Носорог

Тем не менее, надев всё найденное, я вынужден был признать… моё. В смысле, одёжка пришлась впору. И бесформенная кепка, и застиранная льняная рубаха, и те же короткие штаны на подтяжках, как оказалось, застёгивающиеся под коленом на пару пуговиц, и шерстяные гольфы неопределённо серого цвета. Налезло всё, как родное, и ощущалась одежда удобно, несмотря на свой откровенно мешковатый, даже неказистый вид.

Кепку я, впрочем, вернул обратно в шкаф. Негоже в помещении в головном уборе расхаживать… по крайней мере, так мне кажется. Хотя, некоторая опасная двойственность в ощущениях имеется. Чую, если начать разбираться, чьё именно это мнение — меня прежнего или меня нынешнего, приступ не заставит себя ждать. А значит, ну его на фиг!

Кое-как рассмотрев своё отражение в том огрызке зеркала, что красовался над умывальником, я покрутил носом, и со вздохом вынужден был признать, что теперь от выхода на разведку меня ничто не удерживает. То есть, отмазаться от прогулки по дому ввиду отсутствия нормальной одежды уже не получится. А значит… значит, нечего время терять. Ночь, она не вечная, а я боюсь, когда проснутся местные обитатели, чёрта с два мне кто-то позволит шастать по зданию. Как бы в комнате этой не заперли…

Оказавшись перед дверью, я глубоко, словно перед погружением под воду, вдохнул и, аккуратно повернув ручку, выскользнул в коридор. Получилось на удивление ладно, хотя, учитывая габариты моей синей туши… м-да, уж!

Тем не менее, пока я не пытался контролировать каждый шаг, тело вело себя и двигалось, словно заправский вор-домушник. Мягко, плавно… и, несмотря на явно немалый вес, бесшумно! И это было тем удивительнее, что старый рассохшийся деревянный настил под моими ногами просто обязан был скрипеть, словно какие-нибудь «соловьиные полы». Главное, не мешать… и не думать о том, откуда мне известно об этих самых полах! Не думать, зар-раза!

На минуту мне пришлось замереть, привалившись к крашеной в отвратительный коричневый цвет стене коридора. А стоило пройти короткому приступу боли, как взбунтовался желудок. До этого не подававший признаков жизни, этот проглот вдруг заявил, что хочет жрать. Не перекусить, не поесть… именно, жрать!

Накативший голод был настолько внезапным, что я даже опешил. Но уже через секунду мой нос, словно сам собой, втянул в себя воздух и, уловив направление, с которого доносился слабый, почти неощутимый запах чего-то съедобного, проклюнувшимся рогом указал: «туда!». Наверное, я мог бы перетерпеть этот неожиданный приступ голода, но, чёрт возьми! Кто знает, когда в этой богадельне завтрак, и кто сказал, что он мне вообще достанется? А посему — к дьяволу вежливость. Я хочу есть, и я поем. А кому это не нравится… ну, он может попытаться высказать своё неудовольствие мне в лицо. Всё равно я здешней мовы не знаю.

Глава 3. Чудные открытия

Я ожидал не этого. Вот совсем не этого. Кухня, буфет, склад провизии… да хоть погреб с подгнившими копченьями! Но не это же!

Осторожно, но плотно прикрыв обитую металлом дверь прозекторской, я тяжело вздохнул и, почесав затылок, пошлёпал в обратный путь. Определённо, ТАКИЕ гастрономические предпочтения моего нового тела следует отнести к отрицательным моментам. Очень-очень-очень отрицательным. Вот, совсем. Эх.

Я скривился, вспомнив картину, только что увиденную мною в подвальном помещении госпиталя, оказавшемся банальным моргом… и тут же постарался отогнать эту мысль, чтобы заткнуть заурчавший от голода живот. Ну да, если уж быть совсем честным, то перекосило меня вовсе не от вида лежащих на столах трупов, а именно от реакции моего тела на них. Оно же, зараза, чуть слюну не пустило! Гадость какая.

Остаётся надеяться, что меня не будет воротить от нормальной еды. Иначе, боюсь, жизнь в этом голубом «костюмчике» будет очень короткой… Да, я лучше от голода сдохну, чем перейду на диету из человечины! Бр-р.

