Страница 4 из 10
За обедом, а точнее, долгим ужином, Турецкий, не сильно вдаваясь в подробности, рассказал жене о завершении операции по захвату убийцы, о своих ощущениях в тот момент, о помощи бывших латышских коллег, проявивших, надо отметить, настоящую профессиональную солидарность. И, наконец, о похоронах нелепо погибшей женщины, которую они знали оба, а на кладбище самой многочисленной группой провожавших оказались могильщики – хоть было кому гроб опустить в могилу. А так – старуха-мать и Турецкий. Никого больше не осталось – ни других родных, ни знакомых. Мать не знала подруг дочери, та не говорила. С оставшимся без «головы» бизнесом еще разбираться и разбираться. И что он собой представляет, тоже никто толком не знает. Ну, еще адвокат подошел, договориться со старушкой о дальнейших действиях... Вот так, жалкое зрелище... Никто никому не нужен...
И уже в самом конце ужина, когда он заметил, что от разговоров их обоих в сон потянуло, вспомнил о дневной беседе с Марией Васильевной. Рассказал Ирине. Та выслушала, неопределенно пожала плечами, словно эта история ее совершенно не касалась и не интересовала. Турецкого же такая, мягко говоря, прохладная, реакция жены почему-то вдруг задела за живое. И он попытался высказаться в том плане, что вот, мол, как меняется отношение успокоенных людей, благополучно миновавших те же препятствия, которые возникают перед другими людьми, просто потому, что тем не дано возможности их преодолеть. Но, опять-таки, не потому, что такова их судьба, предначертание у них такое, а по причине того, что некий мелкий мерзавец считает себя исполнителем воли этой самой судьбы. Так где же действительно она, эта высшая справедливость?
Вопрос, конечно, риторический, однако ответ на него напрашивался совершенно недвусмысленный и конкретный. И в прежние времена Ирка наверняка сказала бы: «Шурик, а ты возьми да и узнай, в чем дело, и стукни кулаком, как ты это можешь! Что тебя, убудет? Или как?» А теперь не сказала. Зевнула устало. Покачала головой и вывела резюме:
– Да, плохо дело... Какое счастье, что мы с тобой не опоздали с Нинкой... – Потом посмотрела на мужа и спросила: – А ты хочешь сдвинуть с места эту воровскую, бюрократическую махину? По силам ли? При твоем-то здоровье?... – Еще помолчала и закончила странной фразой: – Жалко, конечно... некрасивая, старая уже баба, все в дочку вложила, а что теперь поделаешь?... Париж, Шурик, слишком лакомый кусок, чтоб его отдали без боя... Ну, что ж, я в душ и – бай-бай. А ты? Или у тебя еще какие-то планы на сегодня? – она хитрыми глазами уставилась на мужа и засмеялась. – А за чудный обед еще раз огромное спасибо тебе, мой милый! Давно не было так вкусно. Ты меня просто закормил...
Все правильно и все вовремя: и как бы приглашение «пройти в койку», и благодарность, но почему же, однако, – «некрасивая и старая»? Это что – в качестве предостережения мужу? Мол, нечего тебе там делать, не обломится? Какая глупость!.. Но предостерегающий какой-то подтекст явно прозвучал. И это обстоятельство стоило обдумать...
Светлана Владимировна Васенина весь предыдущий день провела в клинической больнице, где лежал Игорек.
Ситуация складывалась отчаянная. Сыну требовалась срочная, да что там срочная – экстренная операция. Хирург Сергей Александрович так прямо и сказал, отбросив в сторону всяческую врачебную этику: «Завтра... В самом крайнем случае, послезавтра. В четверг будет поздно...» Лейкоз – страшная болезнь.
Светлана Владимировна сидела на стуле у кровати сына и держала его худенькую руку. На манжете у запястья были закреплены провода каких-то датчиков, а сами приборы, как чемоданы, собранные перед дальней дорогой, стояли напротив кровати, один на другом, и по затемненному экрану одного из них беспрерывно ползла дрожащая светлая дорожка. Она словно привораживала, и Светлана Владимировна с огромным трудом заставляла себя отводить от нее взгляд.
Бледное до синевы, вытянутое лицо Игорька зияло темными глазными впадинами. Такие лица почему-то называют иконописными. Но почему? Может быть оттого, что они слишком явственно выражают страдание? А без страдания нет и спасения? «Господи, – мать готова была креститься, молиться, лбом биться об пол, что угодно делать, лишь бы избавиться от тяжких мыслей, – да что же такое лезет мне в голову?!»
