Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 37 из 66

Грехи «современных» язычников или вероотступников виделись более тяжелыми, поскольку эти народы сознательно противились истине. Страницы раннесредневековых историй изобилуют сценами наказаний свыше тем, кто не следовал праведному пути. Подразумевалось, что Бог, хотя и не говорил напрямую с героями, как это происходило в Ветхом Завете, неусыпно заботился о жизни людей, даруя заслуженное вознаграждение, или посылая кару. Концепты «греховного» и «праведного» народа позволяли авторам объяснять исторические перемены, которые с ними происходили.

«Волки-враги..., взбешенные от ужасного голода, «с пересохшими глотками», врывающиеся в овчарню в отсутствие пастыря, прорывают границу, влекомые лопастями весел, руками гребцов и парусами, изогнутыми ветром, и нападают на всех, и что встречают на пути, словно созревшие хлеба, сжигают, топчут, уничтожают»[448]. Так, в интерпретации Гильдаса, произошло с бриттами, которые погрязли в грехах, отвернулись от Бога, и потому были завоеваны англами. Хотя историки писали о наличии изначального божественного замысла, такое видение предполагало наличие выбора, за который герой или народ получал воздаяние. «...У христиан, исповедующих святую троицу, все слагается счастливо, а у еретиков, разъединяющих ее, все кончается дурно. <...> Король Хлодвиг, исповедуя троицу, с ее помощью подавил еретиков и распространил свою власть на всю Галлию. Алларих же, отвергая ее, лишился королевства и подданных, и, что еще важнее, самой вечной жизни»[449].

В соответствии с библейской моделью и с идеей Августина о Граде Божьем в раннесредневековых текстах изображался «праведный народ». Образ нового богоизбранного народа, появившийся в одном из самых читаемых сочинений, в «Церковной истории» Евсевия, обрел особое значение для историков германских королевств. Редкое повествование о прошлом обходилось без прямой отсылки или аллюзии на этот образ. Сама конструкция «праведного народа» при этом наполнялась разными смыслами.

«Пришествие Спасителя нашего Иисуса Христа осияло недавно всех людей. — писал Евсевий, — И вот появился, по неизреченному предопределению времени, воистину новый народ, не малый, не слабый и осевший не в каком-то уголке земли, но из всех народов самый многочисленный и благочестивый, неистребимый и непобедимый, ибо Бог всегда подает ему помощь. Народ этот у всех почтен именем, происходящим от имени Христа»[450]. Народ — истинно верующие — выделялся не по признаку территории, или языка: для веры не должно было быть «ни иудея, ни эллина». Смысл фразы — «появился ... и новый народ» — прочитывался аллегорически / типологически. В Ветхом Завете Бог-Отец вел избранный народ — евреев; в «настоящее время» история должна была повториться с новым избранным народом Сына — христианами. После падения Римской империи и складывания варварских королевств этот образ трансформировался: богоизбранный народ стал ассоциироваться авторами историй с одним из новых германских народов.

Наиболее отчетливо эта идея была представлена в «Церковной истории народа англов». Согласно Беде, англо-саксы были новыми избранниками свыше. Их миссия заключалась в том, чтобы распространить истинную веру в самые отдаленные земли и восстановить церковное единство в тех местах, жители которых отпали от римской христианской традиции. Воспроизводя мнение, высказанное прежде Гильдасом, Беда трактовал поражение бриттов от англо-саксов как небесную кару за грехи. Вина бриттов, по его мнению, состояла в том что они, вместо того, чтобы стать учителями и проповедниками англо-саксов, не пожелали спасать души новых жителей острова. «Прочие свои злодеяния, которые горестно описал их историк Гильдас, они усугубили тем, что никогда не проповедовали слово веры народу англов или саксов, населявшему вместе с ними Британию. Но Божественной любовью не был отринут Его народ, о котором Он знал наперед, ибо предуготовил несравнимо более достойных вестников истины этому народу, через которых он бы уверовал»[451].

Англы, новый «народ израильский», получили христианство из Рима, центра католического мира. Центральный сюжет в сочинении Беды составляет становление Церкви в Британии — церковной организации в англо-саксонских королевствах и духовной общности верующих на земле и небесах в соответствии с Божественным замыслом. Беда соединял рассказ о прошлом англо-саксов с повествованием о создании и устройстве Церкви. Отдельные события, войны, изменения границ государств, деяния правителей, праведников обретали смысл в соотнесении с пониманием прошлого как истории спасения. Так, в общих чертах, выглядела концепция история англо-саксов у Беды.

