Страница 15 из 55
— Как он может ни во что не верить? Ведь он же ходит по земле. Мы все во что-то верим. Знаешь, я иногда иду по улице и вдруг мне начинает казаться, что я всех люблю. Птицы поют, деревья пахнут смолой. Грязь налипает на ботинки. Мы едим, пьем, спим… Черт побери! Ты живешь, а если ты живешь, то пойми, ты обязан верить!
— Во что?
— Ты пойми меня правильно. Мне кажется, что если ты веришь в жизнь, веришь в людей, то ты поверишь и в будущее… Знаешь, я верю! Эх, черт возьми, если бы я мог, я бы все сделал!
— Почему же ты не можешь?
Аарне замолчал, устало зевнул и вздохнул.
— Вот видишь, — продолжал он совсем другим тоном, — в великих делах я разбираюсь, а в том, что происходит каждый день, — нет. Я — нуль, понимаешь? Завтра я не смогу ничего сделать, хотя отлично представляю, что нужно делать через сорок лет. Но одну вещь я знаю.
— Какую?
— У меня есть очень хорошая знакомая — Эста Лийгер, художница. Слышала? Завтра мы пойдем к ней. Ты возьмешь с собою все, что у тебя нарисовано.
— Я… я боюсь. У меня ничего нет.
— Все равно пойдешь.
— Я ничего не умею.
— Если ты меня любишь, то пойдешь.
Опять. Парень, ты что, забыл, что в «Хозяине Кырбоя» про любовь не говорят ни слова?
Предновогодний вечер
«ДОРОГАЯ МАЙЯ…»
На скатерть капнула свеча. Ларне был дома. Темные окна залепил снег. Маленький поселок замела метель…
«Майя, я сейчас так одинок. В соседней комнате спит мама. Зачем-то я зажег свечу. Наверное, для того, чтобы порисоваться перед самим собой. Может быть, это театр с типичными декорациями для мелодрамы. Да, мама спит. А полчаса тому назад она плакала. Я не знаю, что делать. Она плакала. Пожалуйста, не волнуйся ни о чем».
Обо всем этом бессмысленно писать Майе.
— Сын, я посылала тебя в Тарту не для этого, — сказала мама.
— А для чего?
— Как — для чего? Я хотела, чтобы ты учился, чтобы ты стал человеком. А ты ухаживаешь за женщинами…
— Мама!
— Да, теперь мама… Знаешь ли ты, как много добра сделала для нас тетя Ида? Знаешь ли ты, как она заботилась о тебе? И чем же ты ей платишь?
Аарне старался говорить тихо:
— Мама, ведь ты ничего не знаешь.
— Я знаю все.
— Откуда?
— Мать всегда все знает.
— Откуда? Тетя Ида, да?
— Аарне, это не важно… Ну пусть — от нее.
— И ты веришь ей?
— Верю.
— Больше, чем своему сыну?
— Может быть, — медленно протянула мать.
— Почему?
Мать как будто не заметила этого вопроса. Вместо ответа она спросила:
— И ты не можешь порвать с этой девчонкой?
— Мама!
— Ты еще мальчик, Аарне. Ты не понимаешь, чем все это может кончиться. Может получиться так, что ты будешь жалеть всю свою жизнь. Да еще такие девушки…
«…Еще раз повторяю, не волнуйся. О тебе вообще не было речи. Говорили обо мне, об учебе и так далее. Она меня совсем не понимает. Но ее слезы огорчили меня. Страшно, когда ночью кто-то плачет…»
Аарне посмотрел на часы. Половина двенадцатого.
Мать спала, из ее комнаты шел запах паленых еловых веток и свечей. Нет, не всегда проходили так грустно предновогодние вечера в этом доме…
Довольно воспоминаний. И от хороших и от плохих воспоминаний одинаково грустно. Они приходят вечером, когда ты один, и вызывают их альбом с фотокарточками, коробок спичек, туфли, цветочный горшок… и всегда кажется, что напрасно потеряно время, бессмысленно растрачен год… А, к черту!..
«Майя, мне хорошо, я люблю тебя. Позавчера мы были у Лийгер. Ты не жалеешь об этом, дорогая моя? Мне кажется, что все хорошо, я знаю, что ты молодец. Ведь твои рисунки понравились Лийгер…»
…На самом деле это не совсем так. Аарне боялся. Поступил ли он правильно? Какие можно строить надежды, увидев один случайный рисунок? «Но я люблю ее», — подумал он.
