Страница 9 из 30
– Просто слова. Отговорки, секретарь! Да, директором ты быть не хочешь. Так мелко не плаваешь… Ты больше хочешь – неизмеримо больше! Вот не прибедняйся – дескать, пенсионер, хоть и почетный гражданин города. Старикам везде у нас почет – вплоть до кладбища. Схоронили училку – оказали почет… Чего же в почете на огороде не сидится? Картошку посадил?
– Успеется. Нам с Калерией Арвидовной много не надо. Сотки две, три… И не едим мы картошку так, чтобы очень… Слава Богу, не голодное время.
– Мало. Мне двадцать соток мужики засадят. Чтоб и скотине досталось.
– Прирос ты к земле, Сыродь. Хороший теремок в степи построил. Забором обнес. Как в детских стишках.
Стоит в поле теремок.
Он не низок, не высок.
Двери, крыша, потолок-
Все из бревен, из досок.
– Не льсти мне, Щапов. Я, конечно, понимаю, что акции вам позарез нужны…
– Опять же подтверждаю честно. Очень нужны. Без тебя никак.
– Не все честно говорите. Многое не договариваете… А давайте начистоту! С тебя и начнем секретарь. Директором ты быть не хочешь. Верю. Чего ты тогда хочешь? что даже сюда приехал, не побоявшись? Я скажу! Ты хочешь, чтобы все было, как ты хочешь – как считаешь правильным.
– Не для себя – для людей чтобы лучше…
– Еще бы для себя… Я вот чего не понимаю (ну, и всего остального тоже). Ты, секретарь, убежден в своей правоте. Железобетонно уверен. И клянешься, что для себя лично ничего не надо. Склонен согласиться – тебе не надо. Тогда это самый тяжелый случай. Проще попросить – ну, чего-нибудь – сокровище там, палочку волшебную (не фамильную, Щаповскую), цветочек – не аленький, а синенький, трехлапый… Не боишься?
– Чего? – Щапов избегал смотреть на Сыродя (Горгина).
– Что придется заплатить. Не деньгами и не акциями, как глупый директор тут заявлял…
– Камешек в мой огород? – сунулся Васыр. Он хотел помочь другу – слишком страшно побелел Щапов. И слишком страшные слова готовы прозвучать в сказочном тереме на степном хуторе. Сказки кончились.
– Помолчи, директор хренов… Ощущение пустоты – ужасное ощущение. Например, мэр ваш сейчас ощутил… Придется платить. Это вам не акции завода! Гранит заплатил. В своем стремлении сделать для людей лучше и правильнее он пошел не просто дальше вас – он пошел до конца. Вы же взяли и шлепнули Гранита.
– Мы?!
– Ну, не я же… Мне, вообще-то, наплевать, чего вы там хотите…
– А Гранит, выходит, ангел с крылышками?
– Нет ангелов. Не созданы они здесь. Только глупые корыльбуны – и они повывелись, кроме одного – самого дурного. Палкой добрых людей избивает. Повезло племяннику, что спасся… Не читали разве сказки? Корыльбуны – ничуть не ангелы, пусть и летают… Благодаря тому, что ваши желания, ваши хотелки – пустые, трусливые – все с оглядкой, с пузырьками-мурашками на коже…. Для вас ворпани – злодеи. И Гранит – злодей! А это почему?!
– Хватит уже! – крикнул оскорбленный Васыр. Он оскорблялся, а умный Щапов не давал воли чувствам – напряженно думал. Не предполагал, что будет философский диспут, но если бы догадался – все равно приехал бы.
– Мы не виноваты! Мы никого не расстреливали… Мы – не злодеи.
– Именно. Никого вы не расстреливали. Кишка тонка. Зато над мертвым Гранитом судилище устроили. Несправедливо. Почему же ты, секретарь, хочешь справедливости – как ты сам представляешь эту справедливость – для себя?
– Не для себя! Для Утылвы!
– Именно. Другим навязать… Если добавишь – для всего мира – то выйдет точно по-гранитовски…
– Откуда ты про него знаешь? Мистика… – Васыр подергал длинный нос. – Будто сталкивался с Гранитом… По нынешним временам личность одиозная. В Кашкуке знали, конечно, что Лида – дочь Гранита… Во многом из уважения к ней…
– А я от отца слышал, – Горгин явно насмехался. – Мой отец здесь жил – многое и многих повидал. Ничего удивительного.
– Не путай! Отец твой после войны сюда приехал. Гранита тогда уже… гм…
– Отец и раньше был. Всегда был!
– Был и был. Ладно. Я не спорю. Ты, Сыродь (или Горгин – как тебя там) про всех сказал. А про меня что? Любопытно.
– Нисколько не любопытно. Про тебя ясно – просто, прямо и без извилин. Ты хочешь вернуться директором на свой завод.
