Окончательное Предложение (ЛП)

Я качаю головой.

— Это несправедливо по отношению к Ками.

— Действительно? Или это несправедливо по отношению к тебе?

Я втягиваю воздух.

— Что это должно означать?

— Очевидно, ты боишься, что Ками может больше не захотеть тебя, если я вернусь. — Я сдерживаю горький смех.

— Я не боюсь тебя. Ничто из того, что ты можешь сделать или сказать, не изменит того факта, что я ее мать, — Анто убедилась в этом в тот день, когда она отказалась от своих родительских прав и сделала меня матерью недоношенного ребенка, который был спасен от неонатального абстинентного синдрома 11из-за преждевременных родов.

— Ты бы даже не была бы ее матерью, если бы не я, так как насчет того, чтобы проявить немного благодарности?

Резкий комментарий Анто не должен шокировать, но сильное разочарование, которое настигает меня, шокирует. Я думала, что привыкла к такому обращению. Тем не менее, несмотря на все ободряющие речи, которые я говорила себе на протяжении многих лет, слова моей сестры по-прежнему способны прорезать меня быстрее, чем любое лезвие.

Люди, которых мы любим больше всего, всегда причиняют нам самую сильную боль.

Мне трудно смириться с тем, что эта версия Анто — тот самый человек, который вытирал мои слезы всякий раз, когда я плакала, и обнимал меня во время грозы, потому что я ее боялась. Сестра, с которой я выросла, никогда бы так со мной не заговорила, что может означать только одно.

Она не трезвая. У нее ломка.

Боль, расцветающая в моем сердце, подталкивает меня закончить этот разговор, пока не стало еще хуже.

— Я должна вернуться к работе. Мне жаль, что я не могу тебе помочь.

— Боже, я и забыла, какой бессердечной сукой ты можешь быть. Неудивительно, что мужчины всегда убегают от тебя, — ее слова пронзают меня силой ракеты, разрывая последние остатки моей сдержанности.

— Пока, Анто, — я заканчиваю разговор и прячу телефон в нижний ящик стола. Мои глаза щиплют, и я делаю все, что в моих силах, чтобы сдержать слезы. Быстрое моргание. Не помогает. Обмахиваю глаза руками, а затем запрокидываю голову, чтобы они не упали.

Несмотря на все мои попытки, одна-единственная предательская слезинка вырывается. Я смахиваю ее пальцами со злостью.

Ты больше не прольешь по ней ни слезы.

Повторение этой фразы, кажется, успокаивает меня. Я делаю несколько глубоких вдохов, немного уменьшая давление на грудь.

Ты сделала правильный выбор.

Тем не менее, сколько бы раз я ни говорила себе, никогда не чувствую, что он правильный. И это то, что причиняет мне боль больше всего.

В такие отстойные дни, как сегодня, когда Ками засыпает, я отдыхаю на пристани в одиночестве. С самого детства я находила что-то успокаивающее в том, чтобы лежать на досках и слушать, как вода плещется о деревянные столбы.

Одна из досок под моими сандалиями скрипит, и большая тень размером с черного медведя движется в конце причала, вселяя в меня страх. Я спотыкаюсь, и носок моего ботинка зацепляется за наполовину торчащий гвоздь.

Я тяжело падаю. Радионяня вылетает у меня из рук и падает в воду. Ладони врезаются в дерево, спасая меня от падения, хотя инерция от приземления толкает их вперед. Пронзительное ощущение заноз, прорезающих кожу, вызывает слезы на глазах.

— Ой, — как раз тогда, когда ты думала, что не может стать хуже.

— Дерьмо! Ты в порядке? — Кэл срывается со своего места, и я внутренне стону.

— Какого черта ты здесь делаешь? — я остаюсь в том же положении, слишком напугана, чтобы проверить повреждения на ладонях. К счастью, леггинсы, которые я выбрала, защитили мои колени от подобной участи, хотя они и болят от удара.

Старые доски скрипят под его тяжелыми шагами. Он останавливается передо мной, и я смотрю на него снизу вверх, стоя на четвереньках.

Что ж, из всех ситуаций, в которые можно попасть, эта может быть худшей.

Румянец на моих щеках скрыт ограниченным освещением.

