Смерть и фокусник

– Моя дорогая, – Спектор похлопал ее по руке, – я могу только представить твои чувства.

– Это было как… как осколок льда у меня в груди. Я чувствовала, что могу умереть от стыда и страха. Вот это был бы заголовок! – Она хрипло рассмеялась. – Я ушла оттуда, как только смогла. Ушла с вечеринки. И направилась в единственное место, которое пришло мне в голову.

– Домой к Рису.

– Точно. Такси отвезло меня прямо туда. Прошло минут пятнадцать между тем, как я ушла с вечеринки Тизела и приехала в Доллис-Хилл.

Во время этого разговора выражение лица Спектора оставалось непроницаемым:

– Бенджамин совершенно убежден, что именно ты взяла картину.

– Я бы никогда этого не сделала, Джозеф. Ты должен мне верить. Я знаю, что ты знаешь о моем… особом недуге, – она не могла смотреть ему в глаза, произнося это, – но я никогда не смогла бы украсть что-то столь… прекрасное. Совершенное. У меня заболело сердце, когда я увидела полотно.

– В любом случае ты должна признать, что совпадение неудачное.

– О, хуже некуда. Чертовски неудачное. Конечно, мне придется отказаться от участия в постановке в любом случае, как только это, – она посмотрела вниз на свой живот, – больше будет невозможно скрывать. Но я надеялась, что уйду без скандала. Теперь, похоже, он неизбежен.

– Не обязательно. В конце концов, горничные и почти все гости вечеринки могут подтвердить, что, когда ты уходила, у тебя не было с собой большой картины в деревянной раме. Ты не можешь вспомнить кого-нибудь еще на вечеринке, кто мог бы знать, где Тизел хранит «Рождение»?

Она покачала головой:

– Мы с Тизелом были там одни. Я не могу этого доказать, но точно знаю, что мы были одни в той комнате, когда он открыл сундук.

– А все гости вечеринки, похоже, обеспечивают алиби друг другу. Единственным объяснением могло бы быть, если бы кто-то другой – посторонний – проник в дом незамеченным, – Спектор говорил все быстрее, словно на пороге какого-то великого откровения. – Дежурные горничные сказали, что это невозможно. Мы поверили им на слово, потому что они видели, как приходили и уходили все гости.

– К чему вы клоните, Спектор? – резко спросил Флинт.

– У меня появилась любопытная мысль… Помните ли вы рассказ Честертона «Человек-невидимка»? В нем убийце-призраку удается незамеченным покинуть место преступления. Никто не видел, чтобы он входил или выходил из дома, о котором идет речь.

– И что же? Как ему это удалось?

– Проблема оказалась в семантике и в том, что мы подразумеваем под словом «невидимый». Невидимый в смысле «не видимый невооруженным глазом» или в смысле «не воспринимаемый невооруженным глазом». Горничным сказали, что произошла кража со взломом, и поэтому, когда вы спросили их, не видели ли они чего-нибудь подозрительного, незваных гостей и тому подобное, они, естественно, представили себе «взломщика». Сурового на вид крепкого мужчину. Который вызывал бы тревогу. Они использовали свое воображение. Но поскольку они не видели никого, кто бы подходил под это описание, то были рады подтвердить, что никакого нежданного гостя не было.

– Понятно, – кивнул Флинт. – Значит, вы считаете, что вор был кем-то, кто вписывался в обстановку. Кто-то, кто не обязательно был гостем, но выглядел так, как будто мог им быть.

– Именно. Кто-то в вечернем платье. Женского пола. В глазах этих горничных такой человек не мог замышлять ничего плохого. Поэтому, сознательно или нет, они исключили его из показаний, которые дали полиции.

– Но Джозеф, – посмотрела на него Делла, – ты должен подумать вот о чем: кто бы ни взял картину, он должен был сорвать ключи с шеи Тизела. Вот почему он так зациклился на мне. Потому что я была навеселе и поцеловала его перед тем, как уйти с вечеринки.

– Я помню. Но вечеринка была довольно интимной. Мы все плотно набились в помещение. Любой мог умыкнуть ключ.

– И он этого не заметил? Возможно. Но он точно бы заметил, если бы это был кто-то, кого он не приглашал.

