Длиной в неизвестность

— Я сегодня снова почувствовал себя настоящим, – выдохнул Тору.

— А я себя – мотыльком.

— До сих пор не представляю, насколько невероятный твой ум, раз создал такое.

— Мелочи, – отмахнулся Юра, – не думай об этом. Просто смотри и запоминай. Мне нравится чувствовать, что я сделал всё возможное. Так спокойнее и не приходится ни о чём лишнем думать. И дышится легче.

— Если ты хочешь знать, – нерешительно начал Тору, – ты для меня сделал больше, чем кто либо. Серьёзно, никто и никогда не делал столько. Одной этой ночи хватило бы, чтобы доказать.

— Взаимно? – невесело улыбнулся Юра. Тору сразу считал грусть в выражении его лица, но предпочёл промолчать и дождаться лучшего момента.

— Не хочу, чтобы время кончалось, – добавил он.

Юра неопределённо кивнул и, вопреки ожиданиям, не сказал ничего про «всё происходит вовремя». Наверное, сейчас слова потеряли всякий смысл, растворившись в быстром течении реальности, где время с самого начала играло против них.

— Я счастлив, – интуитивно сказал Тору, – сейчас сидеть здесь и не думать о быте, учёбе и работе. Я, наверное, вот так вот и нашёл то, что важно. Я и за прошлое-то держался, потому что думал, что именно там когда-то оставил то самое. А потом понял, что там не было никакого того самого. Потом искал, когда с Кирой общаться стал. Тоже показалось, что нашёл. А потом – поезд и полторы минуты до шага. И ты спасаешь. В последний момент же, как в фильмах. Я ещё на вечеринке думал, на самом деле, а потом, когда ты пощёчину мне дал…тоже думал. Ни в друзьях, ни в таблетках того самого не было. Психиатры ещё Бога иногда советуют, я и пытался. Тоже подотпустило, а потом по-новому всё. По кругу, как хомячка размотало. И я всё не знал, куда прийти, чтобы взять, наконец, то самое. А оно само пришло, вот так просто и неожиданно, как будто сковородкой по голове дали. Ещё весной пришло, кажется, но осозналось сейчас. А без осознания нельзя стать счастливым, потому что всегда не хватает чего-то важного. Твой Бог, Юр, прав был. Всё так и есть. А я поздно понял.

— Всё всегда… – начал он.

—...происходит вовремя? – закончил Тору.

— Конечно. Понял же в итоге. Что понял-то?

— Что у меня есть то самое. И что Бог есть любовь.

Юра коротко усмехнулся и затих, не переставая улыбаться.

Тору долго смотрел на его лицо, пытаясь сохранить его как последние объятия исчезающего Дримленда. Улыбка Юры была кульминацией – взрывом, знаменующим последние мгновения жизни Вселенной.

Создатель прощался со своим Творением – Тору оставалось лишь в тишине наблюдать за их молчаливым диалогом.

Когда Юра вернулся в реальность и его лицо вновь обрело привычное выражение, Тору продолжил:

— Если я больше действительно никогда не увижу Дримленд, то не буду сожалеть об этом. Оно самое внутри, поэтому на этой земле я оставляю только воспоминания.

— Дримленд уйдёт в вечность и миллионы световых лет будет хранить память о нас.

Тору кивнул. Всё самое важное уже было сказано молчанием Юриной улыбки.

— Будем закругляться?

Тору секунду посмотрел в его глаза и, найдя в них след приятной тоски, одними губами прошептал что-то, что навсегда останется загадкой для не знающего японского Юры. Второй раз. Тору говорил это второй раз за жизнь.

— Спасибо, – уже по-русски повторил он.

Юра обнял Тору, позволив последний раз уткнуться в своё плечо в окружении вечного лета.

Шаг сороковой. Вдох. Неизвестность. Кассиопея. Я, наконец, свободен

На следующее утро Тору почувствовал себя воскрешённым. Тело двигалось плавно, воздушно и легко, будто в одно мгновение очистилось от висевшего на нём груза. Тору видел себя чистым ребёнком, только-только родившимся на свет из объятий пушистого белого снега и переливающейся над горизонтом радуги. Внутри не осталось места для страха, сомнений и домыслов – все они растворились в нежности навсегда ушедшего ночного пейзажа. Тору по-прежнему трепетно хранил его в глубине подсознания, но теперь, когда он потерял надежду на новую встречу, память не приносила тяжести. Его не тянуло назад, к мягкости тёплой постели, прячущемуся за горизонт свету и прикосновениям росистой травы. Тоска по яркости звёздного неба не причиняла боли, оставляя после себя лишь почти невесомое послевкусие расставания.

