Страница 24 из 30
– Да, как водится. Салат с тигровыми креветками, томатный суп с моцареллой, язык говяжий с овощами, хреном и зеленью, расстегай с рисом и яйцом, спагетти с беконом и шампиньонами, оладьи из кабачков, пирог с яблоками и корицей, ягодный морс, чай – Лариса с запинкой читала из меню.
– Все? Этим же убить можно. У господина Сатарова второе покушение за день. Шутка. Подайте в лучшем виде. Не опозорьтесь. Пусть эта кукла поднос оттащит. Ты ей дверь придержи, подстрахуй. Сама в номер не входи – не мешайся.
– Поняла, Руслан Афанасьевич, – мелко закивала Лариса.
– Ну, то-то же! А как олигарху унесете, так и мне накройте – хоть вон в баре. Проголодался я, аж в кишках болит. Не знаю, какие у вас порции, но мне двойную. Всего по двойной!..
– Водочки? из холодильника. Или коньячку?
– На службе нельзя – решительно отклонил Поворотов. – Угораздило же барину приехать. Разыграем спектакль – и закончится он ничем. Тогда и выпьем!
– Как скажете, Руслан Афанасьевич. Только…
– Чего еще? – начальник выразил неудовольствие. – Чем вы здесь недовольны? Работа чистая, не тяжелая. Станки не пилите, не таскаете железо на горбу. Вдобавок зарплату получаете. Хотя гостиница, как пропали директорша с Клобами, пустая стоит, то есть обязанности у вас уменьшились. На заводе людей сокращают, а у вас расширение штата – нового человека взяли. Прям не человека, а куколку на загляденье!
– Руслан Афанасьевич, зачем взяли-то? Неприлично это. Девушка молодая, незамужняя, наивная. Она ничего не сознает, и с головой у нее…
– С головой? Не беспокойся. На месте голова. Не откушена. И голова ее не требуется. Красивая, и ладно!
– Мать ее знает? Людмила?
– Чего знает? Что дочь на работу взяли? Конечно, знает и радуется! Ларис, ты это прекрати. Девчонку никто сюда силком не тащил. И хомут как на лошадь не надевал. Сама прибежала!.. А Людка твоя про всех все знает. И языком чешет без толку. Про чужих знает, а про своих родных… Как сапожник завсегда без сапог. Но не наше дело! Повторяю – не вмешивайся. Иди и займись обедом. И кофе свари.
– Сейчас сварю.
– Так иди и вари. Я пью черный. И сахару побольше… Ну? На ногах переминаешься…
– Я отпроситься хотела…
– Без ножа режешь, Лариса! И не думай даже. Некем тебя заменить. Не куклой же… Если бы раньше предупредила, Людку задержали бы на работе… Нет, ее бестолковости не нужно.
– У меня причина…
– Уважительная? Как у директорши? Исчезла, наплевав на все – даже на то, что она пока еще высокий пост занимает. Заводом руководит… Вот и доруководилась! Баба, одним словом… Только что Сатаров меня распинал – за наш бардак. И за флаг на башне. Потребовал созвать собрание. Где ж я ему возьму? Народ ленивый, бестолковый… Ты еще тут – тебя не хватало. Отпрашиваешься? Из-за Лешки? Поздно! Вырастила сыночка! Мучайся теперь…
– Руслан Афанасьевич, я из-за другого… мучаюсь… Ребят милиция отпустила. Леша дома.
– Известно. Начудили детки, а отвечать кто будет? Дядя. Этот дядя – Поворотов. Бедный я. Все шишки валятся. Митинг с мавканьем, ячейка неправого Блока, плакатики против властей, флаг, журналист со статьей про кризис, губернатор и, наконец, олигарх собственной персоной. Да, ворюгу Пятнашкова забыл упомянуть – и он на меня валит. За что? Ты вот отпросилась и пошла домой со спокойной душой…
– Значит, отпускаете?
– Еще чего! У тебя когда смена заканчивается? В восемь вечера? Тогда и пойдешь с чувством исполненного долга. И мы все пойдем… к черту! – конец Поворотовской фразы звенел искренностью (похоже на Варварины серебряные колокольчики).
– Руслан Афанасьевич, мне очень нужно. Неладно дома…
– А что такого? Про сына ты уже поведала. Отпустили его из милиции. Счастливо избежал… Урок твой умник не выучил. Его ячейка дальше замышляет. Что именно? Дознаемся!
– Леша? Окститесь, Руслан Афанасьевич. У мальчика любовь… – Ларисин умоляющий тон.
