Страница 35 из 40
– Позвольте мне остаться с вами, – решительно произнес Сэн. – Моя жизнь подходит к концу, зачем мне цепляться за нее? Я никогда не был воином, но хотел бы умереть как воин.
– Разрешите не согласиться с вами, уважаемый Сэн, – возразил командир. – Мы солдаты, долг велит нам сражаться и умирать за своего господина, свою страну и свой народ. Но вы – совсем другое дело; у вас иная судьба, и смерть в бою – это не для вас. Ваша доля тяжелее нашей: вы должны остаться в живых… Расскажите людям о том, как мы умерли – это будет лучшее, что вы сможете сделать для нас.
Наступила долгая пауза. Затем старик вздохнул и еле слышно проговорил:
– Хорошо, я уйду. Сколько у меня есть времени на сборы?
– Думаю, до вечера; потом может быть уже поздно. Уходите по тропинкам через кедровник – вряд ли враги будут рыскать по лесу, они надеются захватить богатую добычу здесь, в поместье, – командир неожиданно улыбнулся. – Они же не знают, что дворец князя пуст, и в поместье тоже нечем поживиться. Представляю, как они разозлятся, когда останутся с носом, как смешно и глупо они будут выглядеть!
– Да, смешно, – согласился Сэн и снова замолчал, потому что не мог дышать.
– Прощайте, уважаемый Сэн, и простите, если мы были недостаточно внимательны к вам.
– Мне не за что упрекнуть вас. Прощайте, и да обретут ваши души покой и блаженство, – отвечал Сэн с глубоким поклоном и стоял, согнувшись, до тех пор, пока командир не скрылся за деревьями.
Ночь застала Сэна уже на перевале. Отсюда отчетливо было видно зарево пожара у подножья горы, там, где находилось поместье. Сэн прислушался, пытаясь уловить шум битвы, но до него доносились лишь неясные звуки ночного леса, будто приглушенные ужасом происходившего там, внизу. Потом откуда-то издалека раздался отчаянный крик оленя, и в лесу все затихло и замерло.
Сэн опустился на теплую, прогретую за день солнцем землю, и лег на бок, положив под голову мешок со своими пожитками. Дальше идти было невозможно: во тьме лес окружил старика сплошной непроходимой стеной.
Странная бесчувственность овладела Сэном; он не знал даже, хочется ли ему есть или пить, удобно ли ему лежать на голой земле. Он не испытывал никакого страха перед дикими зверями и не боялся их появления, хотя не имел при себе никакого оружия и не смог бы защититься в случае опасности.
Раз за разом он шептал одно и то же стихотворение:
Уход из мира представлялся ему простым и легким делом: Сэн завидовал Сотобе, завидовал солдатам, гибнущим или уже погибшим в поместье, завидовал всем, кто умер. Смерть не страшила его, как не страшил и потусторонний мир, потому что хуже, чем здесь, ничего не могло быть.
Картины прошедшей жизни, одна горше другой, являлись в воспаленном воображении Сэна: гонения, несправедливость, жестокость и глупость, злоба и зависть, издевательства – отравляли его существование с молодых лет до самой старости, и главное, что все это было бессмысленно. Если бы он страдал за что-то или за кого-то, за что или за кого можно было страдать, его страдание стало бы утешением или даже восторгом для него, но этого не было. Но если бы и те, кто были его мучителями, получили бы радость и счастье от того, что мучили его, Сэн нашел бы оправдание своим мучениям в их счастье и утешение в их радости, но и этого не было. Никому его страдания не принесли счастья, и те, кто мучили его, не испытали, он это знал точно, ничего кроме мимолетного болезненного удовольствия, сравнимого с удовольствием помешанного, из-за своей болезни доставляющего боль живому существу.
Страшнее же всего было сознание того, что он не одинок в своих муках: тысячи тысяч страждущих и замученных были вместе с ним. Такое горе нельзя было перенести, его сердце разрывалось, и голова болела невыносимо. Он бормотал, как в бреду:
Сэн так и умер бы в этом душном ночном лесу, умер с отвращением к земной жизни, но под утро яркое спасительное воспоминание пришло к нему – старик вспомнил о тех, кого любил. Такэно, Йока и маленький Такэно представились ему, и он встрепенулся, поняв, что нужен им.
Сэн поднялся и пошел через дымный туман к дороге, которая вела в долину по ту сторону горной гряды. Он шел открыто и не таясь, зная, что с ним ничего не случится.
На вершине перевала он остановился, чтобы взглянуть на ясное небо, и вдруг на ум ему пришли светлые, возвышенные строки:
На душе у Сэна стало сладко и горестно, печальная улыбка осветила его лицо…
После полудня, в самый зной Сэн добрался до деревни, жители которой обычно привозили в поместье продовольствие. Деревня была сожжена; около тлеющих остовов домов валялся разный хлам, на пыльной дороге был рассыпан рис, но людей, – ни живых, ни мертвых, – нигде не было видно. «Значит, они успели уйти, – подумал Сэн. – Это хорошо». Он направился дальше по дороге.
Когда Сэн поравнялся с небольшой бамбуковой рощицей на краю поля, он услышал чей-то приглушенный возглас:
– Уважаемый, уважаемый!.. Простите, я не помню, как вас зовут…
Сэн остановился. Из рощицы вышел на дорогу, озираясь по сторонам, перепачканный сажей и грязью старик.
– Вы не узнаете меня? Вы ведь служили садовником в поместье нашего повелителя? А я привозил вам еду. Я староста здешней деревни.
– Да, теперь я узнал вас, – сказал Сэн. – Ваши крестьяне с вами?
– Я никого не видел. Я прячусь тут, в бамбуке, со вчерашнего утра. Из города к нам прискакал посыльный и сообщил, что началась война и один из вражеских отрядов направляется в княжеское поместье…
– Этот посыльный был не Такэно? – перебил старосту Сэн. – Помните, мой воспитанник?
– Нет, это был не он… Мы знали, мы чувствовали, что война начнется, и даже, следуя вашему мудрому совету, собирались выставить дозорных на подъезде к деревне, но почему нас предупредили так поздно? Мы едва успели взять самое необходимое, почти все наше добро досталось врагу.
Наши крестьяне ушли, а я замешкался: хотелось проверить, не забыли ли мои жена, дети и внуки в спешке чего-нибудь ценного? И тут в деревню ворвались эти изверги; меня ударили по голове, я упал, а когда пришел в себя, увидел, что вокруг все горит. Я пополз через рисовые поля, по воде и грязи. Меня никто не заметил. Я приполз в эту рощу и теперь прячусь здесь. Я боюсь идти в деревню, вдруг эти звери снова нагрянут туда?
Война
– Вы правы, уважаемый, – кивнул Сэн. – Они вот-вот вернутся. В княжеском поместье им делать нечего, добычи им там не видать, а дальше продвигаться по безлюдному краю нет смысла. Они пойдут назад в богатые области страны.
– Великие боги, спасите нас от беды! – отчаянно вскричал староста, вздев руки к небесам.
– Тому, у кого все отняли, бояться уже нечего, уважаемый, – строго сказал Сэн, которому почудилось что-то не очень хорошее в поведении старосты. – К тому же, я уверен, что они у вас не задержатся – что им взять в сожженной деревне? Как только они проедут, вы можете идти к себе безо всякой опаски; можете приняться и за восстановление домов. Я уверен, что больше в ваши края никто не сунется.