Тьма знает

– Я не как Лео.

– Мне наср… наплевать, – прошептал Стейнар. – Он мне больше ничего не сделает. Это он все там придумал.

– Что?

– Он угрожал мне упечь меня за это убийство. Говорил, что у меня, мол, алиби нет. А я так разнервничался, так испугался, потому что у меня было такое…

Стейнар снова прикрыл глаза. Он обессилел, и Конрауд понял, что больше не сможет находиться с ним.

– …прошлое, и он знал, что может устроить мне кучу проблем. Он был уверен, что этот Хьяльталин виновен, надо это только довести до ума. Он так прямо и сказал: «Довести до ума».

– И что?

– Я видел, как они скандалили. Хьяльталин и Сигюрвин. Это не вранье, Хьяльталин тогда, на стоянке, вел себя весьма резко, как будто хотел ему навалять.

– И?..

– Но я толком не расслышал, что они говорили.

Конрауд во все глаза уставился на старика.

– Что вы хотите сказать?

– Я не слышал, чтобы Хьяльталин крикнул, будто собирается убить Сигюрвина.

– Что вы говорите!

– Я не слышал, чтоб он крикнул: «Убью тебя, гад!» Не слышал, и все. Я вообще там толком не расслышал. Это Лео мне навязал. Будто Хьяльталин так сказал. То есть, может, он это и говорил, но, может быть, и что-нибудь другое.

– Вы всерьез так считаете? – спросил Конрауд. – Сейчас?!

– Я не хотел уносить это с собой в могилу.

– Стейнар?..

– Это правда, – заверил Стейнар. – Истинная правда.

– Думаете, этому поверят? Может, вы просто наговариваете? Мстите ему?

Стейнар что-то ответил, но Конрауд не расслышал. Он склонился над стариком.

– Сами решайте, чему верить, – прошептал Стейнар. – Я-то сам толком слов не разобрал. Это Лео на меня надавил. Он мне так угрожал! Хотел на меня это убийство повесить. И я не посмел иначе… Ведь Хьяльталин и это мог сказать. Я про это ничего не знаю. Он был очень грозный. И Сигюрвин тоже. Я не слышал, из-за чего они там поссорились. Но… это Лео. Это он все выдумал. Он внушил мне, что я могу загреметь за решетку и что такие слова запросто могли прозвучать. Что это было вероятно.

– Да, Стейнар, я не могу…

– Вот какая правда в этом деле!

– А из-за чего же они поссорились?

– Вот уж не знаю. Я только знаю, что Лео, сволочь эдакая, силком заставил меня считать вот так.

– Это же… Стейнар?

Стейнар закрыл глаза, а у его кровати вырос медработник и велел Конрауду уходить. Он в нерешительности стоял над стариком, который не шевелился. Потом он отчаялся ждать, поблагодарил медработника, достал телефон и стал звонить Марте.

На следующий день Конрауд сидел в Мартином кабинете – и тут она ворвалась в него как буря, волоча за собой Лео, и тщательно закрыла за ними дверь. Лео не удостоил Конрауда взглядом, а встал у входа, скрестив руки – словно завязав на груди тугой узел. Они с Мартой поссорились и оба еще кипели, когда она уселась за письменный стол и указала на Конрауда пальцем.

– Ничто из того, что здесь будет сказано, не выйдет за пределы этого кабинета, понятно?

– Он сознался в том, что врал? – полюбопытствовал Конрауд.

Был полдень, на улице шел град и стремительно темнело. Последние дни осени были мягкими и светлыми, а сейчас стало холодать, случались морозы, дни становились короче. По утрам Конрауду приходилось соскребать изморозь со стекол машины. Это время ему не нравилось. Ему хотелось, чтоб вокруг него все дни было тепло и светло.

Лео был плотного телосложения, ему было за шестьдесят, борода вокруг рта и на подбородке коротко острижена, лицо смазливое, глазки маленькие, каменно-серого цвета, стремящиеся ничего не пропустить. В полицейских кругах его привечали, ведь он славился тем, что принимал проблемы сотрудников близко к сердцу и занимался их общими делами. Они с Конраудом одно время много работали вместе – но это было так давно, что их дружба уже успела остыть.

– Я этот бред слушать не желаю! – сказал Лео, собираясь открыть дверь и тотчас выбежать вон с этого собрания. У него были проблемы с алкоголем, и он уходил на некоторое время в неоплачиваемый отпуск.

– Стоять, черт тебя дери! – прошипела Марта. – Конрауд, сдерживайся!

