Страница 28 из 44
Дети растерялись. Хозяйка дома, стыдясь смотреть Гюльсум в глаза, отвернулась. Радостное настроение Гюльсум сменилось печалью, а может, страхом. У нее был очень смешной вид. В то время как ее губы еще продолжали улыбаться, глаза постепенно наполнились слезами, а лицо сморщилось, как у старушки.
— Зачем мне идти?.. Что я там буду делать? — пробормотала она.
Как и все дети в доме, Гюльсум очень боялась полиции и полицейских, во многом благодаря хозяйке дома и кормилице из Карамусала.
Они рассказывали детям истории о полиции и полицейских, которые сами выдумывали, а потом говорили, сделав страшные глаза: «Вот так в полиции наказывают тех, кто ворует, врет или убегает из дому».
Чрезмерное волнение Гюльсум привлекло внимание комиссара. Он решил, что этого ребенка нужно проверить в любом случае. Разве будет человек с чистой совестью так волноваться? Не съедят же ее в полицейском участке в самом деле!
От страха Гюльсум спряталась за ханым-эфенди. В душе Надидэ-ханым снова поселилось смятение. Она не видела ничего плохого в том, чтобы девочку допросили разок-другой на всякий случай. Но с другой стороны, согласиться с полицейским, что виновата Гюльсум, отделить ее от остальных детей и отдать в руки полиции казалось ей предательством по отношению к девочке. Словом, в ней боролись самые противоречивые чувства.
Но поскольку ничего другого больше не оставалось, она нехотя согласилась и отпустила Гюльсум.
Комиссар понимал, что, если сейчас он смягчится, девочка начнет капризничать еще больше, поэтому жестко приказал:
— Девочка, а ну-ка замолчи… Перестань реветь. Не съедим же мы тебя в участке в самом деле…
Гюльсум еще раз посмотрела по сторонам в поисках поддержки и, не найдя ее, поднялась наверх. Заливаясь слезами, она оделась. Но, когда она спускалась по лестнице, вдруг побежала назад и наполнила пустую бутылку из-под коньяка водой.
Потом она завернула в бумагу и положила за пазуху кусочек бублика, который дети не доели за завтраком. Затем Гюльсум, вернулась во второй раз. Она хотела попрощаться с Бюлентом. Но так как он спал, она просто поцеловала его. После она пожелала всего хорошего хозяйке дома и поцеловала ее руку, будто бы собиралась в дальний путь.
Этот жест сильно растрогал ханым-эфенди. Она чуть не разрыдалась, но чтобы не показать, что расстроена, нахмурилась и потребовала, указывая на комнату, в которой заметили кражу:
— Найдите виновного! Если человек однажды запятнал свою честь, он уже не остановится!
Девочка, спускаясь по ступенькам, проходя по дому и саду, временами оглядывалась и говорила другим детям, где лежат игрушки и вещи Бюлента, и просила, чтобы его не обижали.
Когда девочка оборачивалась, она видела, что ханым-эфенди смотрит ей вслед.
Эта ситуация настолько подействовала хозяйке на нервы, что она до самого вечера ни к кому не подходила. Иногда она стучала кулаком в двери на лестницу и звала няньку:
— Таир-ага! Где же ты, черт? Поди-ка сюда, что-то мне не понравился взгляд этого комиссара… Ему приглянулась эта легкомысленная баба. Он может поддаться ее влиянию и свалить вину на эту глупую девчонку. Иди сходи в участок…
Несчастный отвечал, дабы успокоить ханым-эфенди:
— Не расстраивайся, ханым-эфенди… Я уже иду, ты не беспокойся.
Но она думала, что Таир-ага не способен сделать даже это, и сердилась.
— Между прочим, я тоже жду твоей помощи. Смотри, не помешай, не ляпни какую-нибудь ерунду… Ах, нянька, ты совсем, совсем из ума выжил… — говорила она.
Когда барышни хотели ее утешить, хозяйка совершенно выходила из себя и кричала: «Кто говорил, что все вещи следует прятать, а цепочку держать на видном месте? Неряхи!» Или: «Все мои страдания из-за вас. От вас толку ни на грош. Были бы вы порядочными людьми, разве я занималась бы тем, чем сейчас?»
