Глазами геолога

— Ах, черт! Не туда зарулили!

Лодка проелозила по дну и замерла на мели. Вода весело пляшет вокруг. Вылезаю и берусь за канат, опоясывающий борта. Волочу лодку, толкаю в стремнину, переваливаюсь через мягкий борт — плывем!..

А по берегам и на воде — своя жизнь. Не так ли шла она в те далекие дни, когда по равнине разносились трубные крики мамонтов?

Важно плывет серо-белая гагара. Нагоняем ее. Она семенит в воде лапками что есть мочи. Сближаемся вплотную. Оглянувшись, она вдруг пронзительно взвизгивает, как испуганная женщина, и ныряет.

Утки притаились под бережком. Разом взлетают, громко тараторя крыльями. Делают круг над нами, до предела вытянув шеи, и уносятся вверх по реке.

Темно-серый гусь, избегая нас, подруливает к берегу, неловко встает на лапы. Он идет по пляжу с достоинством. Можно подумать, что у него под крылом портфель с важными бумагами.

Беззвучно шныряют в темной воде хариусы…

— Бивень! Там, на косе! — крик Бориса.

— Тише, не спугни.

Три резких гребка — лодка три раза пытается выпрыгнуть из воды — и мы на берегу.

…И где только в этой тундре заплуталось наше охотничье счастье?!

Бивень настоящий — это бесспорно. Потемневший, землистого цвета, покрытый снаружи тонкой коркой. Состоит из множества концентрических слоев (подобно годовым кольцам дерева). Бивень настоящий… Но он — часть чьего-то охотничьего трофея. Вокруг на песке узорные отпечатки резиновых сапог.

— Эх, не судьба! — огорченно машет рукой Борис.

Будто бы где-то в пещере остались его сородичи. Задумчиво сидят они, голодные и грустные, прикрываясь старыми, плешивыми шкурами. Так недостает им сочного, жестковатого мяса мамонта!..

Лагерь оказался невдалеке: две мачты в кустах, бренчанье Игоревых ведер…

Первым нас встретил Андрей. Встретил и со всех ног бросился прочь от нас к балку. Через мгновение выпрыгнул оттуда с бивнем величиной с крупный коровий рог, только раза в два-три толще. Мы лицемерно выразили свое восхищение.

Придирчиво рассматривая бивень, мы заметили, между прочим, нарочито равнодушно:

— Было бы у нас время глупостями заниматься… По берегам этого добра!..

Мы с Борисом целый день болтались на реке, промокли, пялили глаза на все обрывы, а тут вышел человек один раз на берег и… Счастливчик!

Между прочим, это, пожалуй, был рог шерстистого носорога.

Экзотика

Наступила короткая полярная осень.

По утрам на траве висит стеклянными льдинами роса. Плотные красные ягоды брусники припудрены инеем. «Брусника в сахаре».

На реке у берега позванивает тонкий лед. Днем по воде проплывают длинные прозрачные льдинки, поблескивающие на солнце, словно рыбьи спины.

По всей равнине базарят птицы, собираясь в стаи. Сначала тренируются — разом взмывают в воздух (будто ветер подхватывает с земли опавшие листья), перелетают от озера к озеру, стараясь держать ровный строй. Это им удается не сразу. То одна, то другая птица сбивается в сторону. Особенно часто ошибаются замыкающие.

Временами издали доносятся торжественно-стройные звуки фанфар. Журавли летят!

Множество куропаток выпархивает из травы. Они летят шумно, с треском, торопливо махая белыми крыльями. Планируют, приземляются и бегут, часто-часто семеня лапками.

Кажется, нет конца тундре. Куда запропастился Ледовитый океан?..

Мы привыкли к бескрайнему простору, к отсутствию ориентиров и не раз убеждались в том, что отыскать после маршрута наш лагерь в прибрежных кустах мудрено до тех пор, пока радист не поднимет свои мачты или Игорь не затопит печь в балке. Мы привыкли к ломаной линии гор, висящей на горизонте.

Но вот Нейтлин, маячивший все время впереди, стал увеличиваться в размерах, раздаваться вширь и вверх, перестал быть плоским и воздушным. Видны на его склонах бесчисленные ступени — нагорные террасы.