– Мам, ты только не волнуйся, – высвобождая рот из кислородной маски, слабым голосом сказал Игорек. – Доктор сказал, что операция очень простая...
– Я и не волнуюсь, – едва сдерживая себя, чтобы не разрыдаться, и, словно сжав все силы в кулачки, прижатые к коленям, ответила Светлана Владимировна. – С чего ты взял, сынок?
– Ага, – слабо усмехнулся он, – а у самой руки дрожат...
– Это меня просто знобит немного, там, у нас, на работе... сквозняки кругом... гуляют, – попыталась она оправдать свое нервное состояние. – Ничего, ты не волнуйся, я продержусь, не заболею, пока не пройдет твоя операция... Я тоже разговаривала с доктором...
В палату вошла медсестра Оля – полная девушка в светло-зеленых брючках, белом халате и кокетливой белой же пилоточке на убранных под нее черных волосах.
– Ну как, Игореха? – улыбнулась она, и восточные ее глаза сузились до щелочек. – Хвост морковкой? К бою готов?
Игорь снова нос из маски:
– Я-то готов, тетя Оля, а мама волнуется.
– А на то они и мамы, чтоб волноваться, – бодро заметила Оля, наклоняясь к Светлане Владимировне. – Сергей Александрович просил напомнить. Он у себя.
– Да-да, я сейчас зайду, – заторопилась женщина. – Ну, хорошо, мой маленький, – с трудом сдерживая дыхание, наклонилась она к сыну, – лежи, мой хороший, готовься... Ты у меня настоящий герой!
– Как наш папка... был?
– Да, как он...
Светлана Владимировна, может быть, слишком торопливо покинула палату, но Оля понимала ее состояние: мать и без того держалась из последних сил. И мальчик – такая умница, и какая жалость, если... Ну почему всегда получается, что хорошим людям не везет, а всякая дрянь... Ох, грех на душу, а что поделаешь!.. Из-за каких-то проклятых «баксов» жизнь человеческая валится под откос...
Но это уже не Олины мысли были, а Светланы Владимировны, ибо она знала, о чем пойдет в очередной раз речь у хирурга...
А Оля внимательно разглядывала показания приборов, бросая косые взгляды на мальчика и наблюдая, как менялось выражение его лица – с якобы безмятежного на страдальческое, болезненное. Было понятно, что он очень устал от краткого разговора с матерью.
– Плохо, Игорек? – спросила Оля, набирая шприцем лекарство для внутривенного вливания. Капельница нависала над кроватью, а на сгибе локтя мальчика был прижат пластырем катетер, куда Оля собиралась теперь вставить иглу капельницы. – Ты уж потерпи еще немного...
И подумала: «Немного – это сколько?...»
– Потерплю, – прошептал он. – Маме не говорите, тетя Оля...
Сергей Александрович в зеленом костюме и тщательно отглаженном, ослепительно белом халате писал что-то, сидя у своего стола. Он мельком взглянул на вошедшую после короткого стука Светлану Владимировну, кивнул ей, так же, кивком, указал на стул и продолжил свою писанину. Наконец закончил писать, снял очки и отложил их в сторону. На последний лист положил два других, тоже исписанных, и скрепил их степплером.
– Вот и все, – сказал как бы самому себе. – А к вам, Светлана Владимировна, вопрос у меня только один и не новый. Как у вас с деньгами?
– Я думаю, что все будет в порядке. Мне обещали помочь... коллеги... у нас на производстве. Твердо обещали.
– Ну, и слава Богу. Хорошие у вас коллеги. Значит, операцию не откладываем. Вам известно уже, чего мы опасались...
– Да-да, упаси, Боже! – почти взмолилась Светлана Владимировна, для которой отек легких у сына означал его верную смерть.
– Вот здесь, – говорил между тем доктор, – я подготовил для вас полный список тех лекарств, которые нам необходимы. На первой страничке – то, что нужно будет, самое позднее, послезавтра утром, перед операцией, для химиотерапии. На второй, – он перекинул страницу, – то, что на следующий день. И, наконец, третья – на последующие двадцать дней. А вот это, – он придвинул к себе маленький, рецептурный листок и стал снова писать, – адрес и фамилия того господина, который обеспечивает донора и передаст вам требуемые лекарства для подавления развития раковых клеток. Мы проведем стернальную пункцию... Ну, чтоб вам было понятно, прямое переливание костного мозга. И введем здоровые стволовые клетки, вам наверняка уже приходилось слышать такое название... Я пишу его телефон, зовут Семен Абрамович, созвонитесь – от моего имени – и подъезжайте. Это недалеко от центра, на Кожуховской набережной.