону чуть ли не до того, как беглец стал заваливаться на бок, отправила тушку сначала в целительский, а затем и в медикаментозный сон, Тёма с Танцором ее качественно спеленали, а Ясень зафиксировал нижнюю челюсть специальной распоркой, тем самым, лишив пленника даже призрачных шансов откусить себе язык.
Все остальные необходимые телодвижения сделали уже без спешки — Бестия выжгла китайцу ядро, превратив Гранда в простеца, а мы с Секачом вырезали подходящие слеги, приспособили к двум велосипедам и надежно закрепили свою добычу.
Да, скорость передвижения группы заметно упала, ведь после ухода с места засады мы продолжили движение по самым кошмарным неудобьям. Но народ не стенал, ибо понимал, что для получения хоть какого-то профита от захвата «языка» нам надо доставить его до Стены…
…Я шел на поводу у паранойи весь день, весь вечер и половину ночи. В смысле, каждые час-полтора устраивал пятнадцатиминутное веселье со сменой направления движения и затиранием следов по полной программе, тем самым, все удлиняя и удлиняя путь, совмещал с этими поворотами сверхкороткие привалы, отлучки по нужде и сеансы раздачи восстановлений, а о том, что группе надо есть и пить, даже не вспоминал. Как выяснилось уже на полосе отчуждения, гнал ее в таком жестком режиме не зря: не успели мы добраться до середины «тропы», как в ее начале рванула противопехотка. Кто именно на ней подорвался мы, естественно, не разглядели, ибо сразу же ускорились до предела, а через считанные мгновения проснулось сразу несколько бастионов, и вокруг места взрыва воцарился рукотворный ад.
От него до нас было метров триста пятьдесят, но бежать вперед, рискуя впороться в какой-нибудь «подарок» саперов-погранцов или поймать спиной осколок-другой нам, конечно же, резко расхотелось, и мы попадали даже не в низину, а в крошечную неровность рельефа. Пока народ «отдыхал», я набрал Тверитинова. А когда тот отозвался, изложил свои потребности:
— Виталий Михайлович, доброй ночи! В веселье на полосе отчуждения, которое вас разбудило, косвенно виноваты мы: нам на хвост упали корхи и с разгона забежали на «тропу». Мы успели пройти чуть больше половины, то есть, не под огнем, но нуждаемся в помощи вот какого рода: после того, как наши закончат перекапывать опушку, подгоните, пожалуйста, к лестнице под «Удочкой» «Зубр» с водилой из старичков, умеющего молчать, и освободите стену от всего личного состава — у нас спецгруз, и свидетели его появления на территории форта однозначно не нужны.
Ротмистр пообещал, что БТР будет у лестницы максимум через семь-восемь минут, и отключился, а я посмотрел на экран коммуникатора и решил позвонить Русанову еще раз. Чтобы поинтересоваться, как у него дела.
Пилот, которого я предупредил о нашем скором выходе из Зоны сразу после того, как комм поймал сеть, принял вызов буквально через мгновение и затараторил:
— Разрешение на взлет здесь и посадку в Савватеевке уже получили. В данный момент заруливаем на ВПП!
— Отлично! — удовлетворенно выдохнул я и на всякий случай сообщил ему о творящемся тут бардаке: — Кстати, если заметите вспышки — особо не напрягайтесь: это артиллерия кошмарит корхов, сдуру сунувшихся на полосу отчуждения. А им стрелять нечем. Тем более по аэродрому.
— Преследовали вас? — встревоженно спросил он.
— Угу. Но недостаточно энергично… — ответил я, заметил, что канонада начинает затихать, оборвал разговор с Валерием Макаровичем и обратился к своим: — Нас ждут. И это, определенно, радует. Кстати, как там наш клиент?
— Томится в собственном соку… — раздраженно буркнул Тёма. — Не упакуй мы его тушку в мешок для трупов, на запах мочи сбежалось бы все окрестное зверье.
— Может, помоем? — спросила Долгорукая. — К примеру, в морге или на мойке для техники. А потом засунем в чистый мешок, ибо возить воняющие тушки в нашем самолете как-то не хочется…
Идея с мойкой для техники мне понравилось, так что китайца помыли именно на ней. Из шланга, струей водой, бьющей под приличным давлением, но добросовестно. Там же и высушили. А после того, как затолкали в новую «подарочную упаковку», отвезли на аэродром и, последовав совету Виталия Михайловича, загрузили в багажный отсек, согласившись, что перелет до Читы «язык» как-нибудь переживет. Потом попрощались с Тверитиновым и механиком-водителем, поднялись на борт «Стрибога» и разделились: мужики ушли в салон-гостиную, женщины — в спальню, принимать душ и все такое, а я отправился в кабину пилотов. Выяснив, что все необходимые разрешения уже получены, дал команду взлетать и заглянул в закуток стюардессы. Там попросил Олю организовать нам трапезу поплотнее и сразу же сделал заказ, а потом сдвинул в сторону дверь в салон-гостиную и услышал завершающую часть монолога Тёмы:
— …кто им мешал не вылезать из рейдов?
— О чем речь? — спросил я.
Ясень, расположившийся на диване, поскреб ногтями чешуйки на щеке и пожал по по-человечески широкими плечами:
— Секач веселится. По его мнению, если наши «домоседы» увидят этот самолет и узнают, что он принадлежит тебе, передохнут от зависти. Кстати, ты в курсе, что они на тебя уже смертельно обижены?
Я прошел к ближайшему свободному креслу, сел, положил руки на подлокотники и отрицательно помотал головой:
— Неа. А за что?
Николай Петрович презрительно усмехнулся:
— Причин достаточно. Во-первых, ты обговорил с Императором условия возвращения общины в Большой Мир, не посоветовавшись с экспертами по всему и вся. Во-вторых, не продавил ни одного высшего ордена России для выдающихся государственных и общественных деятелей, хотя у нас таких, оказывается, полно. В-третьих, не поделился накоплениями с личностями, подарившими тебе возможность выжить, вырасти и научиться воевать с корхами на равных. В-четвертых, скрывал Императрицу от тех же личностей, тем самым, лишив их возможности завоевать ее уважение и сделать карьеру при дворе Долгоруких. В-пятых, заставил общину дать никому не нужную клятву, то есть, оскорбил недоверием всех засечников. В-шестых, намеренно принес слишком мало аэростатов, дабы народ, измучившийся от жизни под невыносимым давлением магофона иного мира, перегрызся за право улететь в Большой Мир в первой партии. И, в-седьмых, наверняка поучаствуешь в торжественном награждении, причем вместе со своими женщинами, хотя в списке, утвержденном Советом, вас нет.