Красные ворота

— Ловкий, гад, — промычал тот, кто постарше.

— Что же вы в милицию сразу? Сами накостылять не смогли?

— Да мы ему дали, — сказал молодой. — Но участковый как раз появился, давайте, говорит, его в отделение. Еле скрутили черта.

— Так он разведчик бывший, — сказал Володька.

Оно и видно. Приемчики применял.

— Ребята, — начал Володька, — засудят же парня. Давайте придумаем что. Ну, подрались по пьянке, а кто виноват, кто начал, не помним. После суда выпьем как следует, освежим голову.

— В самый бы раз, — вздохнул один.

— Конечно, все пьяные были, но он первый задрался. Ко мне прицепился…

— Чего там счеты сводить, — положил Володька руку на плечо пострадавшего. — Разопьем мировую, и все дела. Ну как?

Но ответить тот не успел, вышла секретарша и:

— Встать, суд идет.

Все поднялись, потом сели, когда судья, приятная молодая женщина, с заседателями за дубовым столом устроилась. Ну и началась процедура…

— Подсудимый Селюков, расскажите, что произошло вчера вечером в пивной.

Гошка поднялся, сделал невинное лицо и честные-пречестные глаза.

— Ничего не помню, граждане судьи. Ей-богу! Помню, как в пивную зашел, а дальше ничего.

— Сильно пьяные были?

— Нет. В том-то и дело. Всего сто пятьдесят перед этим выпил. А в пивной как затмение нашло. Утром в отделении проснулся, говорят, в суд собирайся, а я, хоть убей, ничего не понимаю.

— На фронте были?

— А как же! Всю войну в разведке! Награжден орденами и медалями. Жена принесла мою орденскую книжку. Покажи, Надя.

Надюха подошла к судейскому столу, выложила.

Судья рассмотрела, передала заседателям.

— Что же произошло? Вы так хорошо воевали, столько наград и… хулиганство? — спросила судья, поправив красивые рыжие волосы.

— Так говорил я, не помню ничего, — развел руками Гошка.

— У вас были ранения, контузии? — голос судьи был мягок и доброжелателен.

— И не упомню сколько! — воскликнул Гошка. — Вот тут мой бывший командир сидит, скажет… И контузия сильная была, без памяти несколько ден валялся.

Володька встал, хотел было выступить, но судья сделала ему знак рукой, чтоб сел, и стала шепотом о чем-то совещаться с заседателями. Володька почти успокоился. Понравилась ему судья, ее спокойный голос, и не верилось, что такая приятная особа засудит Гошку. Пошептавшись с заседателями, судья поднялась, поднялись и все.

— Суд принял решение направить обвиняемого Селюкова на судебно-медицинскую экспертизу. Из-под стражи освободить. Взять подписку о невыезде. Получите направление, Селюков.

Сияющий Гошка подошел к судейскому столу, взял направление. Из суда вышли все вместе. И «пострадавшие» тоже.

— Что же вы, лярвы, в милицию меня? — не зло, а скорее добродушно спросил их Гошка. — Да ладно, айда в шалман — угощаю, а там поговорим.

В пивной на Сретенке пробыли недолго. Гошка поставил «пострадавшим» по стопке и по пиву, уговорил их не показывать насчет того, что матерился. Тогда, разъяснил он им, будет просто драка, а ежели мат, то хулиганство, статья семьдесят четвертая, год лишения верняком и прощай, Москва. Ребята, опохмелившись, подобрели и обещали насчет матюжка свои показания изменить, которые в милиции давали, пьяные были тоже, не помним, дескать, Что подписывали… Расстались друзьями…

— А начальничек-то, майор, мировой мужик. Про финочку ни-ни. Жаль, не отдаст, конечно, но черт с ней, — сказал Гоша при выходе из пивной.

— Это, наверное, мой разговор подействовал, — заметил Володька.