– Это почему же ясно? почему просто? У всех, значит, сложно, а у меня даже извилины прямые? Заслужил я оскорблений?! Мог бы, вообще, из Германии не возвращаться! Жил бы себе довольнехонько…
– Борис не злись, – остановил Щапов. – Просто – потому, что ты единственный из нас всех, кто твердо знает, чего хочет. И хочешь конкретных вещей и вполне можешь их достичь… Ты в самом лучшем положении. Можешь еще вынырнуть…
– Разве не все мы одного хотим? У нас общая проблема.
– Так это у вас. Не у меня.
– Сыродь, мы же не чужие люди, – укорил Васыр (он не догонял как Щапов, который все больше мрачнел). – Сколько друг друга знаем. И в Союзе вместе работали – не с тобой, так с отцом твоим. Ну, не пылали любовью, но для общего дела засовывали личное в… в одно место. И договаривались. На скольких заседаниях штаны протирали и доклады слушали, а потом шли и делали! Сыродь, будь человеком! – последняя красноречивая фраза повисла в воздухе. – Ну, что тебе нужно? Чего ты хочешь?!
– Чего хочу? Ну-у-у, – Сыродь продолжал издеваться. – Договор составим? по всей форме. Хотелки свои изложим и кровью подпишем? Уточнимся. Вы хотите гребаные акции? Только-то? Душу за акции? Хороший обмен! У меня ни один дивор лишним не будет. Вместилище бездонное – тут, недалече…
– Мерзавец! Кем себя вообразил? Вот чего именно ты хочешь?
– Я… гм… и мне ничто не чуждо… Ничто. НИЧЕГО…
Беседа с Сыродем высосала силы, как всегда. В полном физическом упадке и душевном раздрае гости не заметили, что воздух в комнате потускнел и окутался синей дымкой. Сказочные феномены в Утылве – иллюзорные или же нет. Туман (и облако) – синий, серебристый как Варварин смех. Подземная красная река – как красноватый отблеск в глубоких зрачках Сыродя – во тьме. Так получилось, что в синем тумане фигура хозяина производила жуткое впечатление. Он уже и человеком вроде переставал быть. Внешне это выразилось совсем чудесатым образом: и без того длинное, напряженное тело увеличивалось до невероятных размеров. Сыродь на стуле громоздился под самый потолок. В сравнении с ним другие люди в комнате выглядели гораздо меньше и располагались ниже. На ничтожном уровне. За столом на лавке сидели, словно у подножия, а Сыродь – высоко на троне. В памяти всплывали иллюстрации к детским сказкам, а именно Кощей Бессмертный или Энгру в своем железном дворце. Что-то в этом было…
Из сыродиевского кабинета Максим не вышел, а вылетел пробкой, держась руками за живот. Было так больно, что даже не стыдно. Однако вот что странно (вообще-то, странно все!) – как только он удалился от всевидящих глаз и выговаривающих безжалостные слова губ на каменном лице, сразу полегчало. Но Максим продолжал двигаться без остановки – к сеням, намереваясь попасть на улицу, и ошибся дверями, пролетев по инерции дальше. Вместо улицы ступил на порог другой комнаты и замер. Нет, лицо у него не перекосилось, как у Колесникова после заглядывания в колодец, но тоже вытянулось изумленно.
Полная неожиданность, что эдакая комната имелась в доме Сыродя – слишком она выбивалась из аскетичной брутальной атмосферы. Чем? Ни за что не поверите!
Опять помещение практически без мебели. Без дивана, зато со шкафом в простенке между окнами. Этот шкаф, безусловно, самый роскошный предмет меблировки. И вообще, единственный – больше в комнате ничего подобного нет. Антикварный, трехстворчатый, из красного дерева, с резным навершием, распашными дверцами и выдвижными ящиками. Выше и авантажней своего собрата в гостиной Юлии в Коммуздяках. На центральном фасаде сыродиевского экземпляра тоже закреплено зеркальное полотно, боковые двери украшены резными накладками с растительным орнаментом (триллиум – три лепестка, листья и стебли – та же тема, что в Варвариной броши). Шкаф старый – имеются потертости, сколы, утраты по дереву. Что интересно – на обоих дверях, в одном месте в вырезанной фигуре (т.е. в двух фигурах) у центрального цветка выпал лепесток, осталось только два (это вместо трех), и виднеется в углублении простое темное дерево – ну, опять же в точности, как в Варвариной серебряной броши. Вот такое одинаковое повреждение на двух различных предметах. Но никто, разумеется, не заметил и выводов не сделал. Откуда же столь редкий экземпляр взялся здесь, в степном хуторе? В крестьянской усадьбе? И зеркало на шкафе тоже старинное, потемневшее, просто огромное, без царапин и сколов. Прям дивье зеркало – в нем даже великан Сыродь мог обозревать себя с ног до головы, стоя вплотную.