Страница 12 из 55
— Нет… извините, о ком вы говорите?
— Вы знаете, от меня нельзя увернуться. Во всяком случае, я этого так не оставлю. Девушку нужно уберечь, и я напишу об этом матери Аарне.
Наконец они вышли. Аарне потащил за собою друга, тот пробурчал что-то похожее на «дсвнья» и скрылся за дверью.
— Как я ненавижу слово «девица»! — возмущался Аарне на улице. Задумавшись, он продолжал: — Знаешь, мне кажется, что за мной по пятам ходят сыщики.
— Почему?
— Каждый мой шаг, каждое мое слово ей известны. Откуда она все знает? Я ненавижу слежку. Мне ведь нечего скрывать…
Индрек улыбнулся как-то очень сочувственно:
— Не обращай внимания!
— Как же не обращать внимания? А если она напишет матери? Или пойдет завтра в школу?
— Нельзя же, Аарне, считаться со словами каждого… Понимаешь?
— Понимаю, — сказал Аарне. — Но у нее власть надо мной. Я обязан ее слушаться.
— Слушайся тех, кто говорит тебе правду.
— Кому же я должен верить?
— Не знаю. У тебя есть нравственное чувство. Оно должно быть чистым, и тогда ты сам поймешь что к чему.
— Кому ты веришь?
— Я? — Индрек посмотрел на него очень серьезно. — Их около десяти.
— Кто они?
— Считай по пальцам… — Индрек засунул руки глубоко в карманы. Некоторое время они шли молча. Смеркалось.
— Ленин. Раз. Гениальная дальновидность, и если бы… Да ладно. Эйнштейн. Два. Согласен? Ингрид…
— Кто?
— Неважно. Три. Корнель. Четыре.
— Он тоже?
— Да. Иногда он ведет себя непонятно, но все-таки он мой наставник. Моцарт. Пять. Видишь ли, радость такую… или что-то подобное вызывает он. Ты. Шесть. Да, ты в какой-то степени неудачник, но ты очень честный. Хемингуэй. Семь. Он был таким мрачным стариком. Андо. Восемь. Он имеет собственное мнение. Эдит Пиаф. Девять. Рей Чарли. Десять.
Аарне долго думал. Индрек его удивил.
— Ну как? — спросил Индрек. — Я смешон?
— Нет, ты великолепен.
— Почему?
— Ты принципиален. Мой единственный друг, который может перечислить свои идеалы.
— Ну, а Андо?
— Что? — не понял Аарне.
— Андо был твоим лучшим другом. Куда он делся?
Аарне грустно улыбнулся.
— Он и сейчас мой друг. Но он ни во что не верит, ни во что. Он даже гордится своим пессимизмом. Ведь это неправильно…
Индрек кивнул.
— На что он надеется?
— На будущее.
— Ерунда. Надеяться ни на что не стоит. Надо работать — и сегодня, и каждый день.
— Ладно, оставим это, — сказал вдруг Аарне. — Знаешь, я сегодня был у Майи.
— У Майи?
Аарне рассказал почти обо всем, умолчал только о том, как в прихожей вытирали его следы. Когда он кончил, Индрек свистнул и промычал:
— Н-да…
— Что?
Индрек молчал, и было трудно понять, что он хотел сказать этим «н-да…»
Грустный день
ДЕКАБРЬ ТОЛЬКО НАЧАЛСЯ. Дни становились все короче, а ночи — все длиннее.
Сегодня был классный час. Минут десять Корнель говорил на общие темы, а затем неожиданно сказал:
— Аарне Вээнпере, у меня к вам вопрос. Думаю, что это заинтересует всех…
Аарне встал, предполагая недоброе. Вдруг он почувствовал себя страшно одиноким.
— Я задам вам очень простой вопрос. По какому предмету вы не получали за последнюю неделю двойку?
Молчание. Аарне показалось, что в большом гулком классе их только двое.
— Я жду…
Молчание.
Такого нападения, да еще перед всем классом, Аарне не ожидал. Взглянув на учителя, он понял, что первый вопрос — только вступление.
— Далее. Ваша мать написала мне и попросила узнать, почему вы не поехали домой на День Конституции. Вместе с воскресеньем было два выходных дня. Вы остались в Тарту? Вы знали, что вас ждут дома…
Аарне сразу понял все. День Конституции… да, пятое и шестое декабря… Шестого вечером они с Майей обошли почти весь город. Слякотный и счастливый день.
— Скажите, пожалуйста, что вы делали в городе?
В классе стояла мертвая тишина.