В тот день нянька навещал Гюльсум четыре раза.
Девочка, которая смотрела на улицу из окошка маленькой комнаты, находившейся возле входной двери в участок, и с покорностью и смирением сидела на каменном полу, при виде Таира-ага оживлялась. Но каждый раз ее надежды оказывались напрасными.
Комиссар еще пока так и не принял решения. Он строил хитроумные ловушки для Гюльсум, но она от страха начинала нести такую чушь, что совершенно сбивала его с толку.
Каждый раз, как приходил нянька, комиссар говорил ему:
— Пусть побудет еще немного. Виновата либо девочка, либо женщина. Но кто из них, я пока не могу понять…
Когда Таир-ага, повторяя про себя новости, полученные от комиссара, дабы не забыть их, выходил из участка, Гюльсум обнимала его колени:
— Ах, нянька… Вытащи меня отсюда… Ты же знаешь, я здесь ни при чем!
Нянька сильно огорчался и, подняв глаза к небу, взывал:
— Аллах, и откуда ж такая беда свалилась на нашу голову. — Потом он брал ладони Гюльсум в свои и говорил: — Девочка, такова жизнь. Смотри, чтоб не оказалось так, что ты положила кольцо или сережки и не помнишь куда. Если что скрываешь, скажи, а я попробую вытащить тебя отсюда.
Наконец нянька с большим трудом высвобождался от девочки и выскакивал на улицу. Однако из-за болтовни Гюльсум он забывал, что ему говорил комиссар. Таир-ага не решался вернуться домой, пока не придумает новые подробности вместо забытых.
Задержание Гюльсум и ее нахождение в полиции стало для детей чем-то невообразимым. Каждый раз, когда нянька уходил, они хотели увязаться за ним, но бабушка тысячами отговорок насилу удерживала их дома.
Однако под вечер они все высыпали на улицу. Ханым-эфенди больше не смогла сдерживать их.
Лицо Гюльсум в окне полицейского участка показалось ее братьям даже веселым. Комиссар звал детей, однако у них не хватало смелости подойти поближе. Для них что хамам[38], что полицейский участок являлись местами, куда им подходить не разрешалось.
Цепочка нашлась после вечерней молитвы под одним из диванов. Азизе, не отважившись надеть ее, спрятала ее между пружинами обивки, но она упала на пол от тряски, вызванной тем, что на диван постоянно садились и вставали.
Несмотря на раннее время, нянька пришел за приемышем в полицейский участок. Когда Гюльсум вернулась домой, она прыгала, как комнатная собачонка, крича: «Ах, есть в мире добрые люди!»
После того случая Гюльсум стала очень пугливой. Она очень боялась, что ее снова отправят в полицию. Как только она видела где-нибудь деньги, серьги или кольца, то прямо приставала к барышням: «Любимая, ради Аллаха, не оставляйте это на виду. Из-за вас человека побьют в полиции!» — А как только узнавала, что в доме что-то потеряли, она от страха поднимала руки и умоляла: «Ищите!»
Глава двадцать пятая
«Ах, чабан, чабан, что ты видел в горах и в степи?
Видел раскинутую палатку.
Одну девушку разлучили с возлюбленным;
Да, видел, как она ахает и плачет».
Эти разрозненные фразы одной народной песни из пьесы-сказки, которую весной поставили в театре, дети повторяли снова и снова.
Даже Бюлент, который только начал говорить, лопотал: «Я видел, как она плачет и ахает», да при этом так красиво, что его мама и тетушки от восторга готовы были задушить его в объятиях. «Ах, съесть бы этот язычок!» — кричали они и целовали его.
Сын падишаха влюбился в одну бедную девушку. Когда падишах узнал о таком позоре, он увез девушку далеко-далеко.
От горя сын падишаха сел на лошадь и поехал искать девушку. Когда он повстречал на дороге чабана, то спросил: «Чабан, что ты видел в горах и в степи?» Далее говорилось хором:
«Видел раскинутую палатку.
Одну девушку разлучили с возлюбленным;
38
Хамам — турецкая баня.