Сердце без любви

Джеймс принес и кофе — мое любимое капучино с густой пенкой. И фрукты, нарезанные кусочками. Он берет вазочку с вареньем, опускает туда оладушек и подносит мне.

— Руки за спину. Открывай рот.

Я в прострации. Джеймс кормит меня с рук! До этого я пила так кофе, но еда… О, это потрясающие ощущения! Невероятно вкусно — все же он гениальный повар. Подозреваю, что и абрикосовое варенье не покупное. Я не чувствую унижения, хоть меня и кормят, как собачку. Хозяин кладет мне в рот вкусные кусочки, чередуя оладьи и фрукты, дает пить кофе, и это забота. Он молчит, но на губах играет улыбка, а сладкие капли на моем подбородке он вытирает влажной салфеткой.

Джеймс и себя не обделяет — это завтрак для двоих.

— Сыта? — спрашивает он, когда я отворачиваюсь от очередного кусочка.

— Да, сэр.

Он неторопливо допивает свой кофе, убирает со стола и складывает грязные тарелки и чашки в посудомоечную машину. В это время мне дозволено валяться на диване, чем я и пользуюсь, растирая затекшие ноги.

— Это с непривычки, — говорит Джеймс, вернувшись. — Хочешь поплавать в бассейне?

Я сыто икаю, непроизвольно поглаживаю живот.

— Да, лучше попозже, — смеется Джеймс.

— Спасибо, все очень вкусно, сэр.

Внимательно смотрю на него — рассердится или нет? Может, мне нельзя говорить без разрешения? Он чудесным образом понимает, что у меня на уме.

— Я не приказывал молчать, Бэмби. Кстати, ты помнишь стоп-слово?

— Красный, сэр.

— Пока у тебя нет опыта, я буду напоминать, что ты можешь воспользоваться им в любой момент, чтобы я не делал. Не бойся расстроить меня отказом. Гораздо сильнее меня расстроит, если ты будешь терпеть то, что для тебя неприемлемо. До добра это не доведет, поверь.

Мне нравится легкий акцент Джеймса. Он удивительно правильно говорит по-русски, хотя и строит фразы несколько витиевато. Я заметила, что в доме есть книги на русском языке: в зоне отдыха, в гостиной, и они с закладками. Джеймс определенно их читает. С сожалением вспоминаю, что давно не практиковалась в английском языке, а ведь я говорю на нем с детства.

— Хорошо, сэр. Я не хочу вас расстраивать.

— Иди сюда, Бэмби.

Он садится в кресло и помогает мне устроиться у него на коленях. Я опять забываю, как дышать, потому что сижу к нему лицом, и мои ноги разведены.

— Не дрожи. Я буду тебя трогать, и у тебя есть стоп-слово.

Да, точно. Мне не надо бояться, не надо сбегать. Достаточно сказать…

Джеймс касается моей груди, мнет ее пальцами, прикусывает сосок.

— Красный! — выпаливаю я, хотя мне совсем не хочется, чтобы он останавливался.

— Правда? — удивляется он, отстраняясь.

— Нет, — смущаюсь я. — Вы можете наказать меня, сэр, но я должна была попробовать.

Он качает головой, но не сердится.

— Это нормально, что ты мне не доверяешь, — говорит он. — Ты начинающая, и я рад, что ты осторожна. Но ответь теперь честно, еще намерена проверять?

— Н-нет…

Мне очень неприятно, что он подумал о недоверии. Я же просто хотела посмотреть, как это работает…

— Бэмби, не дуйся. Тебе не идет.

— А?..



Он оставляет меня в растерянности и снова играет с моими сосками. Вскоре я не могу думать ни о чем ином, как об обжигающих прикосновениях. От кончиков пальцев Джеймса как будто идет ток, и меня потряхивает, когда он водит ими по спине, по животу, по бедрам, подбираясь все ближе к половым губам.

Он облизывает сосок и дует на него, а потом откуда-то появляется зажим, который он крепит, сжимая вершинку. Сладкая боль усиливает чувствительность. Он проделывает то же самое с другим соском и притягивает меня ближе, укладывает на себя. Между ног я чувствую что-то твердое… и догадываюсь, что это эрегированный член Джеймса.

— Тебе страшно? — интересуется он.

— Нет…

— Больно? Неприятно?

— Нет, сэр.

Я стараюсь не шевелиться, а Джеймс массирует мои ягодицы обеими руками. Наконец я не выдерживаю и ерзаю… а он как-то странно стонет, как будто от удовольствия.

