Страница 8 из 13
– И кто же я? – удивился киднеппер.
– Вы… Вы Семён Валентинович.
– Ах вот, значит как! – хохотнул Вельзевул.
– Да! Я даже несмотря на программу для изменения голоса вас узнала, – врала пошедшая ва-банк Катя.
– Да ты у нас Шерлок Холмс! – Вельзевул едва сдерживал смех. – Это ты сама решила, или тебя надоумил кто?
– Сама, – снова соврала Катя.
– Ну, допустим, так оно и есть. Я Семён Валентинович. И что тебе с этого? Вот сдашь меня ты ментам, или ещё мордоворотам каким, и что потом будет? Они ничего не докажут, а Лене твоей тогда верный конец. Думаешь, я её рядом с собой в своём доме держу? Ох ты и дурочка!
Катя закусила губу. Действительно дурочка.
– Задание получено? – бодро спросил Вельзевул.
– Да, – выдавила из себя Катерина.
– Игра началась.
Он отключился.
Катя, выбивающими чечётку пальцами набрала Вальтера.
– Он звонил мне! Он только что звонил!
– Катюш, успокойся. Расскажи всё подробно.
Когда она закончила свой сбивчивый рассказ, Вальтер спросил: «Палатка и спальник у тебя есть?»
– Откуда? Я терпеть не могу в походы ходить.
– Ладно. Я обо всём позабочусь, – заверил Вальтер. – Завтра в десять я у тебя.
– Спасибо!
– Не стоит.
– Вальтер, – Катя потупилась, – я тут глупость сделала…
Она поведала о своей попытке взять Вельзевула на пушку.
– Да. Зря ты это сделала, – согласился Кононов. – Могла его напугать, и тогда чёрт знает, что ждать от него.
– Знаешь, я не заметила, чтобы он напугался…
– Всё равно, не делай больше так. Если что надумаешь, сначала со мной посоветуйся.
– Угу.
– Кстати, у меня новости по твоему Воронцову. Не в Питере он. На Мальдивах с семьёй отдыхает.
– Значит, не он это! – выдохнула Катерина.
– Не спеши, – остановил её Вальтер. – Почему ты думаешь, что он делает дело самостоятельно? Воронцов – дядька небедный. Есть возможность нанять исполнителей.
– Так как же мы его тогда?.. – забеспокоилась Катя, – ведь мы ничего не докажем. А если попытаемся, Ленке конец!
– Не бойся. Мы его так за жабры возьмём, что он сам всё на свете расскажет, и Ленку твою на тарелочке с золотой каёмкой вернёт, целую и невредимую. И ещё в ногах у тебя валяться станет, прощение вымаливать.
Катя облегчённо вздохнула.
– Только заняться им можно будет, когда эта мразь в Питер вернётся. А пока, делаем всё, что он говорит.
4
Из блога Katrin Soprano.
Я не люблю дикий отдых. Не понимаю людей, щебечущих о романтике, о песнях под гитару у костра, о близости с матерью нашей природой и прочей белиберде. Я вижу в этом только беспрерывно атакующих тебя комаров и назойливых мух, не первой свежести бутерброды сомнительного вкуса, заляпанные грязью кроссовки, обломанные ногти и цыпки на руках. А как вам удовольствие ходить до ветру, пытаясь спрятаться, сидя на корточках, за ближайшим жиденьким кустиком? Как вам перспектива вымокнуть до нитки под мерзким холодным дождём и дрожать, как осиновый лист, кляня всё на свете? А после битый час месить поносную грязь, утопая в оной по щиколотку? По мне всё это глупо. Но самое главное – унизительно. Я за отдых all inclusive, за комфорт, за хороший отель с джакузи, видом на горы и утренней чашечкой кофе (желательно в постель))). Вы меня осуждаете? Считаете меня снобом?
Берусь доказать, что это не так. К чему десятки тысяч лет стремился человек? Куда вела его тропа развития? К комфорту. Желание комфорта заставляет нас изобретать, думать, работать. Что есть цивилизация? Комфорт! Так для чего я должна возвращаться назад, в дремучее неандертальское и обезьянье прошлое, когда наши далёкие предки топтали грязь своими мохнатыми лапами?
