Озеро Длинного Солнца

Закутанный в черное человек отмахнулся от фруктов.

— Ты давал совет этой юной леди, а, патера? Не исповедовал ее, я надеюсь. По меньшей мере, еще нет, хотя я не понял ни слова. Я бы распознал… э… ритм Прощения Паса — или мне так кажется, — поскольку приносил его сам много-много раз. Литания Священных Имен, а? Говорить от имени Великого Паса, Божественной Ехидны, Жгучей Сциллы и всех остальных. И я не слышал ничего такого. Совсем ничего.

— Вы тоже авгур, патера? — спросила Синель, которая вслед за Шелком подошла к двери и стояла рядом с ним.

Закутанный в черное человек опять поклонился, потом достал пустой крест, висевший на шее; в полутемном селлариуме золотая цепь креста сверкнула, как сам Ослепительный Путь.

— Действительно так, моя дорогая. Такой очень-очень осмотрительный, иначе я не был бы там, где я сегодня, а? Так что тебе нечего бояться, что я подслушал даже одно слово, сказанное тобой.

— Я уверена, что могу доверять вам, патера. Я хочу сказать, что нам с патерой Шелк надо еще какое-то время поговорить. Я могу куда-нибудь отправиться и вернуться через час-два, в зависимости от того, сколько времени вам надо.

Шелк посмотрел на нее, пораженный до глубины души.

— Такая леди, как ты, моя дорогая? В этой четверти? Я не хочу… э… даже слышать об этом. Ни одно мгновение! Но, возможно, я могу перекинуться парой слов с патерой, а? Потом я отправлюсь своей дорогой.

— Конечно, — сказала Синель. — Пожалуйста, Ваше Высокопреосвященство, не обращайте на меня внимания.

Он был более чем на полголовы выше Шелка (хотя Шелк был почти так же высок, как Гагарка) и, по меньшей мере, на пятнадцать лет старше. Тонкие, угольно-черные волосы падали на лоб; тряхнув головой, он откинул их, чтобы они не застилали глаза, и сказал:

— Это патера Шелк, а? Я не верю, что… э… имею такое удовольствие, патера. Мы же совсем незнакомы, а? Или почти. Настолько, что нет разницы. Я бы хотел, чтобы это было не так. Чтобы… э… мы все встретились как добрые знакомые, а? Хотя я оказал тебе плохую услугу, а? Пару лет назад. Я допускаю. Признаю. Никто не сомневается в этом, но я должен был сделать то, что лучше всего для Капитула, а? В конце концов, Капитул — наша мать, и больше, чем любой человек. Я — Прилипала.

Он с улыбкой повернулся к Синель:

— Эта юная красавица предпочитает… э… поддерживать анонимность, а? Может быть, это благоразумный путь, верно? Если она предпочитает, никто не обидится.

— Если вы не возражаете, патера, — кивнула Синель.

— Да, да, действительно, да. — Рука Прилипалы пренебрежительно махнула. — Конечно, я… э… сам это советую.

— Вы присутствовали на моих выпускных экзаменах, Ваше Высокопреосвященство, — сказал Шелк. — Вы сидели на возвышении, справа от нашего прелата. Я никак не ожидал, что вы запомните меня.

— О, но я это сделал! Сделал! Не можешь ли ты сесть, моя дорогая? Я действительно запомнил тебя, Шелк. Ты получил степень, верно? Никогда не забываю молодых людей, которые получили. Ты был самым сильным питомцем из всех, которыми старая схола могла похвастаться в тот год. Помнится, я заметил это Квезалю… он Пролокьютор, моя дорогая, и я должен говорить: Его Святейшество. После чего заметил, что ты должен идти на арену, а? Так что мы… э… э… пошлем тебя туда. Да, мы так и сказали! Просто шутка, будь уверен. И я… э… ответственный. Моя вина, после всего. Что тебя послали сюда, я имею в виду. В эту четверть, в этот мантейон. Я это предложил. — Краем глаза поглядев на остатки стола, который, падая, сломал Мускус, Прилипала опустил свое длинное худое тело на стул Шелка. — Я предложил — садись, патера, — и дорогой Квезаль согласился.

— Спасибо, Ваше Высокопреосвященство. — Шелк сел. — Большое спасибо. Я не мог бы попасть в лучшее место.

— О, ты не это имел в виду. Я не могу винить тебя. Нисколько, да? Нисколько. У тебя было трудное время. Я… э… мы знаем об этом, Квезаль и я. Мы понимаем это. Но бедный старый… э… твой предшественник. Как его звали?

— Щука, Ваше Высокопреосвященство. Патера Щука.

