Тьма знает

– Я тут немножко развлекался такой версией, но сомневаюсь, что мы это когда-нибудь выясним.

– Разве за этим не стоит какое-то чудовищное отчаяние? Если уж человек прибегнул к такому способу?..

– Да, как я представляю себе, такого человека должно ужасно далеко занести.

– Конечно, когда у тебя на совести исчезновение человека, это не полезно для здоровья.

– Вот именно, что нет. Сколько ведь сил тратится на то, чтоб годами и десятилетиями скрывать такую тайну, и как от этого на душе скверно!

– Ты надеешься, что в конце концов он сам сознается? Не вынесет мук совести? Такие случаи бывали.

– Некоторые к такому относятся легко. А некоторых совесть мучает.

– А еще ты и сам знаешь, что смерть Вилли не обязательно связана с Эскьюхлид, – сказала Бета. – Ты просто хочешь, чтоб это было именно так. Хочешь верить в теорию заговора. Косвенные связи. Совпадения. Слова, оброненные в баре, и приведшие к гибели. В этом ты весь. Рассуждаешь как полицейский.

– Должен же кто-то так рассуждать!

В гостиной замерли звуки последней песни. В доме воцарилась тишина.

– Просто удивительно, как ее дети дразнили, – сказала Бета.

– А что мама говорила про Виггу: она вроде ребенка потеряла?

– Да. Мама это как-то выяснила, уж не знаю, как. Ведь они с мамой подругами не были. Мама говорила, он у нее умер от какой-то детской болезни. А больше она про это ничего не знала. Знала только, что у Вигги был ребенок и умер в раннем детстве, и что для нее это стало тяжелым ударом. Она от того так и не оправилась.

– Разумеется.

– Да, разумеется.

Они распрощались, Конрауд поставил новую музыку и собрался было открыть бутылку вина, как зазвонил телефон. Это была Хердис. Она попросила прощения за то, что так поздно беспокоит, а Конрауд ответил: «Ничего страшного, время еще детское».

– Я просто хотела узнать, есть ли что-нибудь новенькое?

– Я вам как раз собирался звонить завтра с утра, – сказал Конрауд. – Вы не помните, Вилли когда-нибудь упоминал старушку, которая жила рядом с ним на Линдаргате? Ее все звали Вигга.

– Вигга?

– Одинокая, жила одна, такая резковатая. Интересно, он ее когда-нибудь при вас упоминал?

– Такая, со странностями?

– Так вы ее знали?

– Да не особо. Он когда-то говорил о своей соседке, сказал, что она очень старая. Но как ее звали, я не помню. Я с ней не встречалась.

– Но с ним она немножко знакома была?

– По-моему, да. А что с ней?

И Конрауд рассказал ей, как наведался в Теневой квартал, и как Магги передал ему слова Вигги о том, что она нашла Вилли, когда его сбили. Хердис молча слушала его рассказ. Для нее было новостью, что, вероятно, кто-то был рядом с ее братом в его смертный час.

– Это правда? – спросила она.

– Это вероятно.

– А почему она не позвала на помощь? В полицию не позвонила?

– Вигга была особенная женщина, – сказал Конрауд. – Не факт, что все ее слова – правда. Не факт, что она видела это ДТП, и что она вышла к Вилли – тоже не факт. Но это могло и произойти. Не надо исключать ничего.

– Значит, он умер не в одиночестве?

– Не исключено, что она была рядом с ним. Но не исключено также, что, когда она подошла, он уже был мертв.

– Не знаю… Так странно через столько лет это услышать!

– Да уж, могу представить.

– А почему она про это сразу не рассказала?

– Как я уже говорил, она с особенностями.

В разговоре возникла пауза. Конрауд понимал, что Хердис требуется время, чтоб принять то, что он сообщил о ее брате и Вигге.

– Я в связи с этим всем думаю об одной вещи, – наконец произнесла она.

– И о чем же?

– Если за этим ничего не стояло, если Вилли погиб просто из-за случайности, то почему водитель не стал ему помогать? С его стороны это было просто глупо!

– Не знаю.

– Может, он бы успел его спасти. Почему же он этого не сделал?

– Потому что он как раз хотел его сбить, – ответил Конрауд.

