Страница 5 из 6
– Конец, – отозвался Амато чуть громче и затряс головой, не отнимая рук от лица. – Конец, это конец, конец, конец!
– Что ты такое говоришь? – Марселла, превозмогая боль, положила пострадавшую руку поверх рук брата. – Посмотри на меня, Амато. В чем дело?
– Грендель… – Амато наконец оторвал от лица руки. Из его носа и глаз с абсолютно алыми белками ручьями текла кровь. – Грендель уже близко… он чует кровь… он разорвет меня… прости, Ма… а-а-а…
Все его тело конвульсивно задергалось, а рот открылся, казалось, шире, чем позволяло строение челюсти. С ужасом в широко раскрытых глазах Марселла беспомощно наблюдала, как изо рта ее любимого брата показались черные узловатые пальцы и потянули в стороны, разрывая…
Что-то невообразимо чудовищное вылуплялось из Амато, как насекомое из куколки, и она ничего не могла с этим сделать. В тишине, нарушаемой лишь кошмарным хрустом, факел упал на землю и погас.
И все поглотила тьма.
***
По лицу Франчески текли слезы и дождевая вода. Неожиданно холодный ветер словно пытался сорвать с нее короткое желтое платье.
«Вот так все и закончится», – погребальным колоколом звучало в ее голове.
Часом ранее она пришла в себя, лежа на полу, чуть в стороне от своего мольберта. Охнув от боли во всем теле после сна на твердой поверхности, она с трудом поднялась на колени. Взгляд ее первым делом обратился к картине. Предчувствие ее не обманывало – это был настоящий шедевр.
Перекошенное от исступленного ужаса лицо Марселлы в центре, совершенно как живое. Она закрывается рукой, но ноги ее будто приросли к земле. Ее лицо, одежда, земля вокруг – все забрызгано алеющей в почти угасшем свете факела кровью. Над ней нависает черная тень, отбрасываемая чем-то за кадром, со стороны наблюдателя. Огромный угловатый силуэт, напоминающий человеческий, и тем еще более ужасный. Не может быть никаких сомнений – спустя мгновение после изображенного момента Марселлу ждет поистине страшная смерть.
Франческа прикрыла открывшийся рот рукой. На ее глазах выступили слезы.
Откуда это в ней? Что заставило ее поступить таким образом со своими персонажами – своими единственными детьми?
Нет, эта картина никогда не должна была появляться. Она не имеет права на существование.
Франческа поднялась на слабые, дрожащие ноги. Тюбик с черной краской – заметно похудел за последние дни, но еще немного осталось. Художница выдавила длинную черту над фигурой Марселлы и в несколько движений ладонью закрасила композицию до полной неузнаваемости. И в этот момент в дверном замке с сухим металлическим щелчком провернулся ключ.
«Мое терпение вышло, Франческа, – бросил с порога синьор Виргилио. – Лучше бы твоей картине быть уже готовой к продаже».
Художница перевела на него беспомощный взгляд заплаканных глаз и поднесла к лицу вымазанную в черном руку, не в силах произнести ни слова. Виргилио нахмурился и решительно подошел к мольберту.
«Ты собралась платить мне за комнату этим? – ядовито процедил он, скрестив мускулистые руки на груди. – Какая дурная шутка. Поправь, если я ошибаюсь: у тебя нет денег, нет картины и нет ни одного довода, почему я должен терпеть тебя дальше. Убирайся с глаз моих, Франческа. Может быть, попрошайка из тебя выйдет лучше, чем художница».
Все кончено. У нее больше нет имаджинериума. Создательнице негде больше творить. Да что там – ей негде даже переночевать.
«Может быть, попроситься к Джорджии?» – всплыла робкая мысль.
Франческа тряхнула головой, отметая ее. Нет, какова бы ни была природа мрака, что поселился в ее душе, ей нельзя больше писать картины. Рисовать одни натюрморты и пейзажи? Слишком тоскливо. Собирать яблоки? Побираться на улице? Унизительно и тяжело.
Маленький итальянский городок далеко внизу под ее ногами, должно быть, постепенно просыпался. Ей нет в нем места. Да и никогда, наверное, не было. Отсюда, с самой высокой в округе скалы, он казался безликим, холодным, равнодушным. Франческа со всей возможной остротой ощущала, что ей в этом мире больше ничего не осталось. Только сделать последний вдох и крохотный шаг вперед.
