Полюби меня заново

— А ты? — удивляется, глядя на меня. — Ешь тоже, я не буду лопать одна! И ещё… — Еся тянется к одному из своих пакетов, роется там, роняя сыр и овсяные хлопья, но потом с победным видом достает бутылку кефира, сложив все, что уронила, на место. — Так вкуснее. Ты же любишь кефир. Держи.

Люблю. И она это знает.

— Раз едим вдвоем, значит и пьём вдвоём. Не брезгуешь? — открываю бутылку и делаю один глоток, протягивая Есе.

— Я — нет, — делает глоток, глядя мне прямо в глаза. Эта Еся — кошечка. Она разительно отличается от той Еси, что я видел в больнице или на парковке после аварии. — А ты?

Хочется сказать пошлую шутку. Что брезговать пить из одной бутылки после того, как губами все места друг друга изучали — глупо. Но молчу. Просто делаю ещё один глоток, молча отвечая на все вопросы.

Но судя по смущенной улыбке Есени, она то ли думает об этом же, то ли умеет мысли читать…

Глава 14. Демид

Мы сидим уже часа полтора. Круассаны закончились, кефир тоже, а вот темы для разговоров — нет.

Миру позвонил, но из-за дерьмовой связи с трудом понял, что там к чему. Вроде какая-то крупная поломка с электричеством во всем районе и мы не единственные, кто застрял в лифте, а вот бригада по спасению как раз одна. Короче, спасают всех в порядке очереди, но когда эта очередь дойдет до нас — никто не знает.

Мы болтаем обо всем на свете, когда телефон издает жалобный звук, оповещая о низком заряде аккумулятора. Как мило…

— Твою мать, а… — смотрю на несчастные десять процентов и не понимаю, что будем делать, когда телефон окончательно отрубится. Он давно заряд плохо держит, а тут еще и фонарь непрерывно полтора часа светит — для моего старика это слишком. — Батарейка садится.

— Мой вообще дома, — говорит Еся, — я не зарядила его. И что? В темноте сидеть? Я буду бояться.

— Я не буду рассказывать страшные истории, обещаю.

— Как тогда? — усмехается Еська, и тут же краснеет.

— Как тогда, да, — подтверждаю ее воспоминания и на пару минут замолкаю. Уверен, мы оба вспоминаем одно и то же.

Была глубокая осень, дача за городом, сильный ливень и бешеный ветер, который оборвал провода. Мы поехали за город, чтобы провести время в тишине и спокойствии, а попали в темноту и холод из-за жуткой погоды.

Еська боялась очень, капли по крыше и окнам барабанили, ветер завывал, а я подливал масла в огонь и рассказывал страшные истории, а потом наслаждался тем, как Еська прижимается ко мне, чтобы не бояться.

Я успокаивал ее как мог. И это был наш первый секс. Она отдалась мне прямо на полу у камина, потому что это было единственное теплое место во всем доме, даже не думая говорить мне “нет”. Еся доверяла мне, несмотря на то, что это был не только первый раз со мной, но и первый раз для нее в принципе.

— Хорошо хоть дождь не идет, — позволяю себе ляпнуть, и тут же получаю легкий шлепок по плечу от вмиг смутившийся Есени.

— Ты ужасен, — закатывает глаза и отворачивается, пряча краснеющие, я уверен, щёки.

— Не новость, — пожимаю плечами. Знаю я, что ужасен. Я, вообще-то, только и приехал для того, что извиниться за то, какой я есть. — Есь, я вообще-то извиниться к тебе приехал, — говорю быстро, не давая себе передумать.

— Что? За Ксюшу? Не стоит, вы с Мирославом сделали это миллион раз, она взрослый человек, в конце концов, — говорит Еся чуть резче, чем я привык слышать из ее уст. Но… нет. Я не хочу извиняться за Ксюшу. На самом деле мы здорово повздорили. И даже не за то, что я уехал с Яськой три дня назад. Мы просто обсуждали случившиеся и Ксюша призналась, что не чувствует никакой вины и не понимает, почему мы с Мирославом придаем ситуации так много внимания. А когда я сказал, что человек пострадал по ее вине и всё еще хорошо закончилось, она пожала плечами, пытаясь закончить разговор. И дело тут совершенно не в Есе. Не в том, что пострадал человек, которого я знаю. Я защищал бы любого в этой ситуации, потому что ответственность нужно нести за свои поступки.