– И это единственное объяснение?

– Наверное, это единственное толковое объяснение.

Конрауд налил в бокал вина и, попивая его, стал вспоминать прошлое. В школе его обычно не дразнили из-за сухой руки, но бывали и исключения, особенно, когда он пошел в реальное училище. А сейчас, когда он услышал о смерти Полли, на него нахлынули воспоминания.

Он не рассказывал отцу о Полли и неудобствах, которые он доставлял Конрауду – а проще говоря, грубой травле. В те годы слова «буллинг» еще не было. Конрауд пытался не обращать на него внимания, но не получилось, потому что Полли вскоре начал проявлять к нему особый интерес из-за его руки.

Полли было новичком в классе для отстающих – трудный подросток из Кеплавика, недавно переехавший в подвальную квартиру в Тингхольте с родителями и двумя сестрами. Он был большим, сильным, от природы глупым и на удивление быстро обратил внимание на увечье Конрауда.

Вначале Полли как будто собирался подружиться с Конраудом, но тот не дал себя провести и сразу почуял, что новенького скорее надо опасаться, – и он не пожелал с ним общаться. Это лишь разожгло азарт Полли, но подлизываться к Конрауду он больше не пытался. В один прекрасный день после занятий он встал перед Конраудом и попросил показать сухую руку. Конрауд не удостоил его ответом и собрался пойти дальше своей дорогой, но Полли столкнул его на тротуар и спросил: «А мозги у тебя тоже высохли?». Разница в силе у них была значительная, и Конрауд отступил. Но это было только начало. После этого Полли не давал ему прохода: дразнил, обзывался, зажимал в углу и беспощадно лупил, не давая опомниться. Порой Конрауд возвращался домой в порванной одежде, с разбитым носом или с синяками, но он не жаловался, не ябедничал на Полли, а если его спрашивали, придумывал какие-нибудь другие причины. Так продолжалось всю зиму.

Полли дразнил и бил не только Конрауда. Он особенно любил во дворе училища стаскивать штаны с тех, кто не мог дать ему отпор, а однажды на уроке плавания сдернул с Конрауда плавки и столкнул его голого в бассейн, а сам стал торжествующе размахивать этими плавками как трофеем, чтобы все видели унижение Конрауда. Когда никто не разделил его восторгов, радость победы у Полли несколько поутихла, и он выкинул плавки в мусорное ведро, где они и лежали, пока одноклассник не вытащил их оттуда и не принес Конрауду в бассейн.

Так это и продолжалось: рукоприкладство, пинки, ругань, – пока в один прекрасный день они не пошли на урок физкультуры. Конрауд задержался в душевой, как порой бывало, потому что ему нравилось долго стоять под струей воды. И вдруг перед ним вырос Полли, совершенно голый, и спросил, не хочет ли он потрогать у него между ног. Конрауд не ответил и собрался быстро прошмыгнуть в раздевалку, но Полли схватил его, стал удерживать, щупать и тереться об него – пока Конрауд не улучил момент и не ударил его по лицу. Полли разжал объятья, и Конрауд высвободился. Он собрался выбежать со своей одеждой в охапке в коридор, но тут в дверях появился дежурный и спросил, что он так мечется да почему он до сих пор копается в раздевалке, когда все уже ушли, и велел поскорее одеваться. Полли затаился в душевой, а Конрауд сказал, что забыл про время, быстро оделся (в свитер он влезал уже на бегу в коридоре) и со всех ног помчался домой.

Конрауд понял, что этому нужно положить конец, и никто здесь ничего не сделает кроме него самого. Вскоре после происшествия в душевой он тайком залез в отцовский ящик с инструментами, нашел там большой разводной ключ, взвесил в руке и решил, что он годится. Затем он пошел из Теневого квартала на холм Скоулавёрдюхоульт, где жил Полли, и стал следить за его квартирой. В тот раз Полли не вышел, и на следующий вечер тоже, а на третий день, когда Конрауд проторчал перед домом целый час, двери окрылись, Полли вышел из подвала и пошел через весь холм в сторону Хлемма[27]. Погода была холодная, мела метель, и Полли быстро шагал в зимней мгле.

27

Квартал к востоку от центра Рейкьявика.