Тору пожелал матери доброго утра и не разозлился на уже ставшие дежурными вопросы. Они показались ему по-доброму забавными и, в какой-то степени, милыми – наверное, мать и вправду не умела проявлять заботу иначе.

Неожиданно для самого себя Тору крепко её обнял. Возможно, это не помогло ему загладить вину за недопонимания прошлого, но внутренний голос подсказывал, что он двигался по правильному пути.

Она, казалось, была не меньше удивлена: несколько мгновений стояла неподвижно, а потом обняла Тору в ответ. Он почувствовал, как быстро забилось её сердце и как замерло дыхание. Должно быть, так ощущалось наконец достигнутое взаимопонимание: без лишних слов, без попыток начать пустой и неискренний разговор, без беспокойства и детских обид. В конце концов, Тору давно вырос и матери рано или поздно придётся признать в нём отдельную, в чём-то независимую и своенравную, в чём-то – имеющую право на ошибку и слёзы, в чём-то – наивно-счастливую, но по-прежнему любимую личность.

«Подумать только, – едва слышно проговорил Тору, – нам понадобилось больше двадцати лет, чтобы друг друга понять».

Мать коротко усмехнулась и погладила его по спине. Тору решил, что может считать это ответом.

В середине дня, когда беспощадное жаркое солнце обжигало кожу, едва касаясь оконного стекла, Тору перечитал их историю. Сейчас, в состоянии полного умиротворения, из которого его не могли вывести даже воспоминания, мысли Юры казались ему ещё более близкими. Он пропускал их через себя, позволял тонкой ниточке, ведущей в далёкий Торонто, касаться сердца и сплетаться в нём в витиеватые узоры.

Тору ни о чём не жалел, а историю, недописанную, недосказанную и ещё непрожитую, воспринимал как лучшее, что случалось с ним за многие годы. Его не покидала мысль о том, что и сам он был одним из Творений Юры.

Юра создал его вместе со Вселенной снов, подобрал жалким и не знающим себя наивным мальчиком, не понимающим смыслов и живущим по инерции чужих наставлений. Юра долго, ненавязчиво, плавно и бережно вкладывал в него то, что считал важным и ценным; он слепил Тору из обрывков прошлого, искр будущего и рутины настоящего, превратив невзрачного и обречённого ребёнка в решительного и знающего себе цену мужчину.

Прочтя дневник, Тору посмотрел в зеркало: сейчас в каждой черте лица он видел произведение искусства, совершенство линий и удивительную точность Создания. Пытавшись передать Высший смысл в своих абстракциях, Тору упускал то, что Юра уже заложил в него Высшее, вшил во внутреннюю программу, сделал центром и основой всего существа – в тот самый день, когда они впервые оказались перед безмолвием матового стекла.

Тору потратил на безуспешные поиски так много времени и сил, но, благодаря Юре, наконец-то нашёл то, что так долго искал. Нашёл то самое, потерянное среди стремительно бегущих лет. Нашёл и не отрываясь смотрел на него, до сих пор до конца не веря в свою удачу.

**/**/****

«Наконец-то счастлив» 

Он закрыл дневник без чувства незавершённости. В этот раз он был честен с самим собой.

Солнце незаметно потухло, уступив место вечерней прохладе. Тору накинул на плечи Юрину кофту – белую-белую, что среди темноты делала его подобным светлячку, случайно забредшему на ещё пышущие жаром улицы.

Он оглядывался по сторонам, но не чувствовал даже тени тревоги. Ладони были тёплыми и сухими, ноги твёрдо наступали на землю, а мысли пребывали в покое тихого созерцания. Он шёл по улицам, держа за руку долгожданную свободу.

Его мечта пройти по пути, не оглядываясь на чужие предрассудки, наконец, становилась реальностью.

Тору шёл мимо улыбающихся ему людей: за всю прогулку он, казалось, не встретил ни одного хмурого лица. Юра тоже не понимал удовольствия среди красивых пейзажей и душевной атмосферы Москвы ходить обиженным на жизнь понурым истуканом.