Долины и взгорья

Идём. Дружной советской группой. Вчера мы шли на игру вшестером, возвращались впятером, сегодня идём вчетвером. Четыре шахматиста пошли купаться в море… Группа тает, как айсберг в океане.

Зал, и прежде не пустовавший, был переполнен: появились складные садовые стульчики, на которых восседали любители шахмат и сенсаций. Да, сенсация назревала: сегодня непобедимый Чижик станет Чижиком победимым. Наконец-то!

Появление Ларсена было встречено бурными продолжительными аплодисментами. Ладно, пусть непродолжительными, но бурными — верно.

Но сам Ларсен восторгов толпы не разделял. Был серьёзен и сосредоточен.

Судья сделал записанный ход, и игра продолжилась.

Я пошёл по пути, предложенному Геллером сотоварищи, но на неявной развилке свернул.

Шахматная партия состоит из типовых позиций, и эти позиции можно встретить и у крепких третьеразрядников, и у гроссмейстеров. Вся разница в том, как на эту позицию выйти.

Игра шла неспешно, под тиканье часов.

Ну да, кнут и пряник. Вот только у Миколчука нет для меня пряника. Если взять гроссмейстера обыкновенного, то ему можно посулить хороший турнир за границей. Или поспособствовать улучшению жилищных условий. Или организовать путёвку в закрытый санаторий. Или помочь с покупкой автомобиля без очереди. А мне? Жилищные условия улучшать просто некуда. «Вольво» могу купить прямо сейчас, Нордибек обещал посодействовать через дядю, чтобы прямиком, не задерживаясь на таможне. Ну, и по мелочам: я ведь могу ту же путевку получить и через Союз Композиторов, и через ЦК профсоюзов, и через ЦК ВЛКСМ, и, чем чёрт не шутит, даже через ЦК КПСС. Но нет нужды — быть просителем. Подобные путёвки нам, то есть «Поиску», положены по определению, как и всякой серьезной организации. А мы серьезные, печать — это важнейший инструмент построения коммунизма. И инструмент тот следует содержать в исправности.

Кнут? Срезать гроссмейстерскую стипендию? С моими-то успехами и показателями? Да и деньги эти, в общем-то немаленькие по нашим советским меркам, для меня не критичны. Сделать невыездным? Вот это серьезно, да. Но только нет ни у Миколчука, ни у тех, кто за ним, таких ресурсов — сделать невыездным того, кто стал глянцевой витриной Советского Союза. Хорошо, ещё не стал — но близко. И пригрозить никто не может: вдруг я испугаюсь и пойду дорожкой невозвращенца.

А вот у меня кнут есть. Если я нажалуюсь Кому Нужно на то, что Миколчук плохо организовал нашу поездку, вмешивался в подготовку, не предоставил условий, необходимых для победы, что он вообще разваливает наши шахматы, и в бегстве ведущих гроссмейстеров есть огромная доля его вины — только Миколчука и видели. Особенно теперь, после бегства Фролова, он уязвим чрезвычайно.

Вот только мне это не нужно — менять чёрта знакомого на чёрта неизвестного. Миколчук болеет за дело, а это многого стоит. А то, что он из прежних времён, времён «я начальник — ты дурак», так они и нынешние времена такие же. Ну, хочется ему управлять и распоряжаться, входить во вкус, но это неотъемлемый атрибут руководителя.

Народная мудрость гласит, что не за то отец сына корил, что играл, а за то, что отыгрывался. И я отыгрывать материал не стал, напротив, продолжал отдавать.

Публика ликовала: по её мнению, мне пришел конец. Как иначе: я оказался с голым королём, а у Ларсена — король, слон и пешка. Вот только пешка крайняя, а поле превращения противоположное слону.

То есть позиция повторила ту, что возникла совсем недавно на матче шахматистов школы «Ч» с московскими школьниками. В чем тогда разница между гроссмейстером и третьеразрядником? В том, что эту позицию я видел ещё вчера, и шёл к ней сознательно. Да и Ларсен к началу доигрывания, вероятно, подозревал подобный исход. Но уклониться не мог, уклонение было чревато осложнениями.

Квалифицированным шахматистам было ясно — ничья. Но среди публики были и люди непосвященные, для них победа Ларсена представлялась очевидной. Целых три фигуры против одной!

