Милая Элинор

Из госпиталя вернулась Виктория и тетушка Шарлотта. Высокая и стройная, в темном платье с высоким воротом, темной широкополой шляпе и темной вуали — тетушка походила на вечную вдову, нежели фигурантку небольшой пикантной передряги. Конечно же горяченький «Таймс» побывал у нее в руках.

Оставалось надеяться на порядочность лорда Генри Нортингера, и на старания Артура в вопросе урегулирования сего досадного инцидента.

Обед оживился разговорами о скорой свадьбе Эдварда и Анны. Виктория и тетушка сыпали поздравлениями и именами «проверенных» модисток, для пошива свадебного платья. Ужасный день в госпитале не вспоминал никто, хотя в жизни молодоженов, да и в жизни Элинор, этот эпизод оставит большой след.

Дружной и заметно оживившейся компанией, они прогуляли по внутреннему саду, затем проводили Анну и Эдварда в дом семьи Лефортен.

Солнце клонилось к закату, затем и вовсе спряталось за городскими черепичными крышами, из труб повалил дым. Это прислуга тушит и парит ужин, греет воду и наполняет чаны с водой, для горячей господской ванны, подкладывает грелки в хозяйские постели.

Элинор сидела на каменной скамейке в саду и все ждала, когда же прислуга сообщит о возвращении Артура. Она не заметила, когда тетушка Шарлотта прекратила читать вслух Ветхий завет, и когда Виктория заботливо укрыла ее теплой шерстяной шалью. Элинор полностью погрузилась в свои мысли.

С улицы доносился топот копыт проносящихся мимо экипажей, окрики кучера, голоса и смех прохожих.

Перед глазами у Элинор ходила вверх и вниз полуобнаженная грудь Артура с огромными кровавыми синяками, обрывки картинок с разбитыми костяшками пальцев, треснувшая кожа на скуле… Артур ушел, и даже не дал ей шанс позаботиться о нем. Эдвард выдавил из себя лишь пару фраз, о том, что Артура ждут дела! Что у него была запланирована встреча и отменить никак нельзя.

Но о какой встрече могла идти речь, когда он был весь в крови и нуждался в уходе?

«Как постичь умом мужчину? Как залезть к нему в голову и прочитать мысли, узнать о помыслах?»

С такими мыслями Элинор поднялась к себе в комнату и позволила Мейбл приготовить ее ко сну.

Девушка пыталась читать, выписывать заметки о прочитанном в дневник, делать хоть что-то, чтобы занять себя, но тревога за Артура не уходила.

Элинор уснула около полуночи в кресле у окна, с раскрытой книгой на коленях, так и не дождавшись Артура.

Утро встретило девушку шумом, грохотом, громкими голосами и звоном посуды. Дом походил на пчелиный улей.

Глава 21

Артур

Артур поморщился и повел ушибленным плечом, пытаясь снять напряжение. Он спускался по лестнице, оставляя позади текстильную фабрику, далеко не первую, в которой он сегодня побывал.

Настало время ужина, но он не хотел возвращаться домой. Как объяснить женщине, что он не может отступиться от дуэли? Втолковать ей, что запятнав репутацию, ее уже не вернуть? Высший свет устроен своеобразно. Он может простить многие слабости и многие ошибки, совершенные за закрытыми дверьми. Но стоит пороку обнажиться, тебе несдобровать. И никто не будет докапываться до истинной правды.

Немного помедлив у двери экипажа, он окрикнул кучера, бросил тому пару фраз и свернул в узкий заводской переулок.

Лопнувшая кожа на щеке саднила, и стоило бы стянуть края раны, но мужчина оставил эти мысли, пообещав себе обо всем позаботиться завтра.

Артур расстегнул пиджак и ворот рубашки и быстрым шагом пошел вдоль улицы. Каблуки черных мужских туфель и тяжелая трость постукивали по мелкой брусчатке. Едва не задевая мужчину плечами, мимо проходили, покачиваясь, рабочие. Уставшие, с измазанными лицами и обожжёнными руками.

Улица была шириной не более пятнадцати футов (около 5 метров). По обе стороны тянулись каменные монолиты многоквартирных домов, сливающихся в один. Семьи из десяти, а то и больше человек ютились в одной и двух, снимаемых за дешево комнатушках, в которых из удобств был лишь ночной горшок, жестяной таз да ведро с водой из колодца.

