Тьма знает

Он думал о Бернхарде и скаутах, Сигюрвине и девушке с выпускной фотографии, спасательном отряде и пачках денег, спрятанных в кухне у Сигюрвина. О грязной лавке автозапчастей и неудачном браке Бернхарда. О загадочном упорстве Хьяльталина. О делах, в которые Сигюрвин влез и которые в конечном итоге свели его в могилу: каковы они были и почему он так скверно кончил.

Он думал о том, какой отпечаток это дело наложило на его собственную жизнь, сформировало его облик больше, чем он осознавал или хотел осознать, – о том, как неудачное расследование повлияло на него как полицейского, о причине, по которой его когда-то на время отправили в неоплачиваемый отпуск. Это было в один из тех немногих раз, когда он не смог сдержать себя.

Он помотал головой, выругал самого себя и посигналил машине впереди, которая, казалось, целую вечность не могла тронуться на зеленый свет. Он всегда жалел о том, что произошло. Его коллега Рикхард спрашивал: «Ты что, с цепи сорвался?» Видимо, так оно и было, когда он сбегал в свой джип, припаркованный за отделением полиции, принес оттуда монтировку, снова вошел с ней в здание, ворвался к задержанному и уже замахнулся, но его схватили, бросили на пол и не давали встать, пока он не успокоился и не был отправлен домой.

Конрауду не было никакого оправдания, даже хотя задержанный, на которого он замахнулся монтировкой, сам набросился на него, ударил в лицо и сломал нос, так что кровь брызнула, а боль была нестерпимой. Даже хотя этот задержанный обидно обзывал его и угрожал его семье. Даже если он насмехался над ним и отпускал по поводу расследования дела Сигюрвина унизительные комментарии, называл Конрауда «самым жалким слабаком и неудачником во всем этом поганом участке».

Даже хотя того задержанного звали Хьяльталин.

Конрауду надо было вытерпеть все – но он взорвался.

И разлетелся тысячей осколков.

В одну ночь незадолго до Рождества Хьяльталина задержали за вождение в пьяном виде. Он был несговорчив, при задержании сопротивлялся, и его отправили в камеру в отделении полиции – проспаться, и вдобавок взяли у него кровь на анализ – который показал, что он был в состоянии сильного опьянения. Когда Конрауд с утра пришел на работу, он узнал, что тот провел ночь в камере. Тогда Конрауд уже долго не встречался с Хьяльталином и сделал ошибку, решив заглянуть к нему. Он сразу почувствовал, что за ночь Хьяльталин не просох – он все еще был пьян, рассержен тем, как с ним обошлись, и готов вот-вот взорваться. Он тотчас начал выкрикивать в лицо Конрауду оскорбления и обвинил его в том, что он поломал ему всю жизнь.

– Я тебя укокошу, и семейку твою проклятую! – прошипел Хьяльталин, когда страсти накалились до предела. – Слабак сухорукий!

– Заткнись! – проорал Конрауд.

Они стояли друг напротив друга в тесной камере. Их недовольство, копившееся годами, снова поднялось на поверхность и забурлило.

– Вот угроблю тебя, придурок, если захочу! И бабу твою, и вообще всех!

– Если ты…

Но закончить фразу Конрауд не успел. Его застало врасплох нападение. Хьяльталин вдруг наскочил на него и ударил в лицо. Боль была жуткая, Конрауд громко вскрикнул, из глаз брызнули слезы, он почувствовал горячие струи крови. Хьяльталин отшвырнул его к стене, схватил за горло, сказал «Угроблю!», кинул на пол и пинал до тех пор, пока не примчался надзиратель и не ухватил его за шею.

У Конрауда в глазах помутилось от ярости. Он не помнил себя, когда сбегал в машину за монтировкой и набросился на Хьяльталина, который уже сидел в коридоре, и его руки были скованы наручниками за спиной. Конрауд размахнулся монтировкой – удар обрушился на стену и рядом с Хьяльталином, и на пол посыпалась цементная крошка. Нанести другой удар Конрауд не успел: его схватили и повалили.

Хьяльталин не стал писать жалобу на Конрауда – да и тот не стал жаловаться на нападение на сотрудника полиции при исполнении и на угрозы в адрес его семьи. Большую часть своего годичного отпуска он провел с Эртной в Швеции. Она когда-то говорила, что ей хочется обратно в Сткогольм, где она училась своей специальности. Она нашла работу в Каролинской больнице, и в конце февраля они выехали из страны, а возвратились лишь осенью. Спустя год с лишним Эртны не стало, а он уволился.