— А ты говорил с ним? — спросил Гошка. — Ну, спасибо, — растрогался он, похлопав Володьку по спине. — Невменяемым меня не признают. Но ничего, с этими ребятами выпью еще перед судом, и будет порядок. А ты, Надюха, скисла. Не из таких переделок выходил Гоша, — самодовольно закончил он.

~~~

— Опять в командировке? — спросил Володька Тальянцева, столкнувшись с ним на улице.

— Да… — рассеянно ответил он, чем-то, видно, озабоченный. — Вызвали. Неприятности у меня, понимаешь… Выпить хочешь? — спросил вдруг.

— Да нет.

— Проводи меня тогда. Поговорим.

— Пошли, — согласился Володька.

— Комбриг у меня новый… Ну а новая метла, сам понимаешь… Не поладили с ним, короче. Да история еще у меня… Помнишь, я говорил, что жену демобилизовал, чтобы не путалась под ногами в части. Меня же она обманом женила. Сказала, беременна, командованию сообщит, ну и пришлось… А люблю я другую. Старый комбриг знал, оставлял это дело без внимания, а новый аморалку шьет… На повышение я должен идти, батальоном уже накомандовался, хватит… Хочешь выпить? — опять неожиданно спросил Левка.

Володька мотнул головой, ему и вправду не хотелось в хороший, ясный день затуманивать голову хмельным.

— А то посидим где-нибудь? Ты поддавал на фронте?

— Нет… Очень редко.

— А мне приходилось. Иной раз, бывало, по нескольку ночей не спал. Только этим и держался. Когда переправу мастеришь, сам командуешь. Тут тебе и самолетные бомбежки, и артобстрелы. Нервишки на пределе. Да чего там, сам хлебнул…

Володька кивнул, хотя и знал, что война Тальянцева была полегче его собственной, саперы — все же не пехота, но и им доставалось.

Дойдя до Сретенских ворот, Тальянцев повернул налево, за ним и Володька, которому делать было нечего. Он только спросил:

— Ты куда?

— К Кировскому метро, — ответил Тальянцев, посмотрев на часы.

— Свидание?

— Вроде… Кстати, Володька, у тебя нет знакомых, у кого бы комнату снять можно? Понимаешь, она здесь, но жить негде.

— Кто — она? — не понял сначала Володька.

— Я ж говорил тебе, — нетерпеливо бросил он.

— Ах да… Подумаю, но, по-моему, нет таких. Ты Сергею позвони. К ней, значит, идешь? Может, мне обратно?

— Иди со мной. Хочу показать. Обалдеешь.

Они дошли до Кировской. Тальянцев еще раз посмотрел на часы и повел Володьку за здание метро. Там они сели на скамейку, закурили. Из метро выходил народ, и Тальянцев напряженно вглядывался… Он был взволнован и не мог скрыть этого. Наконец от толпы выходящих отделилась женская фигурка и, цокая каблучками, побежала к ним. Тальянцев поднялся, и его лицо озарилось такой радостью, что стало совсем мальчишеским, потеряв на время свою значительность.

— Левочка! — немного театрально, как показалось Володьке, вскрикнула женщина и, подбежав, бросилась на шею Левке. Он прижал ее, поцеловал, не стесняясь окружающих, и усадил на скамейку. — Наконец-то я с тобой! Боже, как я соскучилась, — защебетала она, не выпуская Левкиной руки из своей.

— Познакомься, Люся. Мой школьный друг Владимир.

— Вы с Левочкой в школе учились? Как интересно! — сверкнула она черными, цыганскими глазами.

— Ну как, хороша? — спросил Тальянцев, улыбаясь счастливой улыбкой и восхищенно глядя на свою Люсю.

— Хороша, — протянул Володька, приглядываясь к смуглому красивому лицу, в котором было что-то твердое, самоуверенное.

— Как не стыдно! При мне. Что ты, Лева, неудобно же.

— Удобно, — усмехнулся Тальянцев. — Пусть завидует, что у меня все экстра-класс, — сказал шутливо, но Володька подумал, что и верно, хотелось Левке похвастать.

Он поднялся… Тальянцев не стал его удерживать.

На обратном пути около табачного магазина на Сретенке Володька увидел Женьку Казакова, который почему-то отвернулся от него и прошел мимо. Все же непроизвольно Володька окликнул его. Тот остановился.

— Привет, — буркнул Женька. — Прошвыриваешься?

— Да…

Женька сильно похудел после той, первой встречи и был чем-то озабочен.

— А я вкалываю… Ну, чего новенького? Никто из наших не попадался? — спросил он вскользь, без особого интереса.

— Никто… Видно, что вкалываешь, осунулся.

— Осунешься, жратвы-то не хватает, а потом… — махнул рукой.

— Что-нибудь случилось?

— Неохота рассказывать, Володька… Курить есть? Давай.

Они закурили.

— Ладно, пройдем до бульвара, присядем… — сказал Женька, видно, решил все же поделиться с Володькой.