Страница 37 из 51
— Если это метеоритный кратер? Понимаешь? Как вон те, далекие. — Он указал на луну. Она висела в небе равнодушно, как дорогое украшение.
Мне не хотелось ни спорить, ни соглашаться. Здесь, в мерцающей полярной пустыне, на берегу черного озера, рассеченного лунной дорожкой, среди немых скал, пробудилось во мне ощущение непостижимой тайны.
Лунный пейзаж
Эльгыгытгын не баловал нас хорошей погодой: ветер, туман, дожди. В награду дарил зубастых метровых рыбин — зеленоватая кожица с розовыми пятнышками и алыми плавниками.
На третье утро мы покинули Эльгыгытгын. Пока тракторы рокотали возле балка и саней, я торопливо взобрался на куполообразную вершину, чтоб сфотографировать панораму озера.
От берега тракторы двинулись в мою сторону — здесь был перевал. А навстречу им катились волны ветра и равномерно двигался грязно-серый полог облачного неба.
За тракторами тянулся черный след — полосы развороченного дерна. Пройдут месяцы или даже год — шрамы на тундре сохранятся. Долгая память у мерзлой земли. Без травяного покрова лучше оттаивает земля. Под нетолстым покровом талых пород в мерзлоте вытаивают ложбины — отпечатки тракторных следов. Нарушилось равновесие в природе — не скоро оно восстановится.
Тракторы выползли на перевал. Я побежал к ним спотыкаясь. Перевал сплошь был устлан щебенкой и глыбами. Плоские обломки чаще всего торчали ребром, образуя узорные круги.
Во время промерзания и оттаивания обломки скальных пород выдавливаются на поверхность и даже сортируются. Что получается в результате, хорошо видно, но как получается — не очень-то понятно.
Под гусеницами хрустят камни.
Странный отсюда открывается вид. Озеро скрылось. Лишь по расположению окружающих его вершин можно угадать очертания огромной впадины.
Впереди горы. Большинство вершин будто надломаны: плоские площадки, либо горизонтальные, либо наклонные. Остатки великого базальтового покрова. Некогда темные потоки расплавленных базальтов заливали всю эту огромную территорию. Должно быть, они поднимались сюда из больших глубин.
Анадырское плато жило неспокойно. Здесь бился могучий пульс Земли. От ударов его дрожала многометровая толща скал, словно нежная кожа над артерией. Трескалась земля, сдвигались гигантские глыбы.
Из года в год лед выдавливает каменные глыбы на поверхность земли.
А потом настойчивый оборотень вода-лед-пар с помощью других сил стал размывать трещины, обособил отдельные горы и теперь изо дня в день обтачивает их склоны.
Большинство рек этого края на многие километры тянутся по прямым линиям, вдоль трещин-разломов. Иной раз при взгляде на карту мелькнет мысль: здесь, должно быть, топограф постарался. Провел одну прямую — река. К ней под прямым углом — притоки. И к ним, в свою очередь под прямым углом, совсем небольшие штришки — лощины.
Вот и теперь, когда мы спускаемся с перевала, перед нами глубоко врезанная долина: две ровные плоскости осыпей, сходящихся внизу, на дне. Наш караван благополучно сползает вниз по лощине. Поворот на девяносто градусов — и новая ложбина, более широкая.
Лавируем между камнями. Рядом торопится ручей, подпрыгивает на камнях. Уклон ложбины большой. Еще один поворот на девяносто градусов — и мы в долине Малого Чауна.
Малый Чаун здесь по-настоящему мал: его перепрыгнуть можно. Долина, зажатая крутыми склонами гор, завалена огромными, окатанными булыгами. Мы выбрали ровное место и разбили лагерь.
Откуда-то незаметно подобрались плотные серые облака. Ветер, метнувшийся в одну, в другую сторону, вдруг понесся напролом вверх по ущелью. Ветер белый, снежный. Он вихрил морозную пыль, гнал ее параллельно земле.
В палатке у входа сразу же намело сугроб. Выглянешь наружу — колючие искры брызжут в лицо. Все кругом белое: сверху, снизу, со всех сторон.
Утром продолжало пуржить. Весь день валялись в палатках, как медведи в берлогах. Нечего сказать, хорошо начался август! А на следующее утро — солнце, веселое солнце и нестерпимо сияющий снег. Он припорошил окрестные горы.