Откуда Корнель узнал об этом? Откуда? Как будто в ответ на свои мысли он услышал голос учителя:
— Впрочем, я знаю все. Тем не менее я хотел бы услышать это от вас.
Корнель постучал по стеклу на столе.
— Это хочет услышать весь класс.
— Я не хочу, — сказал кто-то неожиданно. Это был Андо. Спасибо тебе, Андо.
— Тише, прошу. — Корнель почти кричал. — Я жду. Вы, Андо, и так все знаете… конечно, вы не хотите…
— Я не могу ответить на этот вопрос, — произнес Аарне.
Он стоял очень прямо.
— Тогда отвечу я. Все эти дни вы гуляли с девушкой. Вы запустили занятия. Конечно, это ваше дело, я не знаю, хотите вы окончить школу или нет, но я вынужден вмешаться. А теперь скажите: когда это кончится? Что я должен ответить на такое письмо?
Опять молчание.
— Я жду.
— На этот вопрос так невозможно ответить.
— Как?
— На этот вопрос нельзя ответить «да» или «нет».
Все думали, что Аарне лезет на рожон. Неизвестно, чем могла кончиться эта история. На всякий случай все притихли. Аарне повторил:
— Я не могу ответить на этот вопрос.
Впрочем, Корнель знал это и сам.
Он вдруг как-то обмяк, стал усталым и старым.
— Хорошо, я приму меры. Можете идти, — сказал он и вышел из класса.
Этот день стал для Аарне днем порки. Положение казалось столь трагичным, что было не до выяснения причин.
Он презирал весь мир. Мир был сер. Он ненавидел Корнеля за это непонятное и бессмысленное нападение.
Они с Андо вышли из школы. Поземка вилась по улице и по площади, как белая марлевая повязка.
— Зачем он все-таки сделал это?
Андо был таким же серьезным. То, что произошло в классе, он переживал больше, чем кто-либо другой. Дело было не только в том, что пострадал его друг. Андо знал, что подобное может случиться и с ним. Он бы не стал спорить, он бы молчал до конца.
— Конечно, у него была своя цель.
— У тебя потрясающая логика.
— Может быть, он хочет перевоспитать тебя?
— Как? — спросил Аарне.
— Он хочет сделать из тебя человека.
— Разве я не человек?
— Может, и человек. Посмотри в зеркало.
Аарне покачал головой.
— Я не сдамся, — сказал он.
Андо махнул рукой:
— В жизни мы всегда должны подчиняться.
— Только не я. Я сделаю так, чтобы никто не смог мне ничего сказать. Я буду учиться. Еще посмотрим.
Андо хотел сказать: «Вот и победил тебя Корнель, именно этого он и добивался». Но почему-то он промолчал, только улыбнулся про себя.
В центре города дымили трубы. Ветер расстилал дым по сугробам. Улицы были пустынны.
Они распрощались. Андо вошел в подъезд пятиэтажного дома. Большая стеклянная дверь захлопнулась за ним. Аарне остался один. Надвигались сумерки. Он не мог ничего придумать. В правом ботинке противно хлюпал растаявший снег. Стало холодно.
«Почему мать написала Корнелю? Она должна была что-то предчувствовать. Тетя Ида? Все как-то неясно…
Что будет с мамой, когда ей распишут всю эту историю? И как распишут? Она, наверное, расплачется».
Зажглись фонари. Все было таким гнетущим. Он вошел в свой желтый дом.
Тетя Ида не сказала ни слова. Подала с плиты тарелку, налила чаю и вышла из кухни. Тишина…
Тетя, конечно, отправилась вязать, а ее сестра давно уже спит. Линды, наверное, нет. Дом поскрипывал от ветра. Интересно, Майя уже знает? О чем она думает? Аарне отодвинул тарелку. Ему вдруг захотелось услышать голос Индрека. Кто же прав? Разве любовь — преступление? Ах, ребячество!.. Стрелки приближались к десяти. Корнель всегда был для Аарне вроде отца. А теперь? «Как я его ненавижу! — подумал он. — Однако, с другой стороны… Мое себялюбие не знает границ». — Он встал и пошел спать. Ему хотелось плакать, но не было слез. Впереди столько неприятностей. Но, говорят, утро вечера мудренее.
День исканий
«…ПОВЕРЬ, на свете много девушек, которые намного лучше меня. Аарне, все твои неприятности в последнее время из-за меня. Я не хочу, чтобы ты страдал. Я боюсь. Я не заслуживаю того, чтобы ты мучился. Такой заботы достоин человек намного красивее и умнее меня. Поверь мне, дорогой!.. Я не хочу быть несчастной. Майя».