Девушки в погонах

— Огонь! Огонь! — командует невысокий коренастый лейтенант.

Он находится в окопчике, откуда и управляет боем батареи.

Самолеты, которые висели над кварталами города, повернули на запад и скрылись за облаками. Раскаленные от напряженного боя почти докрасна, «малютки» прекратили стрельбу. Но еще не успела улечься пыль, как над батареей прозвучал звонкий голос разведчицы:

— Пикировщики! «Музыканты»!

Все знали — идут Ю-87 с сиренами.

— К бою! — летит к орудиям властная команда.

А тем временем «восемьдесят седьмые» вытягивались в кильватерную колонну. После этого они по одному стали идти в атаку на батарею. Вот уже слышна их воющая музыка.

Грянули скорострельные «малютки». Заглушили они «музыку», что падала с воздуха. Да и «музыканту» не поздоровилось. Не вышел он из пике. Так и врезался в твердый как камень грунт ската кургана.

Недалеко от батареи упала крупная бомба. Заряжающий расчета схватился широкой ладонью за окровавленное плечо и с трудом шагнул в сторону. Боец, который подносил снаряды, беззвучно упал навзничь, захлебываясь кровью.

— Помогите! — вырвалось у него.

На зов стремглав прибежала подвижная, в туго затянутой гимнастерке, светло-русая девушка. Она наклонилась над раненым. Приподняв лежавшего плашмя бойца, перехватила жгутом рану. Остановила кровотечение у другого пострадавшего. Отнесла их в укрытие. И снова бежит по огневой позиции.

— Тоня! Берегись! — услышала она чье-то тревожное предупреждение.

На батарею вновь заходил самолет-пикировщик.

Но Тоня Жидкова не видела угрожающей опасности. Она спешила туда, где требовалась ее помощь, — к окопу с дальномером. Здесь от осколочной раны стонал боец-стереоскопист. Ветер сорвал с Тони берет, растрепал легкие как пух волосы.

С сиренным воем несся на батарею «музыкант». Фонтаны земли и мелких камешков поднялись над огневой позицией. Словно град забарабанил о металл «малюток». Беда в первом расчете. Осколком раздробило руку сержанту.

— Командуй! — отчаянным голосом крикнул он ефрейтору-наводчику и упал.

И возле него уже хлопочет Тоня Жидкова. В этот момент раздается возглас:

— Кухня-я гори-и-и-т!

Тоня заканчивала перевязывать сержанта. Окрик заставил ее поднять голову. Перед глазами сноп пламени. Словно огромными раскаленными клещами, языки огня охватывали приземистую деревянную постройку.

— Наверное, там остались люди! — вырвалось у девушки.

Застегнув санитарную сумку, она сорвалась с места.

Когда Тоня очутилась возле кухни, здесь уже рухнула крыша. Из помещения доносились крики. «Что делать?!» — молнией ударила мысль. Тоне было ясно: на помощь звать некого. Все бойцы заняты у орудий. Она толкнула дверь. Вошла. На полу лежал потерявший сознание боец. Второй громко стонал, придавленный бревном. Тоня приподняла бревно. Боец встал.

— Беги! — крикнула ему Жидкова, указав на выход.

Того, что был без сознания, подняла на плечи и вынесла на свежий воздух. Затем снова возвратилась в горящее помещение и вынесла третьего бойца. Когда Тоня вырвалась из пламени и дыма, силы оставили ее. Она упала. Подбежали два красноармейца. Дали девушке холодной воды. Она спросила:

— Где раненые? Кому нужна помощь? Я… я сейчас…

Антонина Жидкова.

Перед вечером, когда бой утих, Тоня хлопотала возле раненых в землянке. Пришел комбат, лейтенант Савонин, невысокий, крепкий в плечах.

— Так это вы спасли людей в горящей кухне? — спросил он, пристально глядя на девушку в форме военфельдшера.

Тоня ответила:

— Да, я.

Савонин улыбнулся:

— Отчаянная же ты! Непременно доложу Ершову. Пусть знает, какие есть в его полку храбрые девчата.

Сизым голубиным крылом спустились на землю сумерки. Отгремел бой. Только изредка раздавались далекие выстрелы. От батареи, что у Мамаева кургана, отходит полуторка с ранеными. В кузове кто-то глухо охает, стонет.

— Крепись, дружок. Боль не вечна, пройдет.

Это голос Тони. Услышали его бойцы — повеселели.

