Глазами геолога

Наконец-то выбираемся на тропинку. Ее протоптали безымянные, скромные труженики — медведи. Спасибо им! Идти в тайге без тропинки — что первому прокладывать путь по глубокой снежной целине.

Гора вырастает перед нами, круче задирает свой мохнатый бок. Тропинка виляет, вязнет в буреломе, врезается в кустарник. Идем, повторяя странные ходы зверя. Мы нанизаны, как две бусинки, на нить медвежьей тропы.

Ощущаю стук своего сердца. Это плохо. Стучит усталость. Винтовка вплетается в кусты. Рюкзак ехидно ерзает по мокрой спине.

Усталость сужает мир. Утром мне принадлежало все: и солнце, и небо, и дальний изломанный горизонт. Но у меня нет сил долго удерживать все это.

Сначала отказываюсь от дальнего горизонта. Затем исчезают ближние вершины гор. Мир сужается с каждым шагом подъема.

Когда усталость навалится всей тяжестью своей мягкой туши, у меня останутся лишь стук сердца и бесконечные шаги. В замкнутый мир будут мгновенно врезаться матовая ягода малины, дерево с заломленными руками-сучьями, собственный сапог…

Иду мерно. Со стороны не узнать, что я чувствую стук своего сердца.

Останавливаемся. Лена поднимает обломок. Крупные молочно-белые зерна кварца, блестящие темные листочки слюды — биотита. Гранит-порфир? Начинаем рыскать по склону. Много плиток красного песчаника. Граниты редки.

— Сверху скатились, — прерывисто говорит Лена.

— Да, конечно, — соглашаюсь спокойно. Не вырвалось бы судорожное дыхание. Не устать нельзя. Можно скрыть усталость.

Вновь подъем. Раздражает беспокойный рюкзак. Злит неуклюжая, бестолковая винтовка. Какая глупость — взять ее! Кость поперек горла.

Иду впереди, раздирая цепкую хватку кустов. Пот заливает глаза. За спиной торопливо дышит Лена.

Маршрут только начался, а кажется, силы на исходе. По опыту знаю: это ложь. Есть люди, которые охотно поддаются обману. Верят: больше нет сил. Падают навзничь в траву. Очень доверчивые люди! Слишком чутко слушают жалобы своего тела. А жалобы лживые: Где предел сил? Можно еще. Есть ли самый последний шаг? Еще один… И еще один… И еще…

Вершина. Лена отбивает образец песчаника. Сажусь, привалясь рюкзаком к дереву, и говорю натужно:

— Сдохнуть можно.

— Тяжко?

— Конца ему нет.

У меня дурная привычка: не могу отказать себе в удовольствии малость поныть. Пока не очень трудно. Лена это знает и поддакивает. Утренняя усталость — чепуха. Она быстро проходит. Только не следует засиживаться.

Идти по гребню гряды хорошо. Медвежью тропу украшают следы и лепехи хозяина (Лена деликатно называет их «визитными карточками»). Километры ползут назад. Точки на карте вытягиваются гуськом. Они тянутся к Розовой скале. Там — магнит. Нас неуклонно притягивает туда.

Солнце высоко. Кедры, сосны, лиственница и березы замерли в летней ароматной истоме.

Гребень сужается. Деревья вокруг тоненькие. Судорожно впиваются узловатыми корнями в камни. Внизу под кручей — иссушенные скелеты деревьев. Эти устали цепляться за скалу.

— Постой, — говорит Лена. — Смотри.

Смотрю. Смотреть не трудно. Плохо останавливаться. Теряется ритм. Из автомата превращаешься в человека. Автоматом быть легче.

— Кварцевая жила! — радуется Лена.

Равнодушно рассматриваю белую змею, не толще полуметра, пересекающую гребень. Усталость отупляет. Действительно, превращаешься во вьючную скотину.

Лена достает компас, замеряет направление простирания жилы (азимут простирания). Осторожно спускается ниже, временами обстукивая молоточком каменную гряду. Минут через двадцать возвращается.

— Пошли.

Мы поднимаемся по какой-то гигантской полуразрушенной каменной лестнице. Местами на ней — истлевший ковер мха и лишайников. Лестница постепенно сужается. Она высоко вознеслась над кронами деревьев. Теперь ее ширина не более трех метров. Это пласт крепкого песчаника, стоящий ребром, «на голове». Соседние с ним породы выветрились напрочь.

— Напрямик? — спрашиваю.

— Опасно.

— Обход большой. Бурелом.

— Ладно. Предварительно закусим.

Достаю из рюкзака угловатые, как обломки кварцевой жилы, крупные куски сахара и сухари. Съедобные камни. Настоящая пища геологов.

