Страница 112 из 121
— Ах, глава Болайн, оставьте эти намёки. Мы оба отлично знаем, что вы хотели донести до меня. Победа? Будет вам победа, не волнуйтесь. Откиньтесь на кресле, попросите у Ордена принести вам чая с горной сливой, торговцы говорят, что он у них лучший в Поясе, успокойте нервы этим драгоценным напитком.
Наверное, Болайн очень и очень многое хотел бы ответить Самуму, но не проронил ни слова, вернее, в нашем случае, мысли. Я же невольно смерил Самума уважительным взглядом. А он хорош. Это я, собиратель камней и дерьма, могу лишь кидаться обвинениями, угрозами и оскорблениями. Самум обошёлся без всего этого, но здорово уязвил Болайна.
Вот эта фраза про чай, что она значила? Клан Дизир это слива на флаге. Значит, пожелание попросить чай со сливой у Ордена что-то да значило. Причём значило не самое приятное, но смысл от меня ускользает. Жаль.
Самум уставился мне глаза в глаза:
— Итак, я оправдался перед тобой, теперь — перстень. И не говори мне, что ты не нашёл ничего в трофеях, или что потерял его.
Я не стал врать.
— Нашёл. Не терял. Я отдал его.
— Кому?
— Стражу.
— Где ты… — Самум замолчал на миг, затем медленно произнёс, пристально в меня вглядываясь. — Ты пришел из Первого. Ты сам Страж. Вот почему наказание Саул было столь быстрым и жестким.
— Всего лишь шэн, — не стал я отрицать то, что отрицать было бы глупо. — По мнению современных Стражей не более чем бесправный неумеха, которому можно поручить грубую работу. И я выполнил порученное. Я послал весть Тамим о смерти твоего отца. Перстень же… — тут я немного соврал, — он не должен попасть в руки Тамим или Саул. Так сообщил мне Страж.
— Ясно, — Самум искривил губы в едва заметной улыбке. — Отец сразу мне сказал, что дед зря уцепился за этот слух, что, даже если он окажется правдой, то Стражи не позволят нам владеть такой силой и хорошо, если не накажут за один только поиск этой лазейки, — покачав головой, добавил. — А может, мы и так наказаны. Отец, Рейн, все эти потери во время схватки за земли Саул.
Я дождался, когда Самум успокоится и договорит, спокойно уточнил:
— Теперь на очереди жетон Врат? Его я тоже не…
Самум перебил меня:
— Жетон? Ясеня? Его нашли буквально через неделю после того, как мы забрали себе Ясень. Домар оставил его в тайнике в главном зале поместья, разумно не став связываться с кражей подобной вещи. Саул, думаю, отлично знали о том, где его стоило искать, но предпочли солгать на разбирательстве, попытавшись свалить вину на одного пришлого мастера Указов. Забудь об этом. Я выполнил приказ деда, отыскал следы перстня. Теперь мне важно лишь узнать, как умер отец и почему ты оставил его тело гнить в том подземелье, — черты лица Самума снова заострились. — Если уж ты бился плечом к плечу с моим отцом, как орал об этом Агосту, то почему не почтил его память, не скрыл в кисете от тления и не передал его тело вместе с письмом? Почему, Леград? Так поступают только с презренными, ненужными больше слугами, Леград.
Несколько мгновений я пытался вспомнить, кто такой этот Агост, которому я орал такое, вспомнил, а затем выкинул это знание из головы. Неважно, совершенно неважно.
Медленно коснулся кулаком ладони и медленно согнулся перед Самумом в поклоне:
— Я виноват. Признаю это. Прости меня за этот поступок. Твой отец пал жертвой проверки новых зелий Тёмного. Он стал Предводителем, но освободившись с моей помощью от оков, начал умирать, у него началось Пожирание Стихией.
— Он знал, что это случится, когда просил тебя освободить себя?
— Знал. Готовился, попросив у меня все мои стихиальные зелья. Видимо, пытался балансировать на грани Пожирания дольше, подавляя свою землю.
— Дальше. Я слышу твоё признание вины, слышу судьбу отца, не слышу причин, по которым ты так поступил с ним в итоге.
