Страница 41 из 125
Марина любила дежурить с заведующим отделением. С ним она чувствовала себя уверенно. Когда Пётр Васильевич дежурил, в отделении стояла деловая, сосредоточенная тишина. Он никогда не повышал голоса на персонал и отдавал чёткие вразумительные распоряжения в случае экстремальной ситуации. Конечно, заведующий мог позволить себе какое-нибудь ядовитое замечание, но оно почему-то у Марины не вызывало обиды, а только улыбку и желание ответить при случае в таком же духе. Пётр Васильевич, несмотря на свои пляжные тапки, передвигался по отделению совершенно бесшумно и мог неожиданно возникнуть за спиной в самый ответственный момент проведения какой-нибудь сложной процедуры. Если сестра была занята с одним тяжёлым больным, а одновременно другой требовал её немедленного внимания, он спокойно выполнял все сестринские обязанности, не считаясь с субординацией.
Сегодня ночью в отделении было трое больных: двоих привезли недавно из операционной после планового вмешательства. Они ещё не вышли из наркоза и спали. Но молодая девушка с токсической пневмонией была очень «тяжёлой». Днём Пётр Васильевич перевёл её на управляемое дыхание, и тишину в палате нарушал только ритмично хлюпающий аппарат.
Дверь в кабинет заведующего, как всегда, была раскрыта настежь, и Марина слышала, как у него на столе зазвонил телефон. Через пару минут он появился в дверях расстроенный и озабоченный.
— Я — в операционную. Священника привезли с ножевым ранением. Говорят, тяжёлый.
— Священника?! — У Марины даже голос сорвался. — Которого?
— Сейчас всё узнаю.
Он торопливо вышел из отделения. Марина набрала номер местного телефона.
— Раиса Дмитриевна, это Марина Найдёнова из реанимации. Кого вам привезли с ножевым?
Услышав ответ, она медленно опустилась на стул.
Очень долго тянулись следующие два часа. Трое больных, находящихся под её наблюдением, не требовали сиюминутного внимания, Марина не ослабляла бдительности, но была очень напряжена. Сначала она рванулась к телефону, чтобы позвонить Наталье Владимировне, но вовремя остановилась. Вряд ли из приёмного отделения не сообщили матушке о случившемся несчастье. Скорее всего, она уже здесь, в больнице. Где-нибудь у дверей операционной. Можно было бы послать за ней санитарку и, если придёт, попытаться её как-то поддержать. Но, зная Наталью Владимировну, Марина не стала суетиться. Не нужно ничего нагнетать: после операции отца Михаила непременно привезут сюда, в реанимацию, тогда можно будет поговорить и с его женой.
Была уже глухая ночь, когда на пороге отделения появился Пётр Васильевич и, встретив вопросительный взгляд Марины, устало произнёс.
— Сделали всё, что смогли. Спасла толстая куртка, хотя кровопотеря большая. Пришлось удалить селезёнку. Сегодня Степанков дежурит, ты ведь знаешь, он — асс по ножевым…
— Кто его ранил?
— Сразу задержали каких-то двух подонков. Они храм обчистили, икону, ну, ту самую, чудотворную, пытались вынести. Отец Михаил случайно мимо шёл. Попытался их остановить… Вот такие дела. Сейчас его привезут, ты подготовь там… ну, сама знаешь.
— А жена? Жена здесь?
— Да. Конечно. Так под дверью операционной и простояла больше двух часов.
Вскоре отца Михаила переложили на функциональную кровать в реанимационной палате. Он был ещё в глубоком наркозе, активных действий от персонала не требовалось, и Марина, наконец, вышла в коридор. Матушка Наталья со старшей Ксюшей сидели на короткой банкетке, крепко прижавшись друг к другу. Матушка была очень бледна, но сдержанна, Ксюша глотала слёзы, отворачиваясь от матери. Наталья Владимировна поднялась со своего места, увидев медсестру, но, узнав Марину, вздохнула с облегчением.
— Ты дежуришь? Слава Богу, свой человек рядом. Как он?
— Спит. И ещё долго спать будет. Он под наркозом сейчас. Но операция прошла успешно. Сегодня очень хороший хирург дежурит. Он у нас лучше всех оперирует ножевые ранения.
— Да… Мне операционные сёстры сказали… Меня к вам в отделение не пустят?