В МАЛЕНЬКОЙ КОМНАТЕ Эсты Лийгер пахло масляными красками, темперой и керосином. Стены завешены набросками, ими же завалены пол и мольберт. За окном — старый дикий сад, спускающийся в лощину. Вечер, розовато-серый вечер.
Лийгер с безразличным видом просмотрела рисунки Майи. Она была маленького роста, с веселым лицом и грустными глазами. Аарне и Майя ждали.
Наконец Лийгер кивнула. Она выбрала два рисунка и положила на пол. Аарне не мог оценить их с технической стороны, но видел в этих наивных рисунках хорошо знакомые ему настроения.
Вечерняя улица, по которой не раз проходил Аарне. Июль или август. Солнце низко, тени шагают через дорогу, а в деревьях шелестит ветер.
Другой рисунок был выполнен технически слабее, но Аарне знал это давно знакомое море на рассвете. Над можжевельником, поднимается туман, влажно блестят прибрежные камни. Холодно. Боязливо, с долгими паузами свистит птица, кажется, будто и ей холодно. Над морем красный шар. Ты дрожишь от сырости. Костер потух и выглядит грязным пятном на умытой росою траве.
— Вы совсем не умеете рисовать, — сказала Лийгер. — Вы не имеете никакого представления о технике.
Все замолчали.
— Но зато у вас есть желание, понимаете — желание… Да, так как… как же вас зовут?
— Майя.
— Майя, о чем вы мечтаете?
Аарне быстро взглянул на Майю. Это был слишком неожиданный вопрос.
— Хотите учиться? Это тяжело, поверьте мне. Вы даже не представляете себе, как это тяжело. Вы должны работать долго, до головокружения. К вечеру вы сыты искусством по горло, но утром — опять все сначала. Вы будете рисовать дурацкие вазы и горшки до тех пор, пока не зарябит в глазах… Понимаете?
Майя кивнула головой.
— Вы собираетесь в художественное училище?
Аарне незаметно схватил Майю за руку и сжал ее.
— Хотела бы…
— Я верю, что вы будете работать, — улыбнулась художница. — Я помогу вам, как сумею. Еще раз советую: сначала подумайте… Быть художником хуже всего на свете. Если бы я могла, я бы убежала от мольберта как можно дальше.
— Но ведь вы никуда не бежите, — улыбнулся Аарне.
— Да. Это у меня в крови.
Через несколько минут Майя и Аарне вышли из маленького дома.
На зеленоватом небе появились первые звезды. Стало холоднее, металлически скрипел под ногами снег. У калитки Майя неожиданно прижалась к юноше.
— Ты доволен?
Аарне только кивнул. Он очень любил Майю в это мгновение. На ее воротнике от дыхания появился иней. Майя каждой клеточкой воспринимала мысли Аарне. Она подняла голову и слегка приоткрыла рот, так что он увидел ее зубы.
…Кто-то прошел мимо и что-то сказал. Они не заметили этого.
— Ты доволен? — опять спросила Майя.
— Да, дорогая.
Майя опустила голову к Аарне на плечо. Он чувствовал ее волосы. В городе один за другим зажигались огни. Какая-то труба дымила на краю неба. Снег был сладковато-розовым, и люди прятали лица в поднятые воротники.
В декабре этого года мороз достигал тридцати градусов. А они целовались, позабыв о страхе перед учителями.
Неожиданно Аарне спросил:
— Скажи, не делаешь ли ты все это ради меня? Может быть, ты просто хочешь мне нравиться?
Майя не отвечала.
— Скажи, может, это тебя не интересует?
Громыхая, проехал автобус. По их лицам пробежал свет.
— Интересует, честное слово…
Но что-то в ее голосе встревожило Аарне.
— Ты не обманываешь?
— Нет, но я боюсь.
— Чего?
— Может, из меня ничего не получится…
— Ну вот, опять! Получится.
— А откуда ты знаешь?
Аарне даже рассердился.
— Откуда? Неужели у тебя нет ни капельки веры?
Майя схватила его за руку.
— Пожалуйста, не говори так. Если у меня есть вера, то только благодаря тебе…
Аарне чуть не сказал, что у него самого нет веры. Но, вспомнив о своем долге, промолчал.
— Ты должен заставить меня, — сказала Майя. — Должен! Ну, пойми! Пойми, я хочу!
— Чего?
— Я хочу что-то делать! Не могу же я ходить с тобою рядом так… Мне стыдно!