— Ты собираешься вставать или…? — юмор просачивается в его голос. Тени цепляются за острые края его челюсти, привлекая к ним мой взгляд.

— Я думаю, что мне и здесь хорошо. Не стесняйся возвращаться в гостевой дом после того, как у меня случился сердечный приступ.

Его хриплый смешок заставляет мой желудок трепетать.

Ты безнадежна, Алана. Абсолютно безнадежна.

— Прости, что напугал тебя.

— Я думала ты медведь, — шиплю я сквозь стиснутые зубы, садясь на пятки. Не знаю, сколько заноз у меня в ладонях, но кажется, что сотни.

— Что у тебя с руками?

Проклятый Кэл и его способность замечать во мне все.

— Ничего. Всего пара заноз.

— Пара? — он хватает мою руку и переворачивает ее ладонью вверх.

Я хватаю ее обратно.

— Остановись!

— Я просто пытаюсь оценить ущерб.

Я могу либо быть упрямой, либо позволить ему помочь мне только потому, что у меня нет шансов вытащить их без чьей-либо помощи.

— Отлично, — я протягиваю ему руку, чтобы он посмотрел.

Он достает телефон и включает фонарик.

— Хм.

Он деликатно проводит по мягкой коже моей ладони, вызывая волну мурашек по рукам. По меньшей мере десять деревяшек торчат из моей кожи под разными углами.

Он случайно задевает занозу, и я втягиваю воздух.

— Извини. Что говорила твоя мама? Sana, sana, colita de rana?

— Si no sanas hoy, sanaras mañana — Если не поправишься сегодня, то поправишься завтра, — заканчиваю я за него с легкой улыбкой.

Моя мама всегда заставляла любую травму болеть в десять раз меньше одной маленькой песней. Кэл помнит…

От этого в моей груди становится тепло.

Он поднимает взгляд от моей руки.

— У тебя внутри есть пинцет и игла?

Мне вообще не нравится, как это звучит.

— Не-а.

Он усмехается, когда его рука тянется, чтобы провести по моему сморщенному носу, резко выдыхая.

— Лгунья, — шепчет он достаточно близко, чтобы я могла почувствовать запах его лосьона после бритья. Его близость запускает каждую мою клетку в гипердвигатель, заставляя меня чувствовать, будто мое тело подключено к электрической розетке.

Он качает головой и отстраняется.

— Давай вытащим занозы, пока ты не струсила и не заразилась инфекцией.

Я скрещиваю руки и поднимаю подбородок.

— Я не трусиха.

— Однажды ты плакала из-за пореза бумагой.

Кончики моих ушей горят.

— Честно говоря, это был действительно глубокий порез.

— Ты права. Это было почти смертельно, если мне не изменяет память. Я почти уверен, что, если бы не пластырь Хеллоу Китти, ты могла бы и не выжить.

Я толкаю его, хотя внизу живота становится тепло, когда он вспоминает мельчайшие детали, например, какой был пластырь.

— Это считается за банку ругательств? — его широкая улыбка заставляет мое сердце биться чаще в груди.

— Придурок, — бормочу я себе под нос, обходя Кэла и заходя в дом.

— Я буду ждать на кухне, — он исчезает за углом, оставляя меня искать аптечку. В ванной я нахожу все, что мне нужно. Моя мама вытащила из моих рук достаточно заноз, чтобы я знала, что делать.

Я возвращаюсь на кухню и обнаруживаю, что Кэл сидит на островке, совершенно не подозревая о моем присутствии, и смотрит видео на YouTube, в котором рассказывается, как максимально безболезненно удалять занозы. Он делает паузу и дважды воспроизводит определенную часть, прежде чем продолжить с удовлетворенным кивком.

Моя грудь сжимается от напряженного сосредоточенного взгляда на его лице. Вот почему я хочу создать дистанцию между нами. Потому что мелочи, которые делает Кэл — вещи, которые большинство людей могут даже не замечать или не заботиться о них, каждый раз задевают меня.

Трезвый Кэл — это мечта. Он остроумен, обаятелен, и перед ним практически невозможно устоять. Но пьяная версия— угнетает, злит, и ее чрезвычайно трудно любить.