Два мага

Опять медальон

До сих пор у Бессменного с Цветинским не было особенной дружбы, но дуэль и, главное, болезнь Бессменного сблизила их.

Цветинский ухаживал за князем, как нянька. Днем он просиживал у него безотлучно и только на ночь уходил домой. Тогда его сменял Петрушка и оставался бодрствовать у постели больного.

Бессменный, хотя медленно, но поправлялся, несмотря на то, что полковой доктор сказал, что рана безнадежная.

Кутра-Рари, оживив раненого князя в первый день, подробно рассказал Цветинскому, что и как делать дальше, и оставил пузырек с эликсиром, который нужно было давать больному. Индус сказал также, что, если будет хуже, он придет, когда нужно. Однако посланный за ним, по просьбе Бессменного, Петрушка не нашел его. Кутра-Рари выехал из номеров трактира на Миллионной, а куда – неизвестно.

Это обстоятельство сильно огорчило Бессменного. Он, оказывалось, потерял свою последнюю надежду: кроме как на Кутра-Рари, не на кого было ему рассчитывать и неоткуда ждать помощи.

– Да что тебе дался этот индус? – стал наконец спрашивать Цветинский. – Ну, пропал он и бог с ним! Важное дело! Ты поправляешься и без него, ну и отлично! Он научил нас, как тебе выздороветь, и все идет по-хорошему, зачем он тебе eine? Без его фокусов скучно стало, что ли?

– Это, брат, не фокусы, – ответил Бессменный. – Я не могу назвать фокусом такой случай, какой был с отъездом воспитанницы Елагина; я сам все видел, своими глазами в хрустальном шаре.

И он подробно рассказал обо всем, что предшествовало отъезду Нади и что было потом.

– А знаешь, голубчик, – решил Цветинский, выслушав рассказ, – ведь ты влюблен. Теперь я понимаю, отчего у тебя тут того! – и он повертел пальцами у себя перед лбом. – Ну, это другое дело; тут можно увлечься и штуками индуса и этого графа... А из-за чего, собственно, у тебя была дуэль с ним?

Пришлось рассказать и историю с медальоном, потому что этот медальон был собственно исходной причиной дуэли. Граф Феникс упоминанием о медальоне смутил за обедом Надю, за что Бессменный и вызвал его.

– Ну, давай теперь говорить серьезно, отбросив всякие эти таинственности, – начал рассуждать Цветинский, когда князь кончил рассказывать. – Из всего, что ты тут излагал мне, два происшествия вполне существенны и действительны: внезапное исчезновение твоей невесты и пропажа медальона. Остальное все – философия.

– Да мне медальон не важен... – возразил было Бессменный.

– Ну как не важен?

– А впрочем, в самом деле, – пришло вдруг Бессменному в голову, и он высказал это вслух. – Ведь как пропал этот медальон, так и пошло все: и Надя уехала, и ранен вот я, и денег нет.

– Ну, я думаю, у тебя их никогда нет, – подхватил Цветинский, – тебе сколько ни давай – все истратишь. Так вот и не говори, что медальон не важен. Значит, нужно нам искать...

– Надю!

– Нет, сначала медальон, потому, во-первых, что это легче и скорее можно сделать, а во-вторых, медальон поможет и невесту твою найти.

– Так и ты говоришь то же, что Кутра-Рари. Он мне тоже твердил: «Ищите медальон!» – и придавал этому особый таинственный смысл.

– Это опять философия. Я, брат, придаю совсем другой смысл, и вовсе не таинственный. Ты сам говоришь, что денег нет, а чтобы отыскать твою невесту – они нужны, без них ничего не поделаешь.

– Но при чем же тут медальон?

– Как при чем? Мы его продадим, вот и деньги будут.

– Да что же за него дадут?

– Твой индус говорит, что ему цены нет.

– Да, но он говорит, что не хочет покупать.

– Купит, если предложить; пустяки!.. Иначе с чего бы ему являться было к тебе? Ну так вот! Начнем, значит, разбирать, куда девался медальон? На горничную нет подозрений?

– Нет. Она призналась во всем откровенно, и я верю тому, что, когда она забралась в шкатулку, медальона там не было.

– А подговорил ее Кулугин?

– Да, она и Кулугина назвала, словом, ничего не скрыла.

– А ты не предполагаешь, зачем Кулугину медальон понадобился?

– Не знаю. Он говорил горничной, что для фанта; очень может быть, что это и правда.

– Правда? Ну, не думаю! Впрочем, это мы выясним впоследствии. Пока удовольствуемся тем, что медальона у него нет, если горничная не отдала ему его. Посмотрим, кто мог пробраться в комнату, кроме горничной, ночью.

– Никто.

– Из посторонних, разумеется, никто, иначе было бы выломано окно или что-нибудь в этом роде и утащили бы всю шкатулку. При твоей невесте был кто-нибудь?

– Была мадам, француженка.

– А! Была мадам француженка! Она, разумеется, могла входить в комнату своей воспитанницы когда угодно. Ну, вот это важно! Что же, она уехала тоже с твоей невестой?

– Нет, Надю увез какой-то старик.

– А мадам осталась?

– Не знаю.

– Значит, надо узнать.

– Как это я раньше не подумал об этой мадам! – удивился Бессменный.

– Ну, а теперь давай обедать, – заключил Цветинский, – Петрушка нам на кухне уху варит по моему рецепту, славная, брат, уха будет!

И он начал рассказывать, какая будет уха, но Бессменный по предыдущему разговору уже видел, что до сих пор совершенно не знал Цветинского и что с ним можно и полезно разговаривать не об одной только еде.

В тот же день вечером Цветинский был призван к светлейшему, получив от Попова записку с требованием явиться немедленно. Вечером получил он записку потому, что, пообедав с Бессменным, отправился на остров в дом к Елагину, чтобы разузнать, куда девалась Надина мадам. Заехав домой переодеться, он застал у себя записку и сейчас же полетел в Таврический дворец.

– Батюшка, куда вы запропастились? – встретил его Попов. – Вас светлейший спрашивал, велел вас привести, когда бы вы ни пришли! Пойдемте!

Он торопливо довел его до кабинета Потемкина и постучал в маленькую дверь, через которую имели вход к светлейшему только самые близкие.

– Войдите! – послышался голос Потемкина.

Попов отворил дверь и, пропустив Цветинского, удалился.

Цветинский вошел, но всякий, кто встречал его в обыкновенной жизни, сильно удивился бы, увидев его теперь. Обычного Цветинскому добродушия, слегка даже глуповатого, не было на лице и следа; напротив, это лицо было серьезно, выразительно и умно. Глазки, обыкновенно искусно суженные, вечно смеющиеся, раскрылись и глядели сосредоточенно и словно устало; даже в теле как будто похудел Цветинский.