Нищета, голод, болезни, все это било по глазам молодого аристократа, но он не отводил взгляда.

Черные трубы домашних печей выходили прямо на улицу и беспрерывно чадили, и воздух вокруг был пропитан дымом.

За пару монет Артур купил себе кусок домашнего, наполовину черствого хлеба и кружку пива. Он сел на засаленный липкий стул у огромной бочки, служившей столом, и весь вечер болтал на сносном кокни с каменщиками, кочегарами и грузчиками из доков средних лет. Они не жаловались, а по дружески подтрунивали над богатым господином.

Кто не был в Лондоне и не слышал просторечия кокни, тот многое потерял. В переулках самых бедных районов, где не слышно колоколов церкви Сент — Мэри — ле- Боу, простой люд не говорил на языке Шекспира. Их язык был полон пошлых шуток и рифмованных фразочек. Они глотали буквы и окончания, и много смеялись. Их жизнь мало походила на жизнь в общепринятом ее понимании, но они привыкли обходиться малым.

Люди с окраины… они любили и создавали семьи. Пекли домашний хлеб, развешивали белье на веревках на улице, прямо над головами у прохожих.

Мальчишки работали лет с пяти трубочистами, и если не умирали от легочной болезни, то в двенадцать шли работать в доки или на фабрику. Девочки рано выходили замуж и рожали детей, столько, сколько Бог пошлет. А посылал он много.

Как далека была эта жизнь, от всего того, к чему привыкли лорды и леди.

После полуночи в доки пришел корабль и работяги, осушив свои кружки и закатав рукава ушли. Ушел и Артур, оставляя лишь нескольких молодых парней за соседним столом. Весь вечер они не добро косились на него и говорили в пол голоса.

— Добро господин! Пошел в теплу постельку небось? — глотая окончания, прокричал Артуру в спину рыжий парнишка, лет семнадцати. Артур остановился и обернулся, стараясь рассмотреть в тусклом свете говорящего. — Добро! Не господам тюки таскать, да печи топить!

Молодой Иден собирался подойти ближе, крепко перехватив рукой тяжелую трость, но дружки говорившего парня потянули его за руки в проулок и скрылись.

Мужчина вернулся, не спеша, к экипажу и приказал кучеру ехать домой.

Как Артур и рассчитывал, и гости и домочадцы — все спали. Один лишь камердинер Тони терпеливо дожидался своего хозяина.

Тони подготовил костюм для дуэли, начистил до блеска черные высокие сапоги и дуло пистолета. До отъезда господина в Индию парень часто проделывал тоже самое, готовя хозяина к дуэли.

Тони помог молодому Идену раздеться и протереть мокрым полотенцем тело. Для сна оставалось всего пара часов, но Артур не собирался их терять.

В четыре утра, когда фонарщики тушили уличные фонари, Иден покинул свой дом. Дорогой экипаж скользил по широким улицам центрального Лондона, ненадолго остановился у не менее презентабельного дома Спенсеров, проглотив секунданта — Эдварда Спенсера, уже поджидающего у парадной, и направился прямиком к Гайд Парку.

Нортингер прибыл без опоздания, ровно к пяти утра, в сопровождении молодого джентльмена, своего секунданта. Джентльмены коротко кивнули друг другу головами и отвернулись, готовясь к дуэли.

— Артур, ты же не изменяешь своим привычкам? Свежего трупа сегодня не будет? — Эдвард заряжал дуэльный пистолет.

— Тебя, говорят, можно поздравить? Анна ответила «да»? — Артур хлопнул Эдварда по плечу и улыбнулся, уходя от ответа на вопрос. — Счастливчик! Буду ждать приглашения на свадьбу!

— Арти… я знаю тебя с тех времен, когда тебя наряжали в кружевную младенческую сорочку. Не дури! — На этих словах Эдварда, Артур в голос засмеялся. Его дымчатые синие глаза горели безумным огнем. Он наклонился к другу и обхватив его за шею, соприкоснулся лбами.

— Эд, мы скоро поедем по домам, дай мне пять минут! — Он мгновенно отстранился и бросил Эдварду в руки монету в десять пенсов. — Нортингер! Головы или хвосты? — («Головы и хвосты» — аналог русской игры «Орел или решка», и берет свое название из изображений на реверсе и аверсе десятипенсовой монеты).