Страница 86 из 96
«Только эта могучая ель и помнит, наверное, те слова. — подумал сейчас Карыкур, скользя взглядом по закрывшим от него небо могучим зеленым ветвям. И тут же поправился: — Ну почему же только она? А я? Разве я забыл эти слова, забуду когда-нибудь? Нет, не забыл и не забуду… Иначе разве пришел бы сюда, разве сидел бы здесь в ожидании?.. — Он тяжело вздохнул, потер пальцами горячий лоб. — Это только она, Айнэ, забыла, только у ее сердца память оказалась короткой, как олений хвостик… — Томясь ожиданием, вновь и вновь прикидывал Карыкур, какие причины могли заставить Айнэ искать с ним встречи — искать так настойчиво, даже навязчиво… — Может, действительно несладко приходится ей с Куликом? У него другая женщина, Айнэ разочаровалась в нем… Разлюбила, а теперь хочет искать любви у меня?.. Просить прощения?.. — Но стоило ему подумать об этом, как старая обида, ревность вмиг заполыхали в его сердце с такой силой, что он даже застонал, — Не выйдет, Айнэ! Не рассчитывай, не получится!.. — шептали его губы. — После всего, что у нас произошло?! Нет!..»
Но одновременно жила в его мозгу и другая мысль, все больше давала о себе знать, становилась, подобно туеску, в который мало-помалу собирают ягоду, все тяжелей и весомей, и сердце переполнялось томительным ожиданием чего-то, пока еще неясного ему самому… И если б он умел это томление переложить в слова, то понял бы, что живет сейчас минутой своего торжества, удовлетворения от того, что наконец-то его любовь, его большое чувство взяло верх в сердце Айнэ, что все же она поняла, где истинная любовь, а где подделка…
«Да, — уверил он себя наконец, — скорее всего, она хочет сказать, что все еще любит меня. Только так. А иначе, разве может замужняя женщина позволить себе пойти на такую встречу?»
До слуха его долетели вдруг легкие шаги, звук которых доносился издалека, со стороны вовсю разлившегося узкого ручья, протекавшего рядом с поселком экспедиции.
«Она!.. — радостно мелькнуло в его голове. — Только она так мягко ступает. Как соболь». От волнения он зачем-то начал искать свою шапку, напрочь забыв о том, что держит ее в руке; в конце концов он все же обнаружил ее и тут же нахлобучил на макушку, чтобы хоть как-то скрыть давно не стриженные волосы.
Не в силах больше ждать, он вскочил с чурбана и теперь переминался с ноги на ногу, не зная как быть: то ли пойти ей навстречу, как он делал когда-то, то ли дождаться ее здесь, не показывая своего нетерпения…
Наконец на оттаявшей тропке появилась она — в темной кроличьей шубе, норковой шапке, модных сапожках.
— Ты уже здесь? — сказала Айнэ таким тоном, что стало ясно: она и не сомневалась в этом ни на секунду. Уверенно глядя ему в глаза, она подошла совсем близко, сняла перчатку, протянула руку: — Ну, здравствуй!..
Но Карыкур, не замечая этой руки, впился, подавшись вперед, в ее черные блестящие глаза; впился, пытаясь понять по этим глазам: прав ли он был в своих догадках, любит ли его Айнэ до сих пор… Только разобравшись в этом, понял бы он, как должен вести себя дальше: то ли и впрямь пожать ее маленькую руку, то ли, как было когда-то, обнять крепко-крепко и приникнуть к ее губам…
— Здравствуй, Карыкур! — уже громче повторила она, все еще протягивая руку. — Я говорю — здравствуй!
— Здравствуй, Айнэ… — выдохнул Карыкур.
Он видел, как она потупилась, не выдержав его долгого пронизывающего взгляда, как подрагивает ее рука, и больших усилий стоило ему сейчас не кинуться к ней, как когда-то… Он был словно в каком-то тумане, не понимал, что говорит, что делает, и несказанно удивился, когда она вскрикнула вдруг:
— Ой! Руку… все пальцы раздавил!..