И вдруг оказалось, что горы не совсем обычные. Подобны гигантским каменным лестницам, пирамидам. Белые поверхности ступеней и темные полосы уступов, чередуясь, поднимаются от оснований к вершинам.
И здесь прилагает свою силу мороз. Дробит ледяными клиньями скалы на мелкие кусочки, засыпает склоны щебенкой и глыбами, сортирует обломки. Осыпи потихоньку сползают вниз. Нагромоздились камни в одном месте — ступенька, в другом — еще одна…
Мы вышли в маршруты. Нас окружает мрачный, неземной мир. Камни, камни, камни. Редкие, причудливые скалы. Угловатые глыбы. Ступенчатые осыпи. Остроконечные вершины. Глубоко врезанные лощины. Лишайники, как черная накипь. Геометрические контуры гор. Резкие тени в ущельях…
А космонавты, гуляя по Луне, разглядывают тамошние безжизненные горы и, пожалуй, не догадываются, что у нас на Земле можно увидеть нечто подобное.
Человечность
Мы на полмесяца отстали от намеченного графика. А тут, как назло, порвалась гусеница у трактора. Вынужденная стоянка.
Трактористы беспрерывно копошились у машины, стучали кувалдой, жгли чадящие костры. Работали они вторые сутки, спали мало, похудели и позеленели от усталости. Вечером они молча вошли в «столовую» (шестиместную палатку), закопченные, пахнущие соляркой, и сели за стол.
— Ну что приуныли, кашалоты? Наваливайся! — Игорь поставил перед ними миски.
— A-а, иди ты… Неси мне чай! — зло сказал Толя.
— Может, кофий желаете или какаву?
— Кончай придуряться…
Когда Толя вышел, Игорь сказал, обиженно бренча ложками и мисками и поливая грязную посуду кипятком:
— Цепляется! И то не так, и это… Надоело мне домохозяйкой.
С той поры Игорь и Толя не замечали друг друга. Если Толе не нравился суп (это случалось частенько, он и прежде не любил первое блюдо), он сливал свою порцию Тарзану, дежурящему у входа, приговаривая:
— Только тебе и жрать такое!
Пес благодарно вилял хвостом, уплетая за обе щеки, а у сидящих за столом портился аппетит.
Толя теперь частенько брал у радиста-завхоза «в личный забор» сгущенное молоко, до блеска вытирал крышку банки, пробивал в ней два отверстия и, приложившись к одному из них, посасывал густую сладкую массу. Он причмокивал, как ребенок. Однажды Игорь не удержался:
— Набрали, понимаешь ли, молокососов…
— А ну, повтори, что сказал!.. — поднялся Толя.
— Что слышал! Я попугаем не нанимался.
— Тогда заткнись, кухонная крыса!
— Ты не нарывайся, ясно? — проговорил с расстановкой Игорь, прищуривая глаза и выставляя вперед нижнюю челюсть.
— Ох, испугал! Мужчинка! Кухарка!
И они подступили один к другому, сжимая кулаки. Но здесь вмешалась Вера Романовна:
— Что за бой петухов! Няньку надо? Драк не потерплю. Рассчитаю обоих.
На следующий день наш повар объявил забастовку. Он и раньше любил жаловаться на трудности поварской профессии. А тут заявил, что с завтрашнего утра готовить пищу не станет. «Видал я эти миски, ложки, кастрюльки!.. Поваром не нанимался. Хватит, сытый. Хоть руки-ноги поотрывайте, не буду больше».
Вера Романовна уговаривала, упрашивала и наконец изругала его и махнула рукой.
Отведя меня в сторонку, она сказала:
— С тобой пойдет. Спуску не давай. Пусть узнает, почем фунт лиха. А то придется установить дежурство на кухне. Это хуже.
Узнав, что назавтра идти в маршрут, Игорь повеселел. Вечером он заглянул к нам в палатку:
— Андрей, тебе завтра дежурить. Дай твою лопатку. И лоток. И рюкзак.
— И чем тебе кухня не нравится?
— А вот узнаешь.
— Сам ведь не рад будешь, — причитал Андрей, собирая вещи. — А я бы тебе посуду мыть помог и вообще…