— Нет, не за нее, — говорю и замечаю на лице Еси задумчивость в тусклом свете фонаря, — за себя.

— Ты ничего плохого не сделал, Демид.

— Я не пришел, когда должен был.

— Хватит, — говорит резко, и ровно на этом слове тухнет фонарик и отключается мой телефон, разрядившись.

— Вот ты ведьма, а, — пытаюсь хоть немного перевести всё в шутку, потому что вижу, как Еся злится за эти слова на меня. Но я просто чувствую, что должен. Что плохого в этом? — Зачем фонарь погасила? Темно теперь.

— Да ну тебя, — отвечает обиженно, но слышу, как голос дрожит. Темноты она бояться так и не перестала. Не до паники, конечно, но боялась всегда. — Вообще ты во всем виноват!

— Очень интересно, — смеюсь и тянусь пальцами к Есе. Хочу взять ее за руку, просто чтобы успокоить. Это будет правильно, я не могу оставить ее один на один со страхом темноты. Человек рядом — поддержка. А с поддержкой можно хоть горы свернуть. — И в чем моя вина? Я в лифте не прыгал, чтобы он застрял.

— Если бы ты не приехал, я бы не набрала столько продуктов и дошла бы до квартиры по ступенькам. А теперь вот! Сидим тут уже целую вечность, и неизвестно, сколько еще просидим.

— Ну что, прям так плохо сидим? — я понимаю, что ее нападки — защитная реакция. Очень вряд ли она винит меня во всем по-настоящему. Я вообще думаю, что Еся никого не умеет винить. Осталась такой же светлой и нежной, какой была всю жизнь.

— Холодно, твердо, пахнет всё еще неприятно, и темно, от этого страшно, — шепчет чуть хрипло Есенька, а потом замирает, когда я, наконец-то дотянувшись, касаюсь пальцами ее руки. — Ты чего, Дём?

Дёма… это звучит как мед.

— Страшно просто, — вру с улыбкой, — а с тобой спокойнее.

— Дём…

— Не перебивай и слушай, — тоже шепчу. В тишине и темноте кажется, что каждый звук гораздо громче, чем есть, поэтому хочется говорить совсем тихо. Машинально поглаживаю пальцем тыльную сторону ладони Еськи, радуясь, что руку она не забирает. Потому что так менее страшно, я ведь знаю. — Я приехал только для того, чтобы извиниться, и я хочу сделать это именно сейчас. Я знаю, Есь, что поступил ужасно пять лет назад, когда позволил нам расстаться. Я пошел на поводу у эмоций и других людей как сопливый мальчишка, а должен был поступить по-мужски. Если бы я решил проблемы — мы не расстались бы.

— Какая сейчас уже разница? — задает логичный вопрос Еся. — Пять лет прошло, Дём, всё давно забыто, мы другие люди. Не нужно просить прощения за прошлую версию себя. Забыли.

Забыли… Не забыли ведь, и сама прекрасно знает это.

— Разницы и правда никакой. Только я вижу, как тебе некомфортно рядом со мной, поэтому захотел прояснить прошлое. Сейчас бы я тебя не отпустил.

— Вот и не отпускай свою девушку. Ты сделал правильные выводы, не допусти ту же ошибку, — отвечает и всё-таки забирает руку.

Всё так… глупо, что ли. Дурно как-то, через одно место. Лифт этот чертов, разговор то ли глупый, то ли самый важный на свете, снова упоминание Ксюши.

Люблю ли я Ксюшу? Нет. Она мне нравится, наверное, мы подходим друг другу, нам вместе… неплохо. Не могу назвать это любовью, потому что любил я всего однажды, и то, что сейчас между нами с Ксюшей, и близко не похоже на те чувства.

Возможно, это перерастет в любовь. А может завтра мы расстанемся и вряд ли будем страдать по этому поводу. У меня одна позиция на жизнь — время покажет. Никто не знает, что будет через час или даже пару минут. Поэтому я выбираю жить здесь и сейчас, а о будущем думать только когда там становится чуть более яснее, чем сейчас.

— Руку верни, мне страшно, — пытаюсь разрядить обстановку, потому что нам действительно сидеть тут еще неясно сколько, и если даже не разговаривать — можно крышей поехать.

— Тебе не страшно!

— Очень даже, — сам протягиваю руку и нахожу ее пальцы: холодные и чуть подрагивающие от страха, и тяну к себе, как-то машинально притягивая их к своим губам.