Как ни странно, этот ее вскрик вывел его из оцепенения, он отпустил ее, и, совсем уже приходя в себя, сказал еще раз — теперь уже почти спокойно:
— Здравствуй… — Зачем-то поправил шапку, хотя в этом не было никакой необходимости, и совсем тихо, словно убеждая самого себя, добавил: — Вот мы и встретились с тобой… А ведь я уверен был, что никогда больше тебя не увижу…
— И я тоже… — быстро откликнулась Айнэ, видно, так же остро ощущая необычность этих первых минут их встреча. Она попыталась покровительственно улыбнуться — то, мол, было детство, а теперь у нас, у меня, по крайней мере, взрослая жизнь — но улыбка получилась какой-то вымученной, жалкой, и Карыкур сразу отметил: помнит, не удается ей забыть своей вины перед ним, — Но ведь встретились же, Карыкур… На том же самом месте… На нашем…
Каким все простым казалось ему, пока ее ждал! Увидят друг друга, и все, как с горки, покатится само собой: он изольет ей свои горькие упреки, расскажет, как страдал, как мучился все эти годы, а она в ответ начнет виниться и каяться, объяснит в откровенном разговоре, который уже сам по себе сблизит их, почему она с такой легкостью забыла его, забыла их клятвы, не сдержала своего слова… Но увы, все было совсем не так, и чем дальше, тем очевиднее становилось, что ничего этого у них не будет — ни объяснений, ни прошения, ни возврата к прошлому… Айнэ, словно разгадав, что творится в его душе, заговорила смело:
— Ну что ты молчишь, Карыкур? Ни о чем не спрашиваешь…
— О чем, Айнэ?.. После всего?.. О чем мне теперь еще спрашивать?..
— Ну как знаешь, Карыкур… Я думала, что должна тебе кое-что объяснить… Или тебе это совсем не нужно? — Она, как когда-то, уставилась на него своим завораживающим, но раз вгонявшим его в смущение взглядом. — Не хочешь, чтоб я объяснила? А сам — тоже ничего не хочешь сказать?
Карыкур, как и прежде, не выдержал ее взгляда, отвел глаза и устало приговорил:
— Нет, почему же… Если так хочешь — говори, спрашивай…
— Ну что ж, слушай, — короткими, шаркающими шажками, она подошла к плахе, которую казалось, только теперь заметила. — Ой, Карыкур! Вроде тот же самый чурбак… наш! Верно?
— Да вроде бы.
— А я, пожалуй, сяду. Так мне легче будет… говорить. — Она уселась, аккуратно расправив под собой шубку, бросила на него мгновенный взгляд, словно проверяя, покорен ли он еще ее власти, томно щурясь, подставила лицо лучам уходящего солнца и ройным, спокойным голосом, словно произносила что-то заранее заученное, отрепетированное, сказала:
— Не знаю, поймешь ли ты… Хотелось бы, чтобы понял… Не могла я иначе, Карыкур. Может, с твоей точки зрения я и не совсем права, но ты постарайся понять… Вот ты уехал, а я сижу здесь, жду тебя…
— Год какой-то всего и ждала, — перебил Карыкур; он вдруг почувствовал, что ноги плохо держат его, поспешил прислониться к стволу ели.
— Ну ладно, пусть год. Но пойми — тебя нет, жизнь идет… А тут я нового человека встретила — яркого, необычного. Я пыталась перебороть себя. Не смогла… Может быть, если бы ты был рядом…
— А то, что я любил тебя, письма чуть ли не каждый день писал — это для тебя ничего не значило, да? — не выдержал Карыкур. — Хотя… — Он махнул рукой. — Конечно, не значило, если тебе лень было даже отвечать.
— Ты только потише, не шуми так. От крика твоего ничего не изменится. Письма… Ты что, забыл, что я тогда на пастбищах работала? В тундру часто ездила, неделями, а то и месяцами там пропадала?..
— Пропадала она… — уже тише пробормотал Карыкур с горечью, хотя и понимал, что здесь Айнэ, пожалуй, в чем-то права.
— А потом я, Карыкур, Яшу встретила… Полюбили друг друга…
— Полюбили! — буркнул Карыкур, — Полюбили, разлюбили. Поменяла одного на другого, как перчатки! Ну и где же тут любовь-то?
— Не надо так, Карыкур, — мягко, как мать несмышленого ребенка, остановила его Айнэ. — Пойми ты. В жизни ведь все непросто. Даже в книгах об этом пишут, в кино показывают.
— Да что мне кино?! Что книги?! Ведь ты же клялась мне. Под этим вот деревом! — Не в силах сдержать себя, Карыкур чуть не кричал на Айнэ, размахивая рукой. — На этой вот плахе клялась…
Айнэ долго молчала, и Карыкур подумал даже, что пронял ее своими неопровержимыми доводами, фактами, свидетелями которых были и он, и она, и это высокое дерево, и неширокая речка, готовая вот-вот взломать свой ледяной панцирь. О какой любви может она говорить! Но Айнэ вдруг спокойно поправила свою норковую шапку, затолкала под нее волосы с висков и снова сказала: