Встречный огонь

Машина мчалась на большой скорости. Улус давно остался позади, вон белеет крыша новой кошары. Рядом с ней старая постройка под соломенной крышей выглядит неказисто и сиротливо. Когда же Банзар Бимбаевич успел это сделать? Дарима смотрит через открытое окно кабины на белый шифер новых строений, думает о своем муже и усмехается, вспоминая уже не сварливый, как прежде, а сладкий голос Долгор:

«Счастливая ты, Дарима, ой какая счастливая. Лучше твоего мужа не найти. Смотри, как он в колхозе дела повернул. При нем-то и строиться начали, за это люди его уважают. Береги своего мужа, сестра».

Банзар Бимбаевич не знает, что Дарима тоже едет тушить пожар. Он где-то впереди мчится на своей машине.

Вот и гора Хулэрэгта уже близко. У подножия ее сверкает на солнце белесая гладь Ангирты. С вершины горы озеро похоже на человеческий глаз. Берега его окаймляют камышовые заросли, словно ресницы. Ангир по-бурятски — турпан. Здесь много турпанов. Обычно в эту пору их курлыканье далеко разносится вокруг, но теперь ничего не слыхать, кроме натужного рева машин и людского гомона.

— Сюда! Сюда! — Володя Дамбаев, размахивая фуражкой, бежал навстречу машинам.

Скоро по берегу озера группами и в одиночку потянулись люди, каждый со своей ношей.

Бальжинима, стоявший на пригорке, докладывал председателю:

— Мы решили так. Начнем вон оттуда, — он показал в сторону западного берега, — будем пахать, пройдем мимо тех сосен до подъема, где сходятся два холма, вспашем полосу… А потом надо будет оградить те места, где раньше были буцаны[10]. Опасно, если пал туда подберется. Многолетний навоз…

Банзар Бимбаевич молча слушал Бальжиниму, а сам окидывал взглядом степь, окутанную дымом, смотрел на сосны у подножья Хулэрэгты, потом сказал:

— Неплохо бы посоветоваться со стариками.

Разыскали старого Гатаба.

— Как думаете, аба, если пустить встречный огонь? — спросил председатель у старика, опершегося на свой посох.

— Да мы так и решили, — перебил председателя Бальжинима.

— Решили… — сердито передразнил Гатаб. — Сперва канавы надо кругом вырыть, лес опахать, а потом уж… — и обернулся к председателю: — Огонь никогда не поворачивает назад. Он всегда вперед валит. Поэтому и нужно огонь на огонь пустить.

У подножия Хулэрэгты закипела работа, для наступления на огонь место было выбрано подходящее. Ангиртуйскую степь со всех сторон окружают леса и горы. Только к западу от нее тянется топкая марь. В дождливое лето по ней не пройдет и сохатый — завязнет. Но сейчас болото высохло совсем, ощерилось пнями, сухостойными деревьями — вот где может разгуляться пожар! Чтобы преградить ему путь, надо поднять тракторами широкую полосу земли в западной стороне, но прежде очистить ее от сухостоя. Да и живые деревья придется убирать кое-где.

— Вот это надо свалить. И вот это, — Бальжинима и Володя, касаясь топором то одного ствола, то другого, делали на них зарубки. Скоро следом пойдут бульдозеры.

На лысом бугре у самого озера женщины готовили обед. Банзар Бимбаевич не сразу узнал среди них Дариму. Повязанная цветастым платком, она сидела на чурбане и чистила картошку. Заметив мужа, Дарима поднялась.

— И ты здесь? — удивленно спросил Банзар Бимбаевич.

Дарима ответила ему глазами, и круглые ямочки на щеках разошлись в улыбке.

— Хотите чаю, Банзар Бимбаевич? — Иногда при людях она обращалась к нему на «вы», хотя он не любил этого, и теперь укоризненно покачал головой.

— Я уезжаю, — сказал он вполголоса. — Меня в Улан-Удэ вызывают на совещание.

— Может быть, мне вернуться домой? — спросила она тоже тихо, снимая с его пиджака сухой стебелек.

— Ну, зачем же… — Банзар Бимбаевич ласково прикоснулся ладонью к ее щеке. — Оставайся со всеми.

Они немного прошлись по тропинке, не замечая, как женщины, рубившие мясо у костра, наблюдают за ними.