– Не обязательно. В конце концов, там была большая пьянка. Но есть одна вещь, которую я могу сказать наверняка. Если бы это сделал мужчина, Бенджамин бы заметил. А вот женщина могла бы легко обхватить его за шею – возможно, во время танца – и сорвать ключи без его ведома.

– Думаешь, это был кто-то из тех, с кем он танцевал? Танцевал, но не узнал? Тогда это должно было произойти уже позже, когда все были слишком пьяны, чтобы думать о том, что происходит.

– Бенджамин был очень категоричен в том, что только ты, Делла, могла снять ключи у него с шеи. Но теперь мне кажется, что я понимаю, почему. Он так отчаянно хотел, чтобы это была ты, потому что искал предлог, чтобы отстранить тебя от участия в постановке. Для него было бы удобнее всего, если бы именно ты оказалась похитителем произведения искусства.

– Но я не крала его! Ты же веришь мне, Джозеф?

– Верю. – Он положил свою руку ей на руку. – Я искренне верю, что ты не крала эту картину. И я думаю, что мы наконец можем приблизиться к пониманию того, кто это сделал.

– И кто это? Как ты думаешь?

– Ну, давайте посмотрим все варианты. Это была женщина, потому что только женщина могла бы обхватить Бенджамина за шею, чтобы забрать ключ. Мы считаем, что это произошло позже вечером – уже после твоего ухода, потому что Бенджамин вряд ли заметил бы кражу, изрядно выпив. Если это был кто-то из списка гостей – что мы опровергли, потому что их всех обыскали и ничего не нашли – то он мог сделать это в любое время. Но если мы исходим из предположения, что это был посторонний человек, то это позволяет нам сузить промежуток времени, в который он мог войти в дом.

Ты ушла в одиннадцать. Допустим, вор уже находился в доме в этот момент, но был незамеченным. Кто-то, кто слился с толпой. Кто-то, кто мог прокрасться по лестнице вслед за вами и подслушать у двери, когда Бенджамин показывал картину.

Он умолк.

Флинт сразу же спросил:

– Вы что-то придумали?

– Да. Спасибо, что уделила мне время, Делла. Я скоро снова с тобой поговорю.

– Что это было? – начал допытываться Флинт, когда двое мужчин зашагали прочь от «Граната». – Вся эта история с таинственным человеком? Я думал, вы хотя бы упомянете об убийстве вчера вечером в Дюфрейн-Корт. И вы знаете, кто украл картину, или нет?

– Ну, скажем так, я знаю, кто не крал картину. Делла была ошеломлена «Рождением». Изображение матери и новорожденного ребенка произвело на нее глубочайшее впечатление. Это объясняет и то, почему она бросилась вон из комнаты и при первой же возможности отправилась к психиатру. Масштаб выпавшего на ее долю испытания наконец-то стал очевиден, и она поняла, что не сможет сама справиться с ситуацией. Это шокировало ее. Вызвало у нее внезапный прилив эмоций. Она одновременно оказалась во власти мечты и агонии. Потому что в лице матери она увидела свое собственное. Вот почему она поспешно извинилась и ушла с вечеринки Тизела. Именно поэтому она помчалась через весь Лондон к Рису. Он был единственным, кому она могла доверить этот секрет. Единственным, на которого она могла положиться. Ей нужна была помощь. Но что она обнаружила, приехав в Доллис-Хилл? Место преступления. Было слишком поздно. Естественно, она замкнулась в себе.

Дальше просто нужно соединить между собой точки. Деньги, которые она хотела одолжить у Стенхауса, были нужны для оплаты незаконной медицинской процедуры. Но я уверен, что даже под страхом смерти вы никогда не заставите ее признаться в этом.

– Если это так, тогда вы считаете, что она не имеет никакого отношения ни к краже, ни к убийству доктора Риса?

– Именно так.

– А кто же имеет?

– Ах. Полагаю, у меня есть пара идей и на этот счет. Но тут нужно вести себя осторожно. И разумно. Мне нужно поговорить с Маркусом Боуманом.

Они нашли Боумана «У Робинсона», в его клубе на Риджент-стрит. Он играл на бильярде и потягивал скотч. После пары слов инспектора он вышел в коридор, чтобы они могли спокойно поговорить.