– Вот про любовь его… Скажи-ка, дорогуша, правда это или нет. Слышал я, сынок твой – вожак наших борцунов за правое дело – новую подружку себе завел. Быстро он директоршу позабыл, а Варвара стерпела. Чудно очень! Пятнашкова не отпустила – повязали его ворпани перед канадской границей и вернули в Утылву, и он со страху порядочных людей топит в Негоди. Мерзавец!.. Я не про твоего сына, а про Пятнашкова… Видать, Лешкина подружка не робкого десятка – отбила парня у ведьмы. Не местная. Якобы племянникова дочка – внучка покойной учительницы. Вместо юбки в шортиках ходит… И в милицию она бегала Лешку выручать. Ты, Лариса, гляди! Бывают девки – оторвы… Еще сплетничают, что с флагом она же Лешку подбила и даже на башню лазила вместе с ним. Не получилось бы так, что сынок твой из огня да в полымя. Сперва директорша, потом кортубинка…
Удивило, что эдак про директоршу говорят? и кто? ее непосредственные подчиненные! Совсем страх потеряли. Несмотря на простецкий облик медведюка, Поворотов всегда чутко держал нос по ветру. Только раз его нос (не буквально) расцарапали – когда увольняли с завода, но та история в прошлом. Теперь по отношению к Варваре у Поворотова пиетет пропал. Бульк. Или знак верный. Кого бояться-то? Роковая госпожа Пятилетова исчезла, даже синий халат не взяла. И навряд ли вернется. Чудненько. Теперь для Поворотова главное – улестить, обработать олигарха, дабы не пойти вслед за опростоволосившейся директоршей. Последнее в планы начальника СБ ТыМЗ не входило. Размышления Поворотова прервали горькие всхлипывания Ларисы.
– С сестрой неладно, Руслан Афанасьевич…
– С красоткой Ирэн Адлер? Так, кажется, Килька Кулыйкин ее титуловал, а себя чуть ли не английским лордом… Теперь в Килькиной жизни нет ничего английского. И ничего путного тоже нет. В бараке Мобути, вообще, мало что имеется. Дед по-спартански существует. Но совесть свою не пропил, сохранил свое сокровище – овальный спецзнак с фигурой солдата в каске на фоне красного знамени и внизу надписью ХАСАН 1938… Молодец дед! А Килька с наглой рожей вселился…
– Руслан Афанасьевич, я за сестру тревожусь. Приехала и совсем загрустила.
Лариса сама грустно увяла – ее светлые волосы упали на щеки, кожа побледнела до синевы, голубые глаза смотрели грустно и терпеливо. Тут любое сердце бы разжалобилось, но только не у Поворотова.
– Грустно. Чемодан с вещами потеряла. С заработков голая вернулась. Ваша семья нуждается. Не обижайся, Лариса, но ты пашешь, а сестра твоя в красной юбочке порхает. Стрекоза! корыльбунья подружка.
– Не наговаривайте на Ирэн. Приболела она. Лежит, не встает уже несколько дней. Не ест, не пьет, повернулась к стенке и молчит.
– Ах, молчит? Кто тогда придурка Костяню – Дюшиного отпрыска – подучил картошкой в олигарха кидаться? Ирэн ему показала с балкона.
– Она не в олигарха кидала, а в Федьку Цукова. Обидел он ее. Ругался непотребно. Ирэн вспыльчива, но отходчива.
– Так Федьку отходила, что у него брюки треснули. Как ни крути, а Ирэн везде виновата. Белая и пушистая.
– Она не хотела! Само получилось…
– Хотела или не хотела, но олигарх из-за покушения теперь страшно зол. И невинные люди страдают. Это я страдаю! – Поворотов с праведной обидой повысил голос.
– Руслан Афанасьевич, сестра тоже… страдает… Но не говорит. Просто сил у нее нет. Исхудала, истерзалась… Душа болит. И так бывает…
– От душевной боли пусть коньячку тяпнет. Или как Витька Пятнашков – метаксу. Если же это не поможет, тогда не знаю… Тогда к врачу.
– Врачи говорят, что есть особое состояние упадка. Депрессия. Человеку ничего не надо. И помощь не нужна. И вот как ей тогда помочь? Родным что делать?
– Мудрено слишком. Разве в больших городах, а у нас в Утылве… Аристократка она, что ли? Леди Ирэн!.. Безделье всегда во вред! Нельзя всю жизнь порхать. Работать, вгрызаться! На заводе штамповщицей или травильщицей, маляром или учетчицей. Нет, учетчиц уже погнали. Тебя ведь уволили, а ты кто?
– Табельщицей была в сборочном цехе. Перед тем – бухгалтером.
– М-да, цех тот давно не собирает… Но ты же не сдалась! Не впала в эту… как ее… в депрессию. Жаль Ирэн. Сейчас Утылва ничего не может предложить королевишне. Для всех тылвинских королев даже у Сыродя шуб не хватит. С работой – швах и мав. А будет хуже… Иди работать, Лариса, не морочь мне голову. Отлежится твоя сестра – и поговорим.