– Старый Стейнар – придурочный маразматик, – сказал Лео. – Не понимаю, как ты вообще можешь ему хоть в чем-то верить. Просто не понимаю.

Он обращался к Марте, словно Конрауда с ними не было.

– Ты понимаешь, Марта, что это значит, – сказал Конрауд. – Если хоть в чем-то поверить Стейнару, то невозможно хоть сколь-нибудь серьезно относиться к расследованиям, которые проводил этот вот человек. Ни к единому из них. В чем он еще солгал? Что внушил? Что выбил угрозами и унижениями?

– Заткнись, – сказал Лео.

– Сам заткнись, – ответил Конрауд.

– Стейнар… он на меня клевещет, – произнес Лео. – Это же очевидно. Такое уже бывало. Он меня терпеть не может, вот и говорит такое. Не понимаю, зачем нам вообще это обсуждать.

– Но почему? – спросил Конрауд. – Почему ему потребовалось говорить это на смертном одре? Если он и впрямь хотел тебе насолить – почему же ждал все это время?

– Хьяльталин всегда отрицал, что угрожал Сигюрвину тогда, на стоянке, – сказала Марта и посмотрела на Лео.

– А чего вы от него ждали? – ответил Лео. – Конечно, он именно так и сделал. Что вообще за бред? Не стал бы он, в самом деле, признавать, что угрожал убить человека, который потом сразу пропал?

– Лео продумал все до мелочей, – сказал Конрауд. – Он нас использовал. Меня использовал. И я сомневаюсь, что так он поступил только один раз. А ведь мы могли бы повести расследование по другому пути.

– Да брехня это все, – сказал Лео. – Бред собачий. Если мы будем выслушивать всех этих мелких воришек, которые только и думают, как нас потопить, то нам остается просто прикрыть лавочку.

– Тебе надо было снять со Стейнара показания по форме, пока не поздно, – сказал Конрауд. – Все запротоколировать, подписать…

– Да, точно. Вот именно, – сказала Марта. – Это невозможно, увы. Ночью он скончался. Через некоторое время после твоего визита.

Услышав это, Лео рассмеялся.

– Ну конечно, он этого твоего визита не выдержал! – сказал он Конрауду. – Ты его убил: он помер от скуки!

– А Хьяльталин из-за тебя несколько месяцев проторчал в камере предварительного заключения, – ответил Конрауд, поднялся и приблизился к Лео настолько, что они почти соприкоснулись. – Из-за тебя он перенес невыносимые страдания. Ты просто позор для полиции. И всегда был им.

– Говнюк, – выругался Лео, отталкивая его. – Вы уже все? – обратился он к Марте. – Я сомневаюсь, что старик мог обо мне такое сказать. Это все Конни[19] про него насочинял, и пусть ему будет стыдно. А с меня хватит этого бреда.

Лео вылетел в коридор, сердито захлопнув за собой дверь.

– А ведь он прав, – заметила Марта. – Может, Стейнар про него все наврал, а может, это ты наврал, чтоб потопить Лео.

– Марта…

– Я не говорю, что прямо так оно и есть, но доказать другое будет трудно, так как старикашке приспичило вдруг помереть.

– Лео подзуживал свидетеля, угрожал ему, заставил его думать, будто он что-то такое услышал, хотя на самом деле это бред, – ответил Конрауд. – Мне не мешало бы расследовать его старые дела. Проверить, творил ли он раньше что-нибудь подобное.

– Да, но ничего не будет, – сказала Марта, – и ты сам это знаешь. Ничего, что бы основывалось на словах этого старика: их просто недостаточно. Отнюдь не достаточно.

Конрауд помотал головой.

– Я взяла эти твои записи, – вспомнила Марта.

– Записи?

– Из больницы.

Марта достала записи с камеры наблюдения в Центральной больнице. Она раздобыла их на случай, если на них покажется женщина, приходившая к Хьяльталину. Разумеется, описание больничного пастора было неточным, и Конрауд понял лишь, что искать надо женщину, которая ходит одна возле онкологического отделения. Камер наблюдения было много, и внутри, и снаружи, а у посещений в больнице было более-менее точное время. Та женщина сидела у Хьяльталина поздно вечером, когда движение людей в больнице было сведено к минимуму. Как подчеркнул пастор, другие сотрудники не знали об этом визите. Женщина ни с кем не говорила, а незаметно юркнула прямо в палату к Хьяльталину, немного посидела там и так же неслышно вышла. Когда пастор заглянул в дверной проем, Хьяльталин жестом велел ему не мешать.

19

Уменьшительное от имени «Конрауд».