— Сейчас — нет, конечно. А потом — по состоянию. Вы ему сейчас ничем не поможете. Идите домой, матушка. Успокойтесь, хоть немного, и молитесь.
— За него весь приход сейчас молится. Уже все знают. Весь город знает. — Всхлипнула Ксюша.
— Держитесь. Я буду звонить Вам каждый час.
— Когда в сознание придёт, позвони.
— Обязательно.
— Ты утром сменишься?
— Сменюсь. Но домой не уйду. И Петр Васильевич, наш заведующий, это он наркоз давал, он тоже будет завтра здесь до конца рабочего дня.
Матушка тяжело вздохнула, но возражать не стала.
— Пойдём, Ксюша.
Марина проводила их до дверей приёмного отделения, через которое только и можно было выйти из больницы в ночное время.
К утру отец Михаил посмотрел на Марину вполне ясным взором. Не сразу, конечно, но сознание возвращалось к нему. Он понял, где находится, вспомнил, что случилось в эту ночь. Он был очень слаб, бледен, но попытался даже улыбнуться, когда узнал Марину, которая склонилась над ним, подсоединяя к подключичному катетеру очередную капельницу. Он хотел что-то сказать, но она приложила палец к губам.
— Тихо, тихо… Сейчас — спать! После поговорим. Матушке Наталье я позвоню. Спать, спать…
И отец Михаил закрыл глаза. Рядом тихо работал какой-то аппарат — «хлоп — хлоп». И под это успокаивающее ритмичное хлопанье он погрузился в глубокий послеоперационный сон.
На второй день Марина слышала, как Пётр Васильевич сказал матушке Наталье.
— Состояние тяжёлое. Но стабильное. Пока никаких негативных сюрпризов. Но Вы, более, чем кто-либо, должны понимать: половина успеха зависит от нас, половина — от Господа Бога, которому он служит.
— Я знаю. Марина говорила.
— Марина — молодец. — Кивнул Пётр Васильевич. — Она от постели Вашего мужа на шаг не отходит. Все назначения врачей сама выполняет. Поставила себе подряд несколько дежурств. Так вообще не положено, но домой всё равно не уйдёт, я её знаю, пришлось смириться.
На третий день к отцу Михаилу пустили жену и, очень ненадолго, следователя.
Но допросить его следователь не успел. Спрашивал отец Михаил.
— Икона… — Больной говорил ещё очень тихо. Было больно не только говорить, но даже дышать. — Где икона?
— С иконой всё в порядке, не волнуйтесь. Она в спецхране, опечатана. Хорошо, что реставратор не успел в Петербург уехать. Внимательно её осмотрел и никаких повреждений не заметил. Стекло, конечно, придётся новое вставить. А всё серебро, похищенное из храма, находится у меня в сейфе.
— Образ надо вернуть людям… В храм…
— Вернуть её до суда мы не можем, поскольку она — вещественное доказательство. Как только пройдёт суд, а он будет только после того, как Вы выйдете из больницы, всё украденное будет возвращено в храм.
Отец Михаил прикрыл глаза в знак согласия.
— Кто они, эти разбойники?
— Да так — мелкие воришки. Икону похитили по глупости, услышали про реставратора, поняли, что она — большая ценность. Хотели разбогатеть, но даже не подумали, куда её девать? Вокруг нас леса и болота, единственная шоссейная дорога через город проходит, далеко не уедешь. И нож этот придурок в ход пустил с перепугу. Говорит, что Вы их увидели и могли признать…
— Сигнализация… Почему была отключена сигнализация?
— Там хитрая история… Матушка Ваша… забыл, как её зовут…
— Мария.
— Да, Мария. В тот день приболела. Поручила закрыть храм и включить сигнализацию своей дочке, довольно кокетливой девице. Та вроде бы всё сделала, как надо, но дверь запереть не успела. Парни эти не собирались храм грабить, шли мимо. Эта девчонка их знакомой оказалась. Они её увидели, решили, что можно, рискнуть. Принялись зубы ей заговаривать. Один с ней болтал, отвлекал, а второй за её спиной отключил сигнализацию, которую она только что включила… Девица спокойно домой ушла. Замки в дверях собора не слишком надёжными оказались, ну, и кое-какой воровской опыт у этих разбойников имелся… Вот так они и оказались в храме.