До «своей» палаты я добрался без приключений. Никто меня не заметил, никто не остановил, так что, оказавшись в знакомой комнате, я скинул одежду и, автоматически сложив её в шкаф, рухнул на узкую койку… и уставился бездумным взглядом в потолок. Осознание привычек этого тела дало мне по мозгам едва ли не серьёзнее, чем тот камень, что выбил его прошлого хозяина вон, так что в своём нынешнем сомнабулическом состоянии я провалялся в постели до самого утреннего обхода. И только появление в палате давешнего доктора в сером костюме, сопровождаемого кошачьеглазой медсестрой в длиннополой белой накидке и таком же платке, кое-как вывело меня из ступора. Правда, для этого врачу пришлось приложить немало усилий. Бедолага добрые четверть часа махал вокруг меня руками, окатывая вспышками света, перемежаемыми потоками то тёплого, то холодного воздуха, но, в конце концов, всё-таки привёл меня в нормальное сознание. По крайней мере, мысли под толстой лобной костью забегали шустрее, да и тягостное отвращение исчезло. Растворилось, словно кусок сахара в горячем чае.

Глянув мне в глаза, доктор облегчённо вздохнул и, устало опустившись на край моей постели, дрожащей рукой стёр со лба выступивший обильный пот.

Пробурчав что-то невнятное, он с ожиданием уставился на меня. А я что? Пожал плечами, всей физиомордией изобразив непонимание. Глянул в зеркало за спиной доктора и понял: не получилось. Морда как была невыразительным кирпичом, так им и осталась. Глаза? Да их под нависшими бровями и не разглядеть толком.

С мимикой, выходит, швах. Ну, натурально, медведь. Или носорог… у тех тоже, говорят, по морде намерения не прочесть. Кто говорит? Да… не-не-не, вспоминать не буду, а то опять скрутит.

Один плюс в этих приступах: после каждого какой-то кусочек воспоминаний всплывает. Вот только чаще всего, почему-то, прежних, не этого тела. Эх…

Очевидно, доктор понял, что собеседник из меня не очень и, вздохнув, поднялся с койки. Снова что-то пробурчав, на этот раз с любопытством посвёркивающей глазками медсестре и, тяжело переваливаясь с ноги на ногу, вышел из палаты. Кошкоглазая глянула на меня и, удивительно грациозно пожав плечами, тоже подалась на выход, лишь прочирикав что-то на прощание. Но споткнулась взглядом о мою непонимающуюю физиономию и, смутившись, исчезла за дверью. Только хвост мелькнул. Во как… они тут ещё и хвостатые, оказывается!

Еле удержавшись от того, чтобы пощупать собственный афедрон на предмет поиска такого же атавизма, я мысленно напомнил себе, что никаких дополнительных конечностей у моего тела нет и, с облегчением фыркнув, вновь поднялся с кровати.

Доковыляв до окна, уставился на сереющий за стеклом пейзаж городской улочки и застыл на месте. А что ещё делать-то? Идти-бежать? Куда, зачем? Языка не понимаю, писать по-здешнему не умею… вон, закорючки на вывеске тому свидетели. Одна надежда, что вчерашний рыжеус появится, хоть как-то с кем-то объясниться смогу. А он, как мне кажется, появится непременно. Уж очень заинтересованный вид был у того доктора. Значит, вывод один: ждать.

Впрочем, у окна я проторчал совсем недолго. Хлопнула дверь палаты, и через порог, прогрохотав жестянками, вкатилась высокая тележка с судками. Вот только толкала её не давешняя кошачьеглазая медсестра, а обширная и очень невысокая тётка. Из тех, что легче перепрыгнуть, чем обойти.

Короткие толстые пальцы женщины ловко и привычно снарядили поднос, плюхнули в жестяную миску половник жиденького супчика из судка, после чего водрузили мой завтрак на тумбочку у кровати и… всё. Буркнув что-то себе под нос, сия особа с грохотом выкатила тележку прочь из комнаты и, захлопнув ногой дверь, погремела куда-то дальше по коридору. М-да уж… «Больной, просыпайтесь, пора снотворное пить»…

К подносу с едой я подходил с некоторой опаской. Ну а что? После ночного похода, кто его знает, как отреагирует этот организм на «нормальную» еду? Ну и, да, была у меня ещё одна опаска… в том смысле, что если моя туша сама по себе не вызывает какого-то чрезмерного удивления у местных, а среди них, к тому же, водятся такие вот дамочки с кошачьими глазками и хвостиками, то… да кто его знает, из чего сделан мой нынешний завтрак? Может быть, в этом мире, скармливание умерших вот таким вот голубым товарищам — норма?