Однако для того, чтобы представить читателям эту идею, следовало особым способом организовать исторический нарратив. Такая концепция могла быть помещена в рамки разных жанров — хроники, жития, и даже экзегетического комментария. Какого рода прошлое было репрезентировано в историческом произведении Беды, и какими средствами был построен текст?

Прежде всего, на себя обращает внимание умение Беды создать образ истории англо-саксов как некоей целостности. Первые слова книги задавали единство места действия:

«Британия, остров в океане, называемый некогда Альбионом, расположен между Севером и Западом, напротив Германии, Галлии и Испании, трех величайших частей Европы, отдаленный большим расстоянием... На острове множество деревьев и плодов; он пригоден для разведения скота и вьючных животных. В некоторых местах там произрастает виноград. Остров богат и птицами разных видов — на суше и на море. Славный полными рыбы реками и щедрыми источниками он изобилует отменным лососем и угрями. Часто попадаются и тюлени, и дельфины, равно как и киты. Есть и множество видов раковин, среди которых мидии. Часто находят заключенный в них превосходный жемчуг всех цветов, то есть красного, пурпурного, фиолетового и зеленого, но большей частью — белого. Весьма изобильны моллюски из которых приготовляют малиновый краситель, чей самый красивый красный цвет, что не тускнеет ни от солнечного жара, ни от выставления под дождь, что становится все прекраснее со временем»[452].

Здесь остров представлен как нечто большее, чем просто территория. Это описание было заимствовано из «Естественной истории» Плиния, но оно помещалось в совершенно иной контекст, нежели у римского автора, и наделялось Бедой новым смыслом. В контексте «Церковной истории» в этих фразах присутствует аллюзия на начало книги «Бытия»[453]. Британия видится как символическое пространство, где должна была развернуться история избранного народа: в типологическом смысле Британия уподоблялась земному раю.

Жители Британии, согласно Беде, объединялись христианской верой. Особый смысл заключался в том, что население острова говорило на пяти языках. Аллегорически это соотносилось с Пятикнижием. «В настоящее время, в согласии с числом книг, в которых записан Божественный Закон, на пяти языках народов признается и изучается одно и то же учение высшей правды и истинного величия, — а именно, — на языке англов, бриттов, скоттов, пиктов и на латыни, которая стала общей для всех других благодаря изучению Писания»[454]. Автор «Церковной истории» конструировал образ духовного единства Британии. В результате перед читателями представали не соперничавшие королевства, а общее пространство, на котором разворачивались исторические события.

Дополнительную связанность фрагментам текста придавало «единство времени» действия. Для датировки событий Беда использовал одновременно несколько систем летоисчисления (по правлениям королей и по индиктам), и впервые вводил в историческое повествование датировку от Рождества Христова. Эта новая система обладали важным аллегорическим значением: история «народа англов» соотносилась с евангельской, и отсчитывалась от главного события в прошлом всех людей. Все сюжеты «Церковной истории» увязывались благодаря постоянным отсылкам друг к другу (условной темпоральности, «quo tempore, in primis, procedente autem tempore» и т.п.), и к настоящему времени (Беда отмечал все то, что дошло до его дней из прошлого, adhucusque hodiehactenus; если оставались в живых те, кто помнил произошедшее или знал его героев, он обязательно упоминал об этом). Это позволяло Беде двигаться внутри «историй» и возвращаться от их конца к тому месту, где они вышли из основного сюжета, и создавать ощущение взаимозависимости всего, что попадало в сферу его рассказа.

448

Гильда Премудрый, Указ. соч. 16. С. 255.



449

Григорий Турский. Указ. соч. III. С. 61.

450

Евсевий Памфил. Церковная история. М., 1993.1. 4,2.

451

НЕ. I. 22.

452

НЕ. I.1.

453

На эту параллель обращал внимание К. Кендалл, который приходил к выводу о необходимости аллегорического, а не буквального прочтения этого фрагмента, и в целом, текстов Беды. См.: Kendall С. Bede’s Historia Ecclesiastica: The Rhetoric of Faith / / Medieval Eloquence: Studies in the Theory and Practice of Medieval Rhetoric / Ed. J.J. Murphy. Berkeley, L. A., 1978. Pp. 145–72.

454

HE.I.1.