И ради непосвященных мы с Бентом доиграли партию до пата. Что ж, ничья в руках лучше надежды в небе.

Недовольный гул прошел по залу — мол, повезло русскому, вывернулся. Но ничего, Ларсен в следующий раз будет играть внимательнее, и не даст Чижику выпорхнуть из матовой сети. Так что интерес к матчу только возрастает. И это хорошо.

На пресс-конференции мы с Ларсеном, как водится на этом матче, обменялись комплиментами, пообещали и далее играть, не щадя сил, а также поблагодарили зрителей за внимание и поддержку. Мирное сосуществование на практике.

Я пересчитал своих. Трое, я четвертый, а Миколчука нет. Неужели и он… того?

Гадать не будем. Пора восвояси.

По дороге мы не разговаривали. Там и дорога вся десять минут. А уже в отеле встал вопрос: как быть и что делать.

— Спокойствие, только спокойствие, — повторил спасительную мантру я. — Принимаю командование на себя. Антон, ты попробуй дозвониться до посольства. И все идём ужинать. После ужина будем думать.

Извечная проблема. Утром, на завтрак, я ем немного. И не хочется, да и не нужно. В полдень — естественно, полдник. Обычно это вареное вкрутую яйцо, которое я прихватываю с завтрака. Не положено прихватывать, но уж ладно. Переморгаю.

В три часа пополудни начинается игра, и, понятно, непосредственно перед игрой есть не стоит: пищеварение отбирает кровь у мозга. Я и не ем. Во время игры пью апельсиновый сок, умеренно. Партия заканчивается в восемь вечера, но я ещё на нервах, и есть не могу. Ресторанчик работает до полуночи, спешить некуда, я и не спешу. Пока вернусь в гостиницу, пока то, пока сё… А наедаться на ночь вредно. Вот и получается, что за турнир — или за матч — я теряю два-три килограмма массы.

Проблема решается просто: в перерывах между турнирами я эти килограммы запасаю впрок. И потому особых неудобств не испытываю. Но всё же, всё же…

Нужно сказать, что ресторанчик на глазах становился популярным. Если в первые дни он был в это время почти пустым, то теперь — почти полным. Помимо постояльцев — в отельчике было двенадцать номеров, — приходили и местные жители. В Швеции, да и во всех капстранах, рестораны не роскошь, а место времяпрепровождения, сопровождающееся поглощением вкусной и здоровой пищи. Последнее не всегда, но вкусной — обязательно. Кто ж станет есть невкусное? У них этих ресторанов в избытке, предложение превышает спрос, и всякий швед или гость столицы выбирает его, ресторан, на свой вкус и карман. И за десять дней многие стали выбирать наш ресторан. Может, оттого, что здесь можно увидеть русских, и самого Чижика. Может, потому, что вернулась живая музыка.

Играю я — ну, на первый разряд. С кандидатскими баллами. До гроссмейстеров класса Рихтера и Гилельса далеко, но для сельской местности — очень даже неплохо. То есть для ресторанов, ВИА, и работы аккомпаниатора хоть даже в Большом вполне себе годен. Я и папеньке с маменькой какое-то время аккомпанировал.

Раньше.

Антон до посольства не дозвонился. Иного я и не ждал: телефоны у нас были общедоступные, и по окончании рабочего дня бесполезные. Конечно, должен быть телефон на случаи чрезвычайные, но у меня такого нет. Может, у Миколчука, но и Миколчука нет.

— Не дозвонился? Тем более необходимо поесть. На всю катушку, — распорядился я, а сам пошёл к «Зайлеру».

Для поддержания формы мне нужно играть семь часов в неделю. Лучше пятнадцать, но и семи достаточно. По часу в день. Я и играю, но более для собственного удовольствия. И думается лучше, и отдыхаю.

Вот и сейчас играю, думаю. И отдыхаю. Аппетита пока нет.

И после арии Улугбека из «Пустыни» (я, понятно, не пел, а только играл), ко мне подошел джентльмен лет сорока пяти.

— Это… Это ведь ваше? — он напел мотив певички из «Малой Земли».

— Мое, — признался я. В капстранах оперу никто не ставил, «Московское Радио» несколько раз транслировала запись в эфир, и всё. Ну, ещё пластинку продавали, но «золотым диском» она на Западе не стала.

— А то, что вы играете сейчас?