Встречный огонь

— Ты, Данзан, не пугайся того, что можешь отстать от меня, а старайся делать свое дело добросовестно, без спешки, понял? Конечно, мы не станем винить друг друга, если вдруг, не дай бог, испортим какое-то бревно, сделаем материал негодным. Но те, кто будут жить в плохо построенном нами доме, станут всю жизнь вспоминать недобрыми словами Бизью Заятуева и Данзана Ашатуева, будут проклинать их и презирать. Видит бог, мне, старику, вовсе не хочется прослыть в конце жизни обманщиком и недобросовестным человеком, — так гневно сказал однажды Бизья своему молодому помощнику, когда тот, неверно выведя угол дома, уперся на том, что один закошенный угол из четырех — это еще не беда, сойдет, мол, и так. Слушая гневную тираду старика, он, с силой потирая затылок, словно желая похвалиться игрой мышц мощной руки, пробурчал:

— Ладно, понял, дядюшка.

Больше в тот день он не сказал ни слова, будто в рот воды набрал. И с тех пор за ним подобного случившемуся не замечалось…

В небе стояло облако, пухлое, словно раскормленная свинья. Над ним, как бы оседлав его, пылало солнце, яростное и до того беспощадно обжигающее, будто оно задалось целью заставить строителей спрятаться в тень или же прогнать их на обеденный перерыв.

— Черт побери, вот жара так жара, — проговорил Данзан, устало вытирая пот и бросив вопрошающий взгляд на старшего товарища.

— Вот что, дружок, — сегодня мы должны поработать как следует. Потому что завтра я с председателем нашим, Банзаракцаевым, уезжаю на несколько дней в город, — ответил ему Бизья.

— Да ну?! — сказал Данзан, и по тону его не понять было, огорчен он, обрадован или же удивлен.

— Заставляют. Большой начальник из района сидит у председателя. Никак, понимаешь, не смог я отвертеться.

— Чего ж лучше — езжайте. У зятя вашего, Гоши, погостите. Внуков повидаете. Уж я бы на вашем месте, сам себя нахлестывая, помчался галопом, — засмеялся Данзан.

— Оно, конечно, так, да вот только Улан-Удэ город большой, столица, где я там зятя своего отыщу? Ходить там один я ни за что не смогу.

— Э, пустяки, — Данзан, опираясь одной рукой о топорище, второй сделал пренебрежительный жест. — Узнают ваши, что вы приехали, сами отыщут. Не беспокойтесь, положитесь во всем на председателя — он вам сразу найдет все, что надо.

— Действительно… — без особой радости протянул старик. Он имел основание полагать, что зять и дочь вряд ли встретят его как отца. Нет, на это не стоит даже надеяться. — Так, — заговорил он окрепшим голосом. — Дело твое — отдыхать до моего возвращения или продолжать работать. Вон там, за пилорамой, сгрузили материал как раз на целый дом. Бревна неошкуренные, с корой. Будет время, ты их обработай-ка, хорошо?

В этот день они трудились до самых сумерек. Непривычно взволнованный возвращался вечером домой старик Бизья. Ноги сами несли его, легко и поспешно. Никого и ничего вокруг не замечая, вышагивал он, чуть сгорбленный, держа топор за спиной. «И в самом-то деле — ведь там кровь моя и плоть, почему бы мне не повидать их. Я ж не суслик, который от норы своей никуда. Провести всю жизнь, ни разу не отдаляясь от берегов Исинги, — так тоже неправильно. Чем я хуже того же Ендона Тыхеева?, Косоглазый Ендон, едва надумает куда ехать, такую суету поднимает, так сразу весь взбодрится, что не удержишь на месте, как застоявшегося жеребца. Наверное, в этом что-то есть. Вот и я уже чувствую в себе какое-то нетерпение. Посмотрю-ка, что это такое — совещание. Расходов не бойтесь, там вам заплатят, — обнадеживал давеча Данзан. Что ж, это хорошо — съездить задаром, кое-что увидеть. Ну, может быть, самое большое придется потратить двадцать-тридцать рублей. Это не так уж страшно… Не бычка же лишаюсь и не свиньи. К зятю с дочкой зайду…» Вот с такими примерно мыслями он и дошел до дому.