— Еще, Бэмби… Сделай так еще, — просит он.

Подаюсь тазом то вперед, то назад, елозя по члену промежностью. Меня это заводит, но Джеймс не спешит спускать штаны. Он отстраняет меня, шире разводит ноги и накрывает ладонью половые губы. Мне не хочется бежать, как в прошлый раз. Там все пульсирует и жаждет ласки. Я задыхаюсь от частого дыхания, и сердце стучит, как бешеное.

— Пожалуйста, сэр… — лепечу я.

Он не дразнит и не заставляет просить снова и снова. Ощущаю, как его пальцы гладят и массируют складочки, задевая чувствительный клитор: все быстрее, сильнее, агрессивнее. Придерживая меня за спину, он снимает зажим с соска и припадает к нему губами, а я выгибаюсь от боли, которая простреливает от груди к тому месту между ног, где пальцы Джеймса. Он вылизывает сосок, боль утихает… и все повторяется с другим зажимом.

На пике этой боли Джеймс с силой сжимает клитор, и внизу живота разливается горячая волна истомы. Я вскрикиваю и цепляюсь за плечи Джеймса, и он прижимает меня к себе.

— Ты чувственная девочка, Алесси, — шепчет Джеймс, поглаживая меня по спине.

Алесси? Кто это? Я же Бэмби…

Мысли путаются, глаза слипаются. Успеваю подумать, что у меня странная реакция на первый оргазм. Едва понимаю, что Джеймс укладывает меня на диван, вытирает влагу между ног салфеткой и куда-то уходит. Я не сплю, но не могу пошевелить ни рукой, ни ногой. К счастью, это быстро проходит. Джеймс поит меня водой, и я жадно осушаю стакан.

— Сэр, я хочу… хочу…

— Спрашивай, — разрешает он. — Просто спроси, тебе нечего стесняться.

— Вы возьмете меня… по-настоящему?

Я волнуюсь, потому что мечтаю об этом. Но Джеймс даже штаны не снял! А вдруг он решил, что это табу?

— Не торопись, Бэмби, — смеется он. — День только начался.



= 14 =

Джеймс

Я не думал, что неопытная девушка может быть такой соблазнительной. Кажется, мне повезло: Алесси чиста, невинна и… порочна. Мне нравится будить ее сексуальность, нравится неторопливо подбирать ключ к ее желаниям. Я чувствую себя всемогущим: я могу воспитать ее по своему вкусу. Имею ли право — спорный вопрос. Она сама сделала выбор, но он необъективен: Алесси выбирала сердцем, а не умом. Жаль, что мое сердце больше не может любить… Однако кому нужна любовь, если есть страсть?

Обычно я все планирую заранее: у меня четкое расписание, и рабыня подчиняется моим требованиям и желаниям. С Алесси я хочу заниматься всем, она одинаково очаровательна и на коленях возле моих ног, и бесстыдно ерзающая по члену, и свернувшаяся клубочком на диване.

Сижу рядом с ней и перебираю пальцами волосы, сняв с них заколку. Они мягкие и пахнут фруктовым шампунем. Алесси закрыла глаза и боится дышать. Меня забавляет, как она замирает от прикосновений и борется с желанием следовать инстинктам. И проигрывает, чувственно подчиняясь моим требованиям.

Я щекочу ее за ухом, и она поджимает пальчики на ногах. Глажу висок, обвожу абрис лица, касаюсь губ… И вот она уже сосет мой большой палец, как леденец, проводит по нему языком. Сомневаюсь, что ей знакома техника минета, она действует по наитию, и от этого мне особенно сладко.

— Бэмби, у тебя вообще нет сексуального опыта? — интересуюсь я.

— Нет, сэр, — вздыхает она. — Если вы хотите спросить, как я умудрилась, и что со мной не так, то я не знаю. Я не бегала от мужчин: я их не замечала, пока не увидела вас. И повезло, что не изнасиловали, наверное.

Она садится и смотрит на меня своими бездонными глазами. Мне трудно расценить ее ответ, как дерзость. Должно быть, современные девушки чувствуют себя неполноценными, если невинны так долго. А мне когда-то казалось, что в этом есть особенный шарм, хранить себя для единственного мужчины. Сейчас я уже не столь категоричен.

— Умеешь плавать, Бэмби?

— Нет, сэр. — В ее словах слышится сожаление. — Предпочитаю ощущать под ногами дно.