Конрауд припарковался у многоквартирного дома в Верхнем Брейдхольте и при мысли о том нападении на Хьяльталина тяжело вздохнул. В вечерней темноте дом выглядел еще более мрачно. В окне у Йоуханны горел свет, и Конрауд понадеялся, что она дома. Он взмыл к ней на этаж, перескакивая через две ступеньки, и, запыхавшись, постучал в дверь. Из квартиры не донеслось ни звука. Он постучал снова – чаще и сильнее, затем приложил ухо к двери. Услышал шорох. Принялся с нетерпением ждать. Собрался постучаться еще раз – но тут дверь открылась, и на пороге показалась Йоуханна, еще более неопрятная, чем прежде.

– Что за шум? – спросила она, щурясь. Судя по всему, ее разбудили.

– Я бы хотел поподробнее расспросить вас о Бернхарде и…

– Ты кто? Зачем в дверь так барабанишь?

– Меня зовут Конрауд, я заходил к вам сегодня днем. Извините, что мне пришлось пошуметь, я…

– Снова явился? Что это тебя сюда все время тянет?

– Да вот, хотел узнать, не смогу ли я помочь вам вспомнить имя женщины, которая звонила Бернхарду и притворялась, будто это насчет запчастей.

Йоуханна вытаращила на него глаза, не в силах понять, куда он клонит.

– Вы же сказали, что знаете, что он встречался с другими женщинами, – сказал Конрауд.

– Может, ты войдешь? – предложила Йоуханна. – Про такие вещи на лестничной площадке не говорят. Значит, ты Конрауд?

До Йоуханны только сейчас дошло, что происходит.

– Точно, – сказал Конрауд.

Во второй раз за этот день он вошел в захламленную квартиру вслед за женщиной, когда-то бывшей замужем за Бернхардом – продавцом автозапчастей, и закрыл за собой дверь. С тех пор, как они виделись в последний раз, Йоуханна не тронула ни одного предмета. Она тяжело опустилась на тот же стул.

– Имя той женщины? – переспросила она.

– Вы его помните?

– Пыталась вспомнить, когда ты ушел, – ответила Йоуханна.

– Вы сказали, что оно библейское.

– Это да.

– А помните, какое именно?

Йоуханна наморщила лоб. Конрауд с нетерпением ждал ответа. Лучше всего, если она сама вспомнит. Он переминался перед ней с ноги на ногу. Но ничего не случалось.

– Может, Салоуме? – наконец спросил он.

Йоуханна немного оживилась.

– Да, наверное, Салоуме, – произнесла она. – Ее ведь так звали? Он притворился, что не знаком с ней, а только запчасти ей продает.

– Вы уверены?

– Да, Салоуме. Припоминаю, что ее так и звали.

Йоуханна смущенно посмотрела на Конрауда, и он увидел, что она как будто пытается решиться что-то высказать.

– Вы хотите меня о чем-то спросить? – поинтересовался он.

– Ты раньше говорил, что…

Она не закончила.

– Да?

– Ты говорил… что Бернхард Сигюрвина знал.

– Немного. В детстве.

– А как ты считаешь, он ему что-нибудь сделал?

– Не знаю, – ответил Конрауд. – Возможно.

– Убил его?

– Не знаю.

– А того паренька на Линдаргате?

– Это я и пытаюсь выяснить. Вы же сидели с ним в машине, вам лучше знать.

– Да, – сказала Йоуханна, – конечно, но… тут вот что…

– Что?

– Я этому человеку ничего не должна, – сказала Йоуханна.

– Кому? Бернхарду?

– По-твоему, я ему что-то должна?

– Я не могу…

– Врун несчастный!

– О чем вы?

– Он со мной обращался как с дешевкой. И после этого я… и после этого я еще должна его выгораживать и врать.

– О чем врать?

Йоуханна выпрямилась на своем стуле.

– Однажды Бернхард позвонил мне и попросил сказать, что в какую-то ночь я сидела с ним в машине… Ух, ну вот я и высказалась! А раньше я про это ни одной живой душе не говорила!

Конрауд засомневался, что верно понял ее.

– Он вас попросил?..

– Меня ведь с ним в машине не было.