— Что это с вами сегодня? — Норжима тотчас заметила его состояние и немало изумилась. — Глаза блестят, и в дом ворвались почти бегом…

Старик, как бы не слыша обращенных к нему слов и солидно откашлявшись, прошел и достал из-под топчана чехол для топора, надел его на лезвие и спрятал инструмент в изножье топчана…

«С чего это он вдруг прячет топор?» — подумала удивленно Норжима. Она собиралась было отведать только что сбитое свежее масло, но, прихватив его на палец, так и забыла донести до рта — столь велико было ее изумление. Заметив это, старик напустил на себя еще более загадочный вид, сел на топчан, закинул ногу на ногу — точь-в-точь, как это делал всегда Ендон, — и тяжко вздохнул, озабоченно потирая шею. Все это выглядело внушительно и таинственно. «Может, любовь ко мне вдруг пробудилась в нем или же дорогой подарок мне приготовил», — мелькнула мысль у женщины, и горячая волна мимолетно прошла по ее телу. Норжима, словно обретя вдруг давно утраченную молодость, проворно метнулась обратно и с новой силой принялась взбивать масло.

— Норжима, достань-ка из сундука мою новую нижнюю одежду, — послышался из полутьмы негромкий голос. — И мыло и полотенце тоже понадобятся.

— Что, что вы сказали?

Бизья все тем же спокойным тоном повторил свою просьбу.

— Так ведь баня-то сегодня не работает…

— А зачем мне баня. Разве в Исинге воды не стало?

— С ума сошли — ведь вечер уже, прохладно стало…

— Ничего, ничего, делай, что говорят. Сейчас самое время для купания. Вода теплая, да и берег безлюдный…

Все еще пребывая во власти прежних мыслей, Норжима поспешно извлекла все требуемое.

— Пойдем вместе. Спину мне потрешь.

— Бог с вами, что это говорите-то? — изменившимся голосом произнесла совершенно ошеломленная Норжима. — Отродясь я ни одному мужчине не терла спину. Совсем уж совесть потеряли, если предлагаете мне такое. Я ж со стыда сгорю.

— Не бойся, ничего нового ты не увидишь, — хладнокровно отвечал старик. — Уже стемнело. Потрешь мне спину — и все дела. Ну, пошли, что ли…

Когда они вернулись с купанья, их ждал слегка хмельной Ендон Тыхеев.

— Пригнал я коней на берег и вдруг слышу — какая-то огромная рыбина играет у берега. Вот и прибежал к тебе, чтобы предложить порыбачить вместе. А оказывается, это вы там резвились, — захохотал Ендон.

«Это ж подумать только — нюх на всякие пакости у этого Ендона, как у охотничьего пса. Ох, стыд-то какой!» — подумала Норжима и быстренько юркнула в дом.

— Почему ты подглядываешь, когда люди купаются? Ей-богу, получишь ты у меня сейчас промеж глаз! — не на шутку обозлился Бизья.

Зная тяжелую руку плотника, Ендон сделал шаг назад и извиняющимся тоном сказал:

— Экий горячий, уж и слова тебе не скажи. Я ведь понял, что это ты купаешься, а не кто иной. Слепой бы догадался. Ты, Бизья, не сердись на меня. Я специально пришел, когда услышал, что ты едешь в город. Я немало поездил по свету, потому и хочу перекинуться с тобой двумя-тремя словами.

В общем, они были друзьями с самого детства. «Их водой не разлить», — бывало, говаривали о них. Но, возмужав, оба они здорово переменились. Из Ендона вышел человек разбитной, не слишком аккуратный. Скупости в нем не было ни малейшей. Любил повеселиться в кругу друзей, не отказывался и выпить при случае. Весельчак и балагур, он не прочь был приволокнуться за женщинами. Не слишком гнался за богатством, не был способен ради наживы работать до изнеможения. Каждый год отправлялся в какие-то поездки по стране и даже успел побывать за границей. Бизья же был нрава иного — прижимист, скуп, накопительство стало его единственной страстью. Это было всем известно. И однако ж при всем при том оба они были работники отменные. Каждый из них в своем деле считался первым. Последние двадцать лет животноводы стали наиболее уважаемыми людьми на селе. Поэтому по части известности и почета Ендон Тыхеев оставил Бизью Заятуева далеко позади. В президиуме колхозного собрания — Ендон, на районном совещании — Ендон, в газетной статье или в передаче по радио — опять же Ендон. За минувшие десять лет Ендон, и всегда-то любивший показать себя, вдоволь познал вкус славы. Бизья Заятуев в душе завидовал ему, порой даже злился. Однако Бизья, прочно попавший во власть наживы, считал, что Ендон попусту выбрасывает на ветер и время, и деньги. И это его успокаивало, убеждало в том, что сам он живет жизнью более правильной, нежели легкомысленный Ендон.