Ненавистная жена

Это правда, иначе Стальной Босс бы не искал защиты для своей внебрачной дочери, практически отрекшись от родного сына и женив на ней того, кого посчитал достойным его доверия.

— Он попытался, первым обо всем догадавшись. Теперь у меня есть ты.

— Вот в этом, Марин, можешь не сомневаться! У него получилось.

— Яр?

Я чувствую, как ладонь Борзова замирает, и поднимаю голову, отняв висок от теплой груди мужа. Встретившись с угольками глаз в полутемной холле нашего дома, договариваю то, о чем думала все эти дни:

— Ты все-таки сдержал обещание и остался со мной. Я так счастлива, что ты жив!

Ярослав проглатывает комок, прежде чем серьезно ответить. Все это непросто и для него тоже.

— А как же иначе, Королева. Я не мог тебя подвести. Ты пообещала нам потрясающее будущее, помнишь?

Я ничего не могу с собой поделать, и слезы вновь встают в глазах, когда я качаю подбородком, признаваясь:

— Нет, ничего. Только тебя.

— Это не страшно, Маринка. Я помню.

Ярослав обнимает мои плечи, наклоняет голову, и наши губы встречаются. Мы целуемся долго и не спеша, возвращаясь к нам прошлым, принявшим друг друга, и встречая себя настоящих — способных по-новому оценить шанс, который нам дала жизнь.

Когда Борзов отпускает мои губы, я на миг закрываю глаза, желая спрятать от него свою слабость. Но от Ярослава бесполезно что-то скрывать, и я просто смахиваю слезы с ресниц.

— Я стала такая плаксивая и болтливая, прости. Это все гормоны. Сама себя не узнаю.

— Со мной не нужно быть сильной, Королева. А вот разговорчивой можно. Болтай, если хочется! Мне нравится тебя слушать. Теперь я надолго привязан к дому, так что…

Я улыбаюсь, зная, что он понимает. Яр прав: пора выдохнуть и начать жить сегодняшним днем. И завтрашним тоже — у человека должен быть путь, куда ему идти. А если еще есть, с кем идти, то этот путь всегда легче, даже если полон кочек и ухабов.

Я отступаю от Ярослава, но не убираю рук с его предплечий. Смотрю на мужа, становясь серьезнее.

— А теперь, Борзов, раз уж сбежал из больницы, и мы дома, скажи хоть, что сказал врач? Насчет «надолго привязан», зная тебя, я очень сомневаюсь.

Ярославу повезло в тот день, так мне объяснили. Сначала выстрел выдержало его тело, а потом — воля. Во время ранения его железная мускулатура, напряженная в момент попадания, подавила импульс и сдержала разрыв мышечных волокон. Но пуля, пройдя навылет через косую мышцу и задев внутренние органы, вызвала сильное кровотечение. И вот последнее оказалось сложно остановить. Как объяснил врач, чем сильнее мышцы снабжаются кровью, тем быстрее тело ее теряет в местах разрыва тканей. Ее было так много — это то, что я помню, а лишнее хочу забыть.

— Сказал, что жить буду, — отвечает муж, нахмурившись. — Все остальное его не касается! Марин?

— Я еще ничего не сказала.

— Но подумала.

И когда мы научились читать мысль друг друга?

— Яр, если ты решишь остаться в спорте, я не стану тебя отговаривать. Это твой выбор.

— Но и в восторге не будешь?

— Не буду, — честно отвечаю. — Мне хватило и твоего последнего боя и вида гематом.

— Значит, мне не показалось, и ты за меня переживаешь, Королева? — вдруг на все тридцать два идеальных зуба скалится Борзов, притягивая меня назад. — Так что ты там сказала, когда я валялся, как тряпка, собираясь отдать Богу душу? Что я тебе не безразличен, и ты меня… любишь?

Невероятно. И как ему удается меня смутить? Я даже хмурюсь от неловкости и его прямолинейности, изображая амнезию.

— Когда? Не помню такого. Только не вздумай меня поднимать на руки! Эй, Борзов! Да ты с ума сошел! — Но сильные руки уже подняли меня и несут в нашу спальню. — Тебе же нельзя!

И непонятно, к чему именно я отнесла последние слова, вот и Ярослав уточняет:

— Ты сейчас про что, Королева? Про то, чего нам хочется обоим?