Неожиданно холодный ветер отчаянно выл ей в правое ухо свою горькую песню. Дождь смыл последние слезы с ее лица. Больше плакать не получалось. Франческа закрыла глаза.
Вдох…
***
Кап.
Дешевая шариковая ручка выпала из Сашиной левой руки. Девушка устало вздохнула и по очереди протерла слипающиеся глаза. Ее сознание неохотно возвращалось из придуманного мира в реальный.
Кресло-каталка. Сломанная спина. Единственная рабочая рука. Сырой чердак с протекающим потолком. Слово, звучащее в ее любимой песне: ее имаджинериум. Ее тюрьма. Ее чистилище. Она бы отдала что угодно, чтобы не возвращаться в такой мир вовсе, только вот у нее практически ничего и не было.
Кап.
«Дура, – со злостью подумала она про саму себя. – Конченая дура. Ты опять это сделала. Опять».
Сколько бы она ни пыталась написать добрую, светлую историю, каждый раз это заканчивалось одинаково.
«Зачем ты взялась писать про Италию? Ты ведь понятия не имеешь, что там и как, не говоря уж о сказочной части истории».
– Мне… мне хотелось побывать там… – тихо ответила она самой себе вслух. – Побывать хотя бы так.
Кап.
«Неужели ты сама не видишь, как глупы твои сюжеты? Как нелогичны персонажи, как притянуты за уши повороты? Зачем ты вообще пытаешься, если это все, на что ты способна?»
– Я хочу иметь возможность сбежать отсюда… хотя бы мысленно… и очень страшно было бы умереть, ничего после себя не оставив…
Кап.
Та злополучная авария четко разделила ее жизнь на «до» и «после». До нее Саша не задумывалась о том, что оставит после себя. Вообще не задумывалась о том, что когда-нибудь умрет. Только побывав на грани смерти, она осознала, как ценны эти стремительно убегающие минуты, как многое надо успеть до их истечения. Но что делать, если не хватает ни таланта, ни времени на приобретение опыта?
Кап.
Когда-то в этом доме все было по-другому. Саша жила в соседней комнате от родительской и не забивала себе голову творческими потугами. Долгие прогулки с подругами, вечерний чай с мелиссой, яблочный пирог каждые выходные, беззлобно раздражающие своей грубостью мальчишки…
Кто бы мог подумать, что она всего этого лишится. Кто бы мог подумать, что по каждой маленькой детали той картины она будет до боли скучать.
Кап.
Саша заерзала в своем кресле-каталке. Ей хотелось в туалет, а утка уже была наполнена. Надо было звать кого-то из родителей – отвратительный, унизительный ритуал. Но если она этого не сделает, придется просить их ее помыть, что еще хуже.
Она не считала своих родителей плохими людьми. Нет, она прекрасно понимала их мотив закрыть ее от мира на чердаке. Все же они заводили себе ребенка, а не сломанную пятидесятикилограммовую куклу. Она не может ходить, обслуживать себя и тем более никогда не подарит им внуков. Убрать ее с глаз подальше и свести контакты к необходимому минимуму – логичная и понятная реакция. Возможно, она сама на их месте поступила бы так же.
Кап.
Одна за другой капли льющего снаружи дождя падали в подставленное под место протечки ведро. Оно тоже скоро заполнится. Видимо, родителей все же придется позвать…
Саша зашлась в приступе надсадного, глухого кашля. Сколько ей осталось? Месяц? Неделя? А она ведь так и не смогла написать ничего, что ей хотелось бы сохранить.
«Бездарная калека. Лучше бы ты тогда умерла».
Пальцы ее левой руки снова сомкнулись на ручке. Они уже давно болели от напряжения и долгой работы, но Саша старалась этого не замечать. Несколько резких линий перечеркнули только что написанный текст. Она должна была пытаться дальше. Ей это было совершенно необходимо.
Кап.
Старенькая настольная лампа устало мигнула.
«Как-то раз в одном далеком-далеком королевстве…» – медленно и неровно вывела на бумаге Саша – у нее плохо получалось писать левой рукой.
«Я не подведу вас, – мысленно пообещала она своим будущим творениям, смутно ощущая, что исполнить это обещание не сможет. – Однажды я сделаю все как надо».