Страница 39 из 39
Андрей чертыхается, доставая из багажника наши чемоданы. Дождь льет ему на голову, портит костюм.
Кутаюсь в свою толстовку и прячу лицо в капюшоне, спеша за братом к дверям аэропорта. Он грузит чемоданы на ленту досмотра, продолжая чертыхаться и отряхиваться.
От холодного уличного ветра мои голые ноги покрылись гусиной кожей.
— Мы могли взять такси, — бубнит себе под нос Кристина.
— Считай, что вам повезло, — бормочет в ответ Андрей. — Я буду вашим последним воспоминанием о Москве.
Улыбаюсь в своем капюшоне, замечая:
— Кто сказал, что это везение?
— Не нарывайся, — советует брат. — Мое настроение подмокло.
На секунду мне становится легко.
Движение вокруг отвлекает внимание. Рассеивает его, заставляет концентрироваться на элементарных вещах, вроде того, чтобы не потерять из виду широкую спину Андрея и ярко-красную ветровку подруги.
Стоя под информационным табло, они изучают рейсы, и я по инерции делаю то же самое. Смотрю на меняющиеся строчки, понимая, что не знаю даже, в какой город мы летим.
Сердце толчком выбивает меня из состояния бессмысленной легкости, когда глаза цепляются за лондонский рейс, один из трех запланированных на ближайшие часы.
В груди тяжелеет, давит. Мне не убежать от этой тяжести, куда бы я ни уехала. Голова наполняется картинками. Образами, которые вертятся и вращаются в моей черепной коробке, как ураган. Прямые темные брови, прямой нос, чуть тонкие, строгие губы, маленькая ямочка на подбородке и холодные серые глаза. Искаженное гневом лицо. Моя собственная злость. Воспоминания, от которых щиплет в глазах. Я обвожу ими жужжащее пространство вокруг себя и пальцами сжимаю лежащий в кармане паспорт…
— Эй, алло, Беккер! — Оборачиваюсь на голос Кристины, которая машет мне рукой метрах в десяти правее. — Нам туда!
Сглотнув, снова смотрю на табло, ища тот рейс, название которого вытряхнуло меня из кожи. Именно здесь, под этим табло я понимаю, что способна на безумный, сумасшедший поступок: сесть в самолет, который доставил бы меня на другой конец света.
Плевать на аморальность его образа жизни и такого поступка. Плевать на то, что подумают другие…
Но с холодной ясностью понимаю, что там меня не ждут. В этой отправной точке я принимаю факт, что моя история под названием Влад Градский закончилась.
Смотрю на это табло, и в ушах перестают копошиться звуки вращающегося вокруг меня мира. Все стихает, пока мучительное понимание заполняет собой клетки моего перегретого мозга.
Так больнее.
Так гораздо больнее, чем слышать жесткие слова от самого Градского или бросать жестокие слова в него. И даже горячая слеза, бегущая по щеке, не может растопить того холода, который сантиметр за сантиметром ломает и меняет меня изнутри…
Я больше не хочу любить. Больше никогда. Никого.
На мои плечи опускаются тяжелые мужские ладони, и, вздрогнув всем телом, я оборачиваюсь.
Егор всматривается в мое лицо, протягивает руку, будто хочет смахнуть бегущую по моей щеке слезу, но я уворачиваюсь, отклоняя голову.
В его глазах молнией проносится колючая эмоция, но мне все равно.
— Пошли, я тебя провожу, — убрав руки, говорит Рязанцев.
Конец