— Совершенно точно. Патера Щука. Что, если бы мы послали бедному старому Щуке одного из этих кроликов, маленьких мальчиков? В этой четверти его бы убили и съели в первый же день, верно? Ты знаешь это сейчас, патера, а я знал это тогда. И я предложил Квезалю послать тебя, и он сразу увидел, что это логично. И теперь ты здесь, а? Совсем один. С тех пор, как Щука ушел в… э… более чистую страну. Ты сделал просто прекрасную работу, патера. Исключительную… э… работу. Не думаю, что я преувеличиваю.

— Был бы рад согласиться с вами, Ваше Высокопреосвященство, — заставил себя сказать Шелк. Слова выходили изо рта поодиночке и с большими интервалами, тяжелые, как дорожные камни. — Но мантейон продан. Вы должны об этом знать. Мы не можем заплатить даже налоги. Город конфисковал собственность; я полагаю, что Капитулу сообщили, хотя и не мне. Новый владелец, безусловно, закроет мантейон и палестру, и может снести их до основания.

— Он работал изо всех сил, моя дорогая, — сказал Прилипала Синели. — Ты не живешь в этой четверти, а? Так что не можешь знать. Но он знает. Он знает.

— Спасибо, Ваше Высокопреосвященство, — сказал Шелк. — Вы очень добры. Однако я бы хотел, чтобы в вашей доброте не было необходимости. Я бы хотел, чтобы этот мантейон каким-нибудь образом процветал. Я поблагодарил вас за назначение сюда не из вежливости. На самом деле я не люблю это место — эти старые и тесные, грозящие рухнуть здания и все остальное, хотя я привык принуждать себя их любить. Но здешние люди… У нас здесь есть очень много плохих людей. Все так говорят, и это правда. Но хорошие закалены в огне и остаются хорошими, несмотря на все, что виток может бросить против них; и других, таких как они, нет во всем витке. И, вы удивитесь, даже плохие…

В это мгновение Орев слетел на колени Синели с ножом Мускуса в клюве.

— Э? Невероятно! А это что?

— У Орева вывихнуто крыло, — объяснил Шелк. — Моя вина, но это произошло случайно, Ваше Высокопреосвященство. Вчера целитель поставил кость на место, но крыло еще не зажило.

Прилипала отмахнулся от несчастья Орева.

— Но этот кинжал, а? Это твой, моя дорогая?

Синель без тени улыбки кивнула:

— Я бросила его, чтобы подчеркнуть точку зрения, которую я отстаивала перед патерой Шелк, Ваше Высокопреосвященство. Орев дружески вернул его мне. Мне кажется, что я ему нравлюсь.

Орев свистнул.

— Ты бросила его? Я бы не хотел… э… показаться скептиком, моя дорогая, но…

Ладонь Синель дернулась, и деревянная панель над шкафом загудела, как литавра. Лезвие наполовину ушло в дуб, и нож Мускуса даже не дрожал.

— О! О, милостивые боги! — Прилипала встал и внимательно осмотрел нож. — Ну и ну, я никогда… Это действительно самое… э… — Он ухватился за рукоятку и попытался вытащить нож, но не сумел и принялся раскачивать его вверх и вниз. — И здесь только один шрам, одно… хм… отверстие в дереве.

— Я думаю, что патера Шелк предпочитает, чтобы на его стене было как можно меньше моих замечаний, — с притворной скромностью сказала Синель.

— Ха! — Прилипала с триумфом крякнул, сумев высвободить нож; глубоко поклонившись, он вернул его Синель. — Твое оружие, моя дорогая. Я знаю, что говорят про эту четверть. Она… э… грубая? Жесткая? Необузданная. И я заметил сломанный стол. Но я не понимал… Патера… э… мы и так изо всех сил восхищались тобой. Но сейчас… э… нет слов. — Он опять сел. — Но вот что я хотел заметить, патера. Ты, наверно, спрашиваешь себя, что мы… э… Квезаль и я…

Он опять обратился к Синель:

— Как этот добрый авгур знает, я… э… prochain ami Его Святейшества, моя дорогая. Без сомнения, ты знакома с этим… э… выражением. «Его адъютант», — так бы сказали в гвардии. Его коадъютор, хорошо? Это… э… официальный язык, самое правильное использование. И я хочу сказать, что мы следим за успехами патеры с вниманием и восхищением. У него есть трудности. О, действительно! Он встретился с препятствиями, не так ли? Не так-то просто пахать его поле, не… э… тихое пастбище, этот мантейон, бедный, но драгоценный в глазах бессмертных богов.