Помогая мне вновь надеть рюкзак, Лена предлагает:

— Отдай что-нибудь.

Гордо усмехаюсь. Но с каким наслаждением избавился бы от этой ненавистной винтовки!

Карабкаемся с уступа на уступ. Сначала забрасываю винтовку. Следом — рюкзак. Царапая пальцы, заползаю сам. Подаю руку Лене. И — дальше. Двумя букашками ползем по лезвию гигантского зазубренного ножа.

Я обалдел. Уступ. Закидываю ружье. Рюкзак. Сам. Лена. Главное — не останавливаться. Не глядеть вниз.

Вижу себя со стороны. Любопытно, через сколько метров выдохнется это озверевшее существо? Выдохнется разом, как перекаченный шар.

Мы уткнулись в гладкую трехметровую ступень. Осторожно топчемся на приступке.

— Встану тебе на плечи, — предлагаю.

— Давай.

Лена упирается руками в скалу. Взбираюсь к ней на плечи.

Как славно проделывают этот трюк акробаты! Легкое движение, взлет, пируэт, улыбка… ап!

А у нас — клоунада. Лена шатается. У меня дрожат от напряжения руки и колени.

— Цирк! — хриплю я. Смех не получается. Глупо смеяться, когда с трех сторон пустота, от которой холодеют лопатки, а опора сгибается, как лоза под ветром.

Подтягиваюсь. Нахожу упор для одной ноги, потихоньку поднимаю другую. Трусливая мысль: «Не залезу!» Прогнать ее не могу. И некуда поставить ногу. Прилип к скале. Внизу — кроны деревьев. До них не очень далеко. Отсюда они мягкие, пушистые. Зеленые облака!

Качнулся камень под рукой. Сердце провалилось в пятку.

«Хочу к маме!» Спокойно! Нащупываю плечо Лены. Надо успеть… Наконец-то!

Лена клонится на сторону, молчит. Ставлю другую ногу. Порядок! Напоследок толкаю податливый камень. Он нехотя переваливается, гулко, словно пустой, ударяется о скалу, медленно падает вниз. Трещат сучья.

Сползаю на приступку. С ужасом думаю об обходе. Хочется раскинуть руки и лежать, как самый последний жалкий хлюпик… И сбросить вниз винтовку. Сейчас же, будь она проклята!

По осыпям у подножия гребня прошли два километра и заметили, что вершина приблизилась. По расщелине взобрались на нее.

Об усталости лучше не думать. Зачем рассуждать о том, что не в силах превозмочь?

Усталость навалилась тяжело, насела на рюкзак, зло давит на винтовку. Вокруг смыкается лес. Деревья торчат во все стороны; живые — вверх. Валежник царапает руки, цепляется за ноги. Мной овладевает знакомое отчаяние: путь невозможно пройти. Нагромождение стволов и сучьев, переплетенных гибкими кустами. Лишь змея проскользнет здесь.

Мы лезем через завалы вверх-вниз. Почти не продвигаемся. Нет, это никогда не кончится. Ну, еще один, ну, два, ну, три километра. А дальше? Сил не хватит.

Нет, не выдумывать. Идти! Мысли — прочь! Вертится в голове куплет:

Чутко горы спят, Южный Крест зажегся в небе,

Спускаются в долину облака.

Осторожней, друг, ведь до нас никто тут не был,

В таинственной стране Мадагаскар.

Сто раз прокручиваю одно и то же. Заело пластинку. Свихнулся. Так легче. Нормальный человек не станет мучиться. Надо не понимать. И не останавливаться.

«В таинственной стране Мадагаскар…»

Впереди цель. Это то, что необходимо. Что мы поставили впереди, выше себя. В глазах, как утром, розовый туман. Рвусь через кусты раненым зверем. Лене — хуже. Она приходит из маршрутов в синяках и ссадинах. А я — погрубей.

Идем, как автоматы. Так можно идти часами. Так, должно быть, идут измученные полки. И спят на марше.

Лена ломает ритм движения. Ох эти остановки! Откуда она берет силы? От этих холодных камней?

— Мишки… — сзади шепот Лены.

Какие мишки? Конфеты? Чепуха.

Оборачиваюсь. Нахожу цель ее взгляда. Кедр. Ствол с короткими сучьями, морщинистая кора… Медведи! Два черных небольших медведя обхватили короткими лапами ствол; замерли, кривые когти в коре. Блестящие бусинки глаз. Круглые уши. Над ними у вершины дерева — огромное гнездо. Медвежата? Значит, медведица близко. Или это взрослые черные медведи? Говорят, они маленькие, но злющие.