Прошли Нейтлин. Снова блеклая зеленая равнина, снова озера, крутые излучины рек. Реки лениво петляют на одном месте. Не торопятся к океану.

Погода стоит отличная. Солнечные дни — загорать можно. Градусов пять — десять тепла.

Андрей часто едет «на запятках». Становится на полозья сзади балка, прислонясь спиной к дощатой стене. Ему здесь тепло: ветра нет, солнце пригревает все время, потому что наш путь — на север.

Медленно ползет по тундре балок. Поодаль бежит Тарзан своей легкой рысью, искоса посматривая на Андрея. Иной раз Тарзан пытается пристроиться на полозьях. Неуклюже перебирает лапами, подпрыгивает — ничего не получается. Андрей смеется:

— Ты же пес, а хочешь зайцем проехать!

Тарзан смущенно виляет хвостом: «Хочу, мол, что поделаешь…»

Временами Андрей валится ничком на землю и, привстав на колени, рвет голубику или морошку. Торопливо запихивает ягоды в рот вместе с листочками, размазывая по щекам фиолетовый сок. А потом, вскочив, бежит вперевалочку за балком, догоняет его и вспрыгивает на полозья.

Тундра. Без конца и края…

Наконец впереди забелели постройки: первый населенный пункт за три месяца скитаний. Чувствуется близость океана: река разлилась широко-широко и уровень воды в ней равномерно, медленно «дышит» — повышается и опадает. Сказываются морские приливы и отливы.

Мы разбиваем свой последний лагерь в устье реки Усть-Чаун, возле крохотного рыбачьего поселка: несколько бревенчатых изб и два сарая да склад для рыбы.

Что ж, мы почти дома. От этого и радостно и чуточку грустно. Словно на своем немалом пути оставили какую-то частичку самих себя.

По вечерам к нам в балок заходили рыбаки — спокойные, молчаливые люди с шершавыми ладонями и загорелыми лицами, процарапанными глубокими морщинами. Они усаживались, кто на краешек нар, кто на ящики, а кто просто на корточки у дверей и слушали рацию. Их собственный приемник барахлил.

Андрей и Борис по вечерам уходили к рыбакам, помогали им разгружать и перетаскивать рыбу, катали тяжелые пузатые бочки. Возвращались облепленные серебряной рыбьей чешуей. От них пахло морем.

Игорь преуспевал. Перекинувшись в балке несколькими словами с кем-нибудь из рыбаков, он исчезал на несколько минут и возвращался, таща под мышкой громадного, бронзового цвета вяленого гольца. Торжественно потрясал трофеем:

— Сила!.. Ловкость надо иметь!

— Совесть надо иметь, — спокойно отзывался Борис.

— Так это же честно-благородно. Кому не нравится, тот не ест.

Тем временем перед балком появлялись любопытствующие морды поселковых собак. Их интересовало, когда появятся аппетитные рыбьи плавники и головы.

Эти собаки были в большинстве молодые и удивительно разнообразные. В них угадывались признаки лаек, овчарок, сеттеров, даже такс, а один голенастый темно-коричневый щенок явно имел родственников среди благородных доберманов-пинчеров.

Любопытной была встреча всего этого безалаберного сброда с Тарзаном.

Когда мы въехали в поселок, Тарзан держался вблизи балка. Со всех сторон к нему сбежались собаки. Он стоял спокойно. Чуть вздрагивали уши. Собачья толпа молчала. Возглавлял ее крупный пес-овчарка, который нахально глядел на Тарзана и осторожно, бочком подвигался вперед.

Тарзан глядел в сторону. Толпа надвигалась на него, и предводитель все больше наглел (мы приготовились защищать своего друга). Должно быть, местный собачий заводила ожидал изъявлений подчинения со стороны Тарзана.

Вдруг Тарзан рявкнул и, оскалив пасть, грудью бросился на нахала. Тот покатился от неожиданности и, взвизгнув, стушевался в толпе. Тарзан остался стоять, напружинив мышцы, а молодые псы, восторженно перебирая лапами и махая хвостами, стали почтительно подходить к нему и боязливо обнюхивать.

С той поры Тарзан стал кумиром четырехногих обитателей поселка. Они бегали за ним толпой и глядели на него с восхищением…

В поселке все мы стали привыкать к оседлой жизни. Представилась возможность чаще читать книги, играть в шахматы, слушать приемник.