Страница 19 из 96
Окончательно проснувшись, Арсин стремительно выкинулся из своего тесного обиталища, как горностай из норы, и сразу же увидел неподалеку темную движущуюся массу. Это стадо, рвущееся на тальниковую, не обследованную еще оленями часть острова, забыв от голода страх, напирало на Акара. Пес, вдохновленный появлением хозяина, стал бросаться на животных еще злее, залаял еще остервенелое… С десяток самых смелых важенок уже вошли в воду, собираясь миновать охраняемый собакой участок.
Арсин вмиг сообразил, чем это может кончиться, и, схватив короткую тальниковую жердь, бросился, размахивая ею, к берегу. Стоявшие в воде важенки вначале никак не среагировали на его крики, и только когда он в сердцах кинул в них свою жердину, животные метнулись назад, выскочили из воды на берег.
Размахивая руками, словно крыльями, Арсин пошел на остальных оленей, отгоняя их от собаки. Стадо нехотя зашевелилось, но не побежало, как раньше, в обратную сторону, а медленно двинулось вдоль изгороди на противоположный обрывистый берег острова. И Арсин понял: сейчас он их отогнал, но пройдет совсем немного времени, и стадо вернется, снова будет напирать, вновь и вновь стремясь попасть на тальниковый мыс…
Он вернулся к стоянке, на ходу погладил пса за верную службу, потрепал за ушами и тут же достал из рюкзака исхудавший ситцевый мешочек с сушками, кинул псу сразу четыре штуки — в знак благодарности за особое усердие.
Взглянув на одинокий месяц, он сообразил, что спал не меньше шести-семи часов. Сон освежил его — вновь возвращались к Арсину бодрость и силы.
Северный ветер задул еще резче, и снежные заряды, как и вчера, начали вновь, словно белым неводом, накрывать остров.
«Кой, семь мудрецов старины! — подумал Арсин, — И что это Вот Турам — Бог Ветров так разозлился?! Никак сердиться не перестанет. Наверное, на Сорок Овас Вот — на Сорок Северных Ветров повернул свое лицо. Кой! Коли так — не жди тогда хорошего…»
Нет, не помнил Арсин на своем веку такой весны… Хотя от отца слышал, что случалось и иные годы, когда северный ветер дул подряд сорок дней. Наверное, отсюда и пошло это название: Сорок Северных Ветров.
Пока пурга не разыгралась вовсю, он решил вскипятить чай. Костер развел на вчерашнем месте, за большим таловым кустом — здесь пока было сравнительно тихо. На сей раз ему пришлось довольствоваться осьмушкой буханки — половинкой оставшейся у него горбушки. Подсчитал сушки — их оказалось всего два десятка с небольшим.
«Совсем мало, — подумал он, взвешивал в руке маленький мешочек. Рыбной варки хватит тоже только на раз. — Вся надежда теперь на то, что кто-нибудь наконец приедет… Только бы лед скорее ушел… А если он задержится? Что тогда делать, семь мудрецов старины? Конечно, в крайнем случае можно какое-то время и без еды обойтись… Выживем, в партизанском отряде и не такое переносить приходилось…»
Ему вдруг припомнился случай, когда он, вот так же, в весеннюю распутицу, возвращался с товарищем из разведки, и они наткнулись на отряд карателей. Дело было к вечеру. Отстреливаясь, они отступили к большому болоту и, найдя в темноте, на ощупь небольшой клочок сухой земли, поросший мелким кустарником, залегли там. Ночью немцы не стали искать их — побоялись, что ли, а с рассветом принялись обстреливать из автоматов все крупные кочки — видно, были уверены, что после такого свинцового шквала вряд ли что осталось на болоте живым, но все же расположились на всякий случай на сухом берегу на стоянку: а вдруг какой-нибудь партизан да объявится посреди болота. Три дня стояли немцы на берегу, только на четвертый сняли наконец свою западню. И все эти три дня Арсин и его товарищ лежали, не двигаясь, в гнилой воде, без малой крошки во рту.
Вспомнив сейчас этот случай, Арсин подбодрил себя вслух:
— Ничего, семь мудрецов старины! Переживем. Руки-ноги целы, шевелиться еще могу… Не пропаду!.. — Но, поглядев на затянутую мглой северную сторону, не на шутку встревожился: — Смотри-ка, опять ветер начинает с ума сходить. Если завтра к вечеру не угомонится — трое суток дуть будет…
В верности этой старинной приметы Арсин убеждался уже не раз…
Ветер опять стучал по стволам талов, гнал проносившиеся с противным присвистом снежные заряды. Неуютно было на таком ветру даже в теплой надежной малице, так и тянуло нырнуть в снежный чум, но как пойдешь, если олени, будто и не замечая начавшейся вьюги носятся и носятся вдоль ограды?