10

Гунгар вел бульдозер на деревья с зарубками. Бульдозер, словно рассерженный баран, то пятился назад, то с яростным ревом двигался вперед. Под его ударами валились кусты и деревья, задирая рогатые корни. За бульдозером шли люди с топорами и пилами. Одни, обрубая сучья, распиливали надвое стволы, другие оттаскивали все это в сторону. По целине двигались два трактора, слышно было, как рокочут моторы.

Балбар работал с Галаном. Паренек, хотя и молод, силы ему не занимать, широкоплечий, мускулистый. В улусе знают, как он отлично владеет приемами национальной борьбы. Во время аймачного праздника с ним состязались многие ребята из соседних улусов, но Галан всех уложил на лопатки. А ведь мальчишка… Этим летом окончил школу и остался работать в колхозе. Осенью его должны призвать на военную службу, а стать военным — его мечта. Это все знают.

Они пилили второе дерево. Балбар уже устал, а в руках Галана пила, как игрушка. Балбар с трудом распрямился, подвигал занемевшими плечами и с усмешкой посмотрел на напарника.

— Не куришь? — спросил он, усаживаясь на широкий пень.

— Нет. Не могу научиться. Как только сделаю одну-две затяжки, сразу голова кружится.

— Да, ничего хорошего в этом нет. Я-то насмотрелся, как табакуры мучаются без курева. — Балбар помолчал и, пнув воском сапога дерево, которое им предстояло распиливать, поморщился. — Тяжелое, зараза. Водой, что ли, пропиталось? Давай надвое пилить. Чего тут надрываться?

Галан пожал плечами, не очень ему хотелось продолжать разговор с человеком, который, как говорили о нем в улусе, «прошел огонь и воду». Молчание напарника Балбар понял по-своему и поднялся. Работать так работать…

Присев на корточки, они принялись пилить сырое дерево. Пила шла вкось оттого, что Балбар тянул ее рывками, а Галан все старался выпрямить срез.

— Жмешь. Легче давай… — нахмурился Галан.

Балбар разозлился от усталости и от замечания паренька, у которого дело шло куда лучше. Балбар вытер пот со лба и с раздражением оправдался:

— С непривычки, давно не занимался этим…

Дальше пилили молча и без передышки, потом оттаскивали щепу и кряжи в сторону. Балбар исподтишка наблюдал за Галаном и удивлялся: тот обхватывал руками тяжелые, срезанные у самого комля, куски ствола и, не особенно напрягаясь, относил их. «Ну и силен», — Балбар не без зависти провожал его глазами.

Стало жарко. Листва деревьев уже не задерживала солнечные лучи, и они вонзались в спины людей, и без того разгоряченные работой. Дышать становилось все трудней и от зноя, и от подступающего со всех сторон дыма.

Балбар сбросил рубашку, обнажив до пояса белое, не тронутое загаром тело. Пила мерно шоркала, изредка повизгивая от нерассчитанных движений. Балбар механически тянул и посылал пилу Галану, углубившись в воспоминания.

Не закончив семилетку, он пошел работать в колхоз, не терпелось попробовать «собственного» хлеба. Мать не возражала: Балбара невозможно было переупрямить, да и трудно ей было одной. Помнится, жизнь у Балбара была наполнена радостью: и работать он любил, и друзья были у него, и мечты… Когда он упустил тот миг, с которого радость его жизни превратилась в довольство. Помнит Балбар, что и Володя со своими книжками стал неинтересен ему и мечты о техникуме были отброшены за ненадобностью. Зарабатывал Балбар неплохо — ему хватало. Девушки стали засматриваться на него, опускать глаза при встрече с ним, и Балбар все больше начинал нравиться сам себе. Он заметался от одной девушки к другой, и ему льстило, когда «покинутая» страдала. Потом в его жизни появилась Бутид-Ханда. Сначала Балбару казалось, что он даже любит ее. Но скоро и эта связь наскучила, и он ушел без оглядки, совсем безразличный к судьбе девушки, потому что ему уже светила любовь Даримы…

«Растерял друзей, — думал Балбар, глядя на своего напарника. — Один, как столб посреди голой степи. Гунгар? С ним можно выпить, посидеть за столом, вот и вся дружба. А этот парень, Галан, видно, стоящий, хоть и мал еще. Но я не нужен ему. Да, как видно, не так-то легко найти друга…»

10

Буцан — стойбище.