— И про это тоже! Я видела, как ты на меня смотрел, жук! Нет, пока врач не скажет, что ты здоров и выдержишь нагрузки…

Но горячие губы Ярослава уже касаются моей шеи, и я замолкаю.

— К черту его! Я здоров! Только чужого разрешения нам в постели и не хватало! Маринка?

— У-м?

— Ну, скажи еще разок. Все равно ведь не отстану!

Не отстанет. Я уже поняла, что мне достался упрямец, каких поискать, и провожу ладонью по его щеке.

— Я люблю тебя, Ярослав. Очень!

— Вау.

— Но не надейся, что буду повторять это каждые пять минут!

Уже поздним вечером, когда мы лежим в нашей спальне, уставшие от близости и одновременно согретые ею, Борзов о чем-то думает, уставившись на темные тени под потолком. Закинув одну руку под голову, другой обнимает мою голую спину и кусает губы, будто хочет что-то сказать, но не знает, с чего начать.

С некоторого времени я чувствую его дыхание и изменения в нем, как свое собственное, и поднимаю голову с крепкого плеча. Приподнявшись на локте, провожу пальцем по груди Ярослава, спрашивая мысленно. Просить не буду, если захочет, сам скажет. А если нет — значит, нет.

Он поворачивает ко мне лицо.

— Ты знаешь, я почти не вижу сны, — вдруг признается. — Очень редко. Обычно тренировки меня изматывают, и я просто закрываю глаза, чтобы открыть утром. Но в больнице мне снилась ты, все время. А однажды мне приснился тот, кто любил тебя раньше.

Я замираю, настолько неожиданно звучит это признание.

— Сашка? — осторожно спрашиваю, просто больше некому. Борзов не отвечает, и я выдыхаю: — И что?

— Ничего. Ты мне покажешь свои студенческие фотографии? Все фотографии. Я хочу увидеть.

Я понимаю, о чем он говорит. Но фотографий с моей студенческой свадьбы не так уж много.

— Хорошо, покажу, — обещаю. — Я привезу от отца то, что есть.

— Он был совсем пацан — твой муж? Зеленый и неопытный?

— Да. Совсем мальчишка. Мы оба были очень молоды.

— Королева, он так и не понял, что с ним произошло — если тебе от этого будет легче. Он хотел вернуться, но не вышло. Есть двери, которые закрываются навсегда.

А это уже не вопрос, и я сглатываю тугой комом, возникший в горле, потому что вдруг становится тяжело говорить, и возвращаю щеку на плечо Ярослава.

— Странные тебе снятся сны, Борзов.

Он обнимает меня, проведя рукой по моим волосам.

— Согласен. Но как наяву.

— Он еще что-то говорил? Тот, кого ты видел.

— Да.

— Но ты не скажешь?

— Нет, это был мужской разговор — если это вообще возможно. Может быть, потом когда-нибудь… Если не подумаю, что я сумасшедший.

— Это не так. Никто не знает, на что способно наше сознание. Ты сам был на краю.

Ярослав вдруг улыбается — я ощущаю кожей движение его губ и догадываюсь, что именно его отвлекло. Я лежу, прижавшись к нему животом, и он не может не чувствовать, как шевелится наша девочка.

— Что, наш вихрь снова толкается?

— Угу. Мы сегодня много говорим и не даем ей спать.

— Тогда спокойной ночи, Королева.

— Спокойной, Яр.

Через несколько минут, когда я и сама смотрю на тени под потолком, то слышу:

— Я люблю тебя, Марина.

Это первый раз, когда Ярослав говорит признание, тихо выдохнув его в ночь, но у меня столько чувств в груди, что я ничего не могу ответить.

В день, когда наступает момент родов, я с утра не могу найти себе место, обходя дом по самым дальним закоулкам, не в силах погасить растущую во мне тревогу и беспокойство.

Уже тысячу раз я повторила себе, что прошлый раз не повторится и что обязательно все будет хорошо, но в тысячу первый раз страх вновь обдает душу холодом, вгоняя меня в панику.

Пожалуйста, соберись, Марина. Ты сильная, ты справишься.

Но вместо того, чтобы перестать ходить и успокоиться, я несу какую-то ерунду.

Хорошо, что Борзов стоически меня терпит.

— Я стала такая большая и неповоротливая. Надеюсь, я не придавлю ребенка во время родов?

— Не придумывай. Да где ты большая?