Видно, животные, не один раз пробегавшие днем вдоль изгороди, не могли не заметить среди кочек на таловом мысу пучки прошлогодней травы. Успев уничтожить все, что могли, на этой стороне острова, они стремились во что бы то ни стало попасть на тальниковый мыс.
Тут была и еще одна причина. Сегодня Арсин видел, как некоторые важенки уже начинали, будто лоси, кормиться корой тала. Здесь, по эту сторону изгороди, были хвойные деревья, для еды непригодные, там, на той стороне — сплошь тал, который олени с неохотой, но все же ели в самых крайних случаях. Стало быть подошел этот самый крайний случаи; вот почему и рвутся туда — там есть хоть какой-то корм…
Когда Арсин отправился в очередной свой обход вдоль изгороди, он обнаружил, что олени, занятые талом, уже не пугались его, как раньше. Они лишь ненадолго вскидывали головы и продолжали сгрызть кору с тех немногих кустов, что были по эту сторону кораля. Тем, которым не хватало и этого, оставалось только подойти к самой изгороди и обдирать кору с ее жердей…
«Да-а, — думал Арсин, возвращаясь на свою стоянку. — Неважное дело. Кора — не ягель и не трава. Он, много ее им пережевать надо, чтобы утолить голод. Шибко много, семь мудрецов старины…»
Ему было жаль животных, сбившихся вдоль всей длины изгороди — коры, и той на всех не хватало. Не было среди них только стельных самок — видно, матери, беспокоясь за судьбу потомства, держались с малышами в хвойном лесу, хоть как-то защищавшем от пурги.
Занятые корой, олени больше не подходили уже к охраняемом полосе; ширина ее сузилась метров до пяти; хотя и стоял мороз, вода все прибывала и прибывала. Видимо, оленей уже можно было пускать на тальниковый мыс; если забереги успели так разлиться — вряд ли они смогут преодолеть это препятствие. И снова наказав псу стеречь, Арсин отправился на тальниковый мыс, чтобы увидеть забереги своими глазами.
«Коли олени уже не смогут переправиться на коренной берег — так зачем же их мучить-то?» — задавал он себе резонный вопрос.
Конечно, в такой снежной круговерти, да еще и на открытом продуваемом месте вряд ли можно было толком разглядеть что-нибудь, но Арсин не зря охотился на острове каждую весну: у него тут были свои приметы, свои ориентиры, по которым он мог сейчас безошибочно определить уровень воды.
Закрываясь рукавицей от слепящего колючего снега, Арсин медленно продвигался вперед по самой кромке острова. Он часто оскальзывался, падал, но, переждав боль, снова осторожно, чтобы не быть опять брошенным на крепкий ледяной наст, вставал и так, шаг за шагом, двигался к узкой оконечности острова. Когда он вышел наконец к той поросшей мелким тальником кромке, где начиналась Малая Обь, он уже совсем обессилел. Тяжко дыша, Арсин свалился на большую лиственничную корягу, лежавшую на этом месте, как помнилось ему, не один десяток лет.
Вот где пурге было раздолье! Северный ветер хохотал словно дикий сказочный Менг-великан, готовый кинуться на все живое, цепко впиться в него и умчать в свой лесной чум. Снежные заряды стегали по лицу, будто еловые лапы.
Ухватившись за толстые корни коряги, отдышавшись немного, Арсин наконец смог встать на ноги. Хотя вокруг все кружилось и вертелось, он все же разглядел снежную мутную мглу: вода стоит у коряги почти вплотную.
«О, семь мудрецов старины! — обрадовался он. — В самый раз поднялась. Шибко хорошо. Теперь-то уж точно не полезут олешки в воду, испугаются». Он не мог сейчас видеть противоположного края воды, но зато знал по предыдущим годам, что разлилась она уже широко.
На всякий случай Арсин решил все же убедиться, что глаза его не обманывают, что вода здесь, рядом, и, скользя по насту, прополз вперед метров десять. Скованная морозом снежно-ледяная масса дышала под ним, ходила ходуном. С трудом пробив рукой твердую корку, он услышал, как внизу сразу забулькало, заплескалось. Теперь уже не оставалось сомнений: вода поднялась так высоко, что важенки с телятами ни за что в нее не сунутся. Если, конечно, их не погонит туда какая-нибудь смертельная опасность…