Я ненавижу грязь. Меня убивает пятнышко на платье или джинсах. Когда в дождливую погоду мои туфельки оказываются забрызганными, я чувствую себя свиньёй в навозе, опарышом на дне помойной ямы, опустившейся бомжихой. Мне хочется провалиться сквозь землю, содрать с себя эти чёртовы туфельки вместе с кожей. Поэтому я не люблю сырую осень, и ещё больше слякотную весну. Я органически не перевариваю автобусы и метро, трамваи и электрички, забитые человеческими телами в неопрятных одеждах, источающих тяжёлое амбре прокисшего пота. Фу!
Возможно, кто-то и вас скажет: «Да она нездорова!» Пусть так. Но я не хочу излечиваться от своей болезни. Грязь – это унизительно.
Вальтер, проявив немецкую точность, явился ровно в десять утра. Явился не с пустыми руками. В них он держал рюкзачок – красно-голубой, новенький, с ещё не оторванным ярлыком. Другой, гораздо больше, громоздился у него за спиной.
«Держи! – он протянул подарок Кате. – Твой спальник уже внутри».
После он объявил, что все продукты закуплены и сложены в его рюкзак, поэтому Кате остаётся только собрать свои вещи – запасные куртку, штаны с начёсом, свитер, носки. Понимающе улыбнулся, когда увидел, что добрую половину Катиного рюкзачка заняла косметичка. Помог водрузить её ношу на плечи и подмигнул: «В путь! Где тут у вас метро?»
Выдержав пытку двумя электричками, Катя в сопровождении своего верного спутника ступила на подаренную Ленинградской области благородными финнами экотропу вдоль речки Буславка. В погожий воскресный денёк на тропе было тесно. Весёлая ватага подростков в кричаще-пёстрых, обтягивающих их субтильные телеса спортивных костюмах, хором голосила песни старины Цоя, и никого не стесняясь, хлебала из банок Клинское пиво. Парочка пенсионеров, бабулька с дедулькой, взявшись за руки, сосредоточенно, как на параде, вышагивали вперёд к ведомой только им цели. Стайка парней негроидной расы, смеясь, пританцовывая и гогоча на непонятном наречии, перемещалась следом за стариканами. Но больше всего здесь было счастливых на вид семеек, в сопровождении суетливой и надоедливой ребятни. Когда из-за кустов выскочило три карапуза, чумазых, как черти, у Кати невольно вырвалось: «Вот, бандерлоги!»
– Что-что? – переспросил Вальтер.
– Ничего, – ответила Катя.
Она чувствовала себя чужой на этом празднике жизни. Более того, всё происходящее продолжало казаться самым идиотским на свете сном. Похищение Ленки, неведомый Вельзевул (его образ для Кати так и оставался туманным и тёмным, никак не желая вязаться с образом респектабельного Воронцова), какая-то полоумная игра, какие-то квесты, задания, штольня…
Так хотелось верить, что из-за следующего изгиба тропы выйдет Пельш в сопровождении съёмочной группы, и скажет, расплываясь в белозубой улыбке: «Здравствуйте, Катя! Это РО-ЗЫ-ГРЫШЬ!!!»
Они прошли километра два или три, когда из-за очередного изгиба тропы показался не топовый телеведущий, а сосна со знакомым треугольником на блестящем стволе.
«Вот это место!» – воскликнула Катя, направив указательный палец на знак.
Узкая тропинка, петляя меж корабельных сосен, убегала всё глубже в лес. Людской гомон остался далеко за спиной. Здесь путников окружали другие звуки. Чирикание неизвестных пичуг, барабанная дробь дятлов, тоскливое кукушкино ку-ку, чьё-то похрюкивание в зарослях можжевельника…
– Слышишь? Кто это? Кабан? – Катя испуганно схватила Вальтера за руку.
– Кабаны здесь, конечно, имеются, – спокойно отвечал тот, – но они осторожные. Просто так фиг к человеку подойдут.
– Тогда медведь? – Катя не выпускала Вальтеровой руки.
– Ну, если карликовый, – Кононов улыбнулся.
– Тогда кто?
– В худшем случае хорёк, – Вальтер не переставал улыбаться.
– А в лучшем? – Катя отпустила его руку.
– А в лучшем, твой маньяк! – Кононов расхохотался.
Шутка Катю взбесила. Ей и без того этот самый маньяк мерещился чуть ли не за каждым кустом. Такой вот, в длинном, заношенном сером плаще и шляпе, сильно смахивающий на Фреди Крюгера, а не на Семёна Валентиновича.
– Да пошёл ты! – выругалась она.
– Не злись. Я просто обстановку разрядить хотел, – и Вальтер улыбнулся столь мило, что Катина злость тут же растворилась, как сахар в стакане.