— Я дойду до этого, — я, не выпрямляясь, бросил короткий взгляд на Самума. — Твой отец сознавал свою слабость и поэтому я сражался рядом с ним, хотя скорее отвлекал на себя часть ударов Тёмного, не больше. Тогда я был слишком слаб. Затем и твой отец начал слабеть, не в силах противостоять Пожиранию и, не успев за отведённое ему время убить Тёмного, только вымотал его и заставил потратить силы.
Самум молчал, я так и не дождался от него вопросов, поэтому пришлось перевести дух и продолжить.
— Поэтому твой отец заманил Тёмного в ловушку — прижал к полу, накрыл себя и его каменной коркой, подавил его силу и приказал мне бить себе в спину, чтобы убить Тёмного.
Самум всё ещё молчал. Я… Я продолжал говорить, как бы тяжело это ни было:
— Трижды я пытался убить Тёмного, нанося удары в голову сильнейшей своей техникой. Трижды я не сумел оставить на нём даже царапины. Моя техника рассеивалась, сталь же не была способна пробить его Покрова. Твой отец спокойно сообщил мне, что у меня осталось всего три вдоха, повторил, что я должен бить его в спину, чтобы суметь преодолеть защиту Тёмного, что у меня нет другого выхода.
И снова Самум не проронил ни слова, однако Прозрение всё сказало и без слов.
— Я ударил. Ударил в полную силу, пронзив и камень твоего отца, и его тело, и Тёмного, — сталь в спине стала ледяной. — Тёмному я попал точно туда, куда и целил — в средоточие, рана же твоего отца была несерьёзной, — я чуть выпрямился, с намёком провёл рукой по груди, где совсем недавно была сквозная дыра, которая сейчас даже не мешала мне говорить. — Я подлечил его насколько хватало моих сил, но я оказался не в силах остановить Пожирание Стихией. К сожалению…
— К сожалению он умер, не так ли? — хрипло каркнул вслух Самум.
Я лишь покачал головой и выпрямился окончательно:
— Нет. К сожалению, я не убил Тёмного своим ударом, а начав лечить Сарефа, допустил ошибку. Тёмный активировал формации логова, обрушив на нас невероятно мощный удар. Я с твоим отцом закрылся защитной формацией и защитной техникой, но всего этого оказалось мало. Огненные иглы разнесли всё это на осколки, пробили защиту и амулетов, и Покрова, и изрешетили и меня, и Сарефа. Я пережил этот удар, едва-едва пережил, твой отец нет.
Самум снова молчал, лишь прожигая меня взглядом и леденя намерением убить, поэтому я, чеканя слова в мыслеречи, добавил:
— Я сделал всё, что мог, ошибившись лишь раз, когда бросился помогать ему, а не добил Тёмного и честно признаю эту ошибку. Одну единственную.
Самум разлепил губы и вытолкнул из себя лишь одно слово:
— Тело…
И снова я ответил ему мыслеречью:
— Со смертью твоего отца ничего ещё не закончилось. Тёмный, пусть даже и умирающий, с разрушенным средоточием, лишённый духовной силы, всё ещё был жив и всё ещё мог использовать и оружие, и стихию, а я был пуст, совершенно пуст, у меня не было сил даже открыть кисет. Я с трудом, с большим трудом смог выжить, сойтись с Тёмным вплотную, сломать ему руку и лишить оружия.
— Гер-рой.
— Я лишь сражался за свою жизнь. Я лишь выполнял желание твоего отца, который больше всего желал смерти Тёмного. Тёмный умер, но нанёс мне ещё одну, тяжелейшую рану, а с его смертью подземелье затопило целое море огня.
Самум снова сжал губы:
— И раной ты хочешь оправдать то, что бросил его тело?
— Нет. На самом деле у меня нет оправданий. В том подземелье я едва выжил, долго считал, что моя семья погибла в том огне, сжёг двадцать лет своей жизни, пытаясь справиться с последним ударом Тёмного, — вздохнув, чуть развёл руками. — Возможно, у меня помутился рассудок. Все камеры, все залы там были завалены трупами. Почему-то мне показалось, что собрать их всех в одном месте, вокруг мёртвого победителя и мёртвого убийцы, будет лучшим решением. Так, как в начале правления Рама Вилора хоронили бойцов после крупных сражений, создать гробницу.
— Бред, полный бред.
— Говорю же, тогда я был не очень в себе. Возможно, я и правда был словно в бреду.