Машина спустилась по круче. Вот и берег реки. Она бежит, темная, угрюмая, сердитая. На воде покачивается лодка. Ее и заполняют бойцы, приехавшие на полуторке. Медленно тянется посадка. Наконец все готово.

— Отчаливай!

Плещется волжская вода о борта крутобокой лодки. Словно на ниточках, повисают в полумраке яркие искрящиеся точки.

Один из пассажиров громко сказал:

— Ракеты-то какие!

— Не очень любуйся, они сейчас покажут! — оборвал его другой и закашлялся.

И тут же справа и слева поднялись пенистые фонтаны.

— Вот тебе и ракеты! — отозвался кашляющий голос. — Рвутся, аж воду на дыбки ставят.

Гребцы налегли на весла. Левый берег. Лодка ткнулась носом в прибрежную мель. Бойцы быстро выбираются на сыпучий песок. Снова они в машине. Сдав раненых на эвакопункт, Тоня спешит в обратный путь.

Вот она на зенитной батарее. Не на той, которой командует Савонин, а на другой, что стоит на пригорке, у стен металлургического завода «Красный Октябрь». Над заводом вражеские самолеты. По ним дружно бьют зенитки. Загорелся и начал падать один самолет, вспыхивает и рассыпается на мелкие куски другой.

На батарею идут пикировщики. Им удается сбросить бомбы на огневую позицию. По орудиям плеснул град огненных осколков. То в одном, то в другом месте слышатся стоны.

— Беги к связистам! — сказала Тоня санинструктору батареи. — А я здесь.

Она бросилась к первому расчету. Здесь одному бойцу осколок впился в голень, второму почти совсем отбило кисть руки. Тоня остановила кровотечение, наложила раненым жгуты и крепкие обручи повязок.

Перед вечером Жидкова вновь на берегу реки. Не одна, с пятью ранеными зенитчиками. Уже десятки раз она переправляла вот таких, как эти пятеро, через Волгу.

Под кручами высокого волжского берега слышен людской говор. Здесь собралось много раненых. Всем им нужно на левый берег. В другое время все это делается просто. А сейчас — не то. Враг обстреливает реку. Переправа разбита. Нет ни катеров, ни лодок. «Как же быть?» — думает Тоня. Вдруг она видит у берега небольшой, связанный из бревен и досок плотик. Обратили на него внимание и бойцы Тониной пятерки. Один тут же заявил:

— О, так эта посудина подойдет для нас!

— Поплывем? — спросила она.

Все согласились. Пятерка с берега переместилась на плот. Трое, обессилевшие от ран, легли на ветки и сухую траву. Двое сидели. Они чувствовали себя лучше и обещали даже грести. Весел не было. Имелось два шеста. Один из них взяла Тоня. Стали отплывать от берега.

Плот — не лодка. Шест — не весло. Трудно гребцам. Но все же плотик продвигался все дальше и дальше через широкое русло реки.

Вскоре вслед за Тониной пятеркой на левый берег устремилась весельная лодка «Чайка». Она принадлежала зенитчикам. Только не полку Ершова, а другому, который стоял по соседству.

На «Чайке» «капитаном» считали девушку-санинструктора, которая сопровождала раненых. Ее звали Леной. Санинструктором она стала недавно, но уже показала себя смелым и храбрым солдатом. Лена рассказывала. Ее слушали с большим вниманием.

— Была я телефонисткой на батарее. Сидела, как обычно, на батарейном командирском пункте. Зенитчики вели бой. Стоял неимоверный грохот. Стреляла и наша батарея. Мы били по самолетам. А те, что стояли западнее нас, лупили по танкам и пехоте противника. Недалеко от батареи, за Спартановкой, находился КП нашего зенитного дивизиона. Командовал им старший лейтенант Даховник. Знала я его, когда он курсантом стажировку у зенитчиков проходил. А потом мы с ним дружили. И вот зуммерит телефон. Слушаю. Говорит Даховник. Обрадовалась, что слышу знакомый голос. Он спрашивает: «Как себя чувствуешь?» Отвечаю: «Хорошо!» Он: «Я тоже!» А затем: «Больше тебя не увижу! — И строгим тоном: — Передай комбату: открыть огонь по моему КП!» Я обомлела. Выронила телефонную трубку. Ее схватил комбат. Слышу голос Даховника: «Огонь на меня!» У комбата повлажнели глаза. Он выскочил из окопчика и, сжав кулаки, скомандовал: «Батарея! По командному пункту дивизиона, куда вышли немецкие танки, огонь!» Видим мы: поднялась лавина огня над блиндажами и землянками